– Ну, скажем честно, «со свежей головой» это ты хватила, – перегибаясь через диван, вклинилась между ними Настя. – О чем болтаете, котятки? Ты ведь не собрался бросить сестру в ее единственный в году день рождения?

Она грозно посмотрела на Антона, и тот замотал головой. Не веря, Света широко распахнула глаза.

– Что, серьезно?! Остаешься?!

– Конечно, остается, – безапелляционно обрубила подруга. – Что ж, у него совсем, что ли, совести нету?

– Тошка? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

Загнанный в угол, Антон пожал плечами, молчаливо соглашаясь со всеми доводами. Света довольно запищала и принялась подпрыгивать на диване.

– Вы такие клевые! – пьяно улыбнулась Настя, крепко обнимая Антона и Свету за шеи. – Если бы вы не были братом и сестрой, я бы предложила вам тройничок!

Антон смущенно отвел глаза, неловко высвободился из объятий. Света расхохоталась, легонько боднула подругу лбом. С Настей никогда на сто процентов не знаешь, шутит она или серьезно. Настя и трезвая не слишком следила за языком, а уж после десятка «Наглых обезьян»…

– Ладно, я отчаливаю.

Пошатываясь, Настя встала. Смерила Антона долгим оценивающим взглядом. Подмигнула с театральной игривостью.

– Если что, моя комната рядом с кухней, и дверь я не запираю.

– Тьфу на тебя! Настя, это же мой брат!

– Это для тебя он брат. А для меня – симпатичный бесхозный мужик, который спит в соседней комнате.

Света потянулась шлепнуть подругу по бедру, но та с неожиданной ловкостью увернулась.

– Ариведерчи, котятки!

Настя скрылась в своей комнате. Из-за неплотно прикрытой двери донеслось томное:

– Не запираю!

– Не переживай, – Антон очень серьезно посмотрел на сестру. – Я буду паинькой.

– Кто бы сомневался? Ты всегда был паинькой.

Он растянулся на диване, пристроив голову на коленях Светы. Странно, он всегда был старшим не только на словах, но и на деле. Надежным, заботливым. Мечта любой младшей сестренки. Но в этой позе он всегда казался ей маленьким мальчиком. Не слабым отнюдь, но ранимым и доверчивым, как щенок. Света зарывалась пальцами в густые черные волосы, вдыхая слабый аромат одеколона и мужского шампуня. Считала родинки на его лице, нажимая на них, как на кнопки. «Печатала», так это называл Антон.

– Эй, машинистка, – запрокинув голову, он хитро прищурился. – Подарок-то будешь открывать?

– Нет… Подожду до Нового года. – Света наклонилась и звонко чмокнула брата в нос. – Лучший мой подарочек – это ты! – отчаянно фальшивя, пропела она.

– Чудовищно! Не делай так больше! – скривился Антон. – Открывай давай. Я весь вечер потратил, заворачивая.

– И все равно завернул ужасно, – хмыкнула Света.

Она потянулась к журнальному столику, среди всех свертков и коробок безошибочно выбрав увесистый кирпичик. Мятые уголки, бумага в шотландскую клетку, кое-как перетянутая бантиком, и много-много скотча. Света деловито потрясла подарком возле уха, понюхала.

– Еще на зуб попробуй…

– Это не духи, не украшение… – Света еще раз потрясла подарок. – Или украшение? Цепочка? Не-е-ет, это для тебя слишком банально… Билеты?

Закатив глаза к потолку, Света придирчиво покачала подарок в руке.

– Тяжеловато. Хм-м-м… Книга! Это книга?!

– Бинго! – засмеялся Антон. – Вскрывай уже, Шерлок! Тебе понравится.

Подцепив ногтем скотч, Света разорвала оберточную бумагу. Из-под шотландки показалась чуть потрепанная обложка. Черно-синие тона, размашистый акварельный рисунок, будто бы выполненный детской рукой. Темный лес и дом на пригорке, обнесенный палочками забора. Ярким пятном под двускатной кровлей выделяется горящее окно. Натурально горящее. Не теплый свет лучины или свечи, не тусклая желтизна электрической лампы, а рыжее зарево пожара, выскочившее из неплотно прикрытой печи. При первом же взгляде Свету кольнуло узнавание.

– Маршак. «Угомон». Господи, Тошка, где ты ее нашел?!

– Угадал? – вместо ответа довольно ухмыльнулся Антон.

