Галилео поник головой и пошёл рядом с отцом и дедом, которые не переставали браниться…

Как неприветлива, неуютна показалась сегодня маленькому изобретателю обстановка родного дома! В особенности мрачна была эта комната с очагом и обеденным столом, служившая и столовой, и гостиной, и кабинетом музыканту! Единственным украшением её были развешанные по стенам флейты и лютни, разукрашенные, согласно обычаю того времени, портретами предков Винченцо Галилея.

Со стола было уже убрано. Джулия укачивала в соседней комнате ребёнка. Анджело стянул в кухне несколько печёных каштанов и уплетал их в постели. Он поделился каштанами с братом. Очевидно, мальчиков наказали сегодня, оставив без ужина.

Галилео вовсе не хотел спать. Каштаны несколько утолили его голод, и гнев немного поулёгся. Что за беда, он завтра сделает другую мельницу! Ему хотелось теперь отчасти задобрить отца, отчасти облегчить свою уколотую обидой душу. Он снял со стены лютню и стал тихо перебирать её струны. Они сладко зазвенели, плача и жалуясь…

– Чудесно, – сказал растроганный Винченцо, – ты будешь у меня музыкантом. Слышишь, Анджело, как играет старший брат?

Но Анджело давно уже смотрел десятый сон…

А мысли Галилео были далеко, они носились по всему Божьему миру, они хватались за все явления сразу. Галилео хотел быть сразу и музыкантом, и художником, и поэтом, и учёным и знать всё, знать, как самый мудрый из мудрых. Глаза его пристально смотрели на крупные звёзды, мигавшие там, наверху, в тёмной прозрачной бездне. Вот скатилась одна, вот другая, вот посыпался целый звёздный дождь… Мальчик, мечтательно улыбаясь, залюбовался звёздами…

А заунывный голос деда однообразно и наставительно причитал:

– Что ж? Ремесло музыканта, слава богу, кормит тебя и всю твою семью, Винченцо. Чего ещё желать мальчишке? Честное ремесло, если только этот сорванец годится на что-нибудь путное!

– Пора спать, – зевая, сказала синьора Джулия, которой ребёнок не давал спать по ночам, и теперь она валилась ото сна.

Старик встал, а за ним поднялся и Винченцо.

Галилео тоже свернулся на своей жёсткой постели. Но заснуть он не мог. Он думал о том, как хорошо сделать настоящую мельницу, маленький жёрнов которой размалывал бы зерно; как хорошо сделать такую маленькую пушку, которая бы стреляла; как хорошо устроить такую бумажную муху, которая бы летала по воздуху; и ещё много о чём мечтал мальчик, лёжа на соломенном тюфяке.

А в окно, мигая, заманчиво глядели светлые звёзды и, кротко улыбаясь, плыла в голубой дымке луна… Наконец он не выдержал, тихо слез с кровати и, как кошка, легко и неслышно ступая, подкрался к окну. Здесь он уселся, свесив ноги и бесстрашно глядя вниз, где виднелась в саду старая скамейка. Луна глядит в окно. Она трепещет и переливается голубым прозрачным загадочным светом, который как будто льётся в душу Галилео. Галилео смотрел на луну, светлевшую меж кружевной паутинки облаков, и спрашивал себя, куда плывёт она и куда мчатся эти вечные странники неба? Где конец этой бесконечной небесной синеве? И ему хотелось понять, что такое луна, и золотые звёзды, и великое необъятное небо…

Мальчик глубоко вздохнул. Внизу, из сада, где стояла скамейка, послышался ответный вздох, такой же долгий и глубокий. При свете луны на скамейке сада обрисовался силуэт сидящего человека. Это был странствующий монах-францисканец.

Подняв глаза к окошку, почтенный отец застыл в смертельном страхе, и дрожащая рука его не в силах была даже сотворить крестного знамени.

– Святой Франциск, защити меня! – прошептали его губы, – да ведь это сын тьмы!

Галилео, которого он принял за сына тьмы, едва удержался от смеха. Францисканец уже собирался поднять неистовый крик, но Галилео живо прыгнул на близ стоящий каштан и оттуда соскочил на землю.

– Тсс! – прошептал он, не на шутку испугавшись. – Пречистая Дева порукой в том, что