– Еще бы!

– А я ее никогда и не терял.

Света быстро раскрыла книгу, перелистнула шмуцтитул, выискивая выходные данные.

– Тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год! С ума сойти! Блин, да она старше нас двоих, вместе взятых! – пальцы метнулись к оглавлению. – Боже, и обложка та же самая. Мне кажется, даже запах тот же!

– Мне в детстве казалось, что домик на обложке горит. Поздний вечер, за окном дождливо. Все легли спать – Угомон всех уложил – и не заметили, как из печки вывалился уголек.

– Бр-р-р-р, жуть какая! Не выдумывай! Хотя, если честно, действительно похоже на огонь… И еще иллюстрации эти.

– Да, криповатые. Угомон этот бородатый, в капюшоне, как какой-то престарелый маньяк-педофил. Что он вообще делает поздно ночью у кровати чужого ребенка?! А учитывая, как мальчика в книге зовут, я в детстве думал, что это про меня, и старался заснуть побыстрее, чтобы, не дай бог, он не пришел. Представляешь, откроешь глаза, а там старикан в капюшоне и с бородой, и это ни фига не Дед Мороз!

– Да ну тебя! – хмыкнула Света. – Балбесина!

Пальцы задумчиво пробежались дальше, вместе со страницами перелистывая само время. Отматывая назад. Возвращая в детство.

– Сон приходит втихомолку, пробирается сквозь щелку… – Света поймала себя на мысли, что улыбается во весь рот. – Тошка, Тошка… Помнишь, как я в детстве тебя доставала, чтобы ты мне его прочел?

– Помню, конечно. Чуть ли не каждый вечер. Угрожала, что иначе не заснешь, шантажистка мелкая. – Антон прикрыл глаза. – Я точно так же маму доставал.

Он вновь довольно ухмыльнулся. Света попыталась улыбнуться в ответ, но губы скривились. В глазах поднялась соленая муть. Капля сорвалась с ресниц и разбилась о раскрытые страницы. Сухая бумага жадно впитала влагу, растянула по буквам темным пятном. Света торопливо захлопнула книгу.

– Свет, ты чего? – Антон приподнялся на локте. – Свет? Перестань, ну? Ты ни в чем не виновата. Мама умерла во сне еще до того, как ты родилась.

– Да. Знаю.

Света мотнула головой, и подступившие слезы разлетелись в разные стороны. Чувствуя себя донельзя глупо, она запрокинула голову, замахала руками перед лицом. Ни дать ни взять – экзальтированная дурочка из вечернего ток-шоу для домохозяек. Антон снял с ее носа соленую каплю, внимательно изучил, выгнув бровь с таким уморительно-серьезным видом, что Света, не выдержав, прыснула. Но смех получился натужным, истеричным.

– Прости… – кое-как успокоившись, выдавила она.

– Эй! Посмотри на меня. – Антон подсел ближе, положил ей руки на плечи. – Ну же, посмотри на меня. Спать ложатся все на свете, спят и взрослые, и дети… Помнишь?

Шмыгнув носом, Света нашла-таки силы улыбнуться в ответ.

– Спит и ласточка, и слон, но не спит один…

– Антон.

– Ну вот!

Брат безошибочно раскрыл книгу на нужной странице.

– Стал он песни петь от скуки, взял от скуки книгу в руки. Но раздался громкий стук – книга выпала из рук!

– А знаешь, мы даже во дворе его вместо считалочки использовали. Раз-два, три-четыре. Кто не спит у нас в квартире? Всем на свете нужен сон. Кто не спит, тот выйди вон! Я всех девчонок на нее подсадила.

– Считалочки… – снисходительно хмыкнул Антон. – А ты вообще в курсе, что Маршак не только детские стишки писал? Он много переводил. Бернса, например. Это…

– Знаменитый шотландский поэт. Я знаю.

– Ну да, конечно. А еще он «Калевалу» переводил. Казалось бы, где Маршак и где «Калевала», да? Я думаю, он был великим мистиком. Не показным, как все эти графы Калиостро, а тихим, скрытным мистиком, который всю жизнь прятался под личиной добродушного детского писателя. У него даже в детских стихах порой такая жуть сквозит, никакому Лавкрафту не снилось. Просто не все это видят…

Антон широко зевнул, по-детски заплямкал губами.

– Всем на свете нужен сон, это точно. Мне бы сейчас определенно не помешал. И Свете тоже, я думаю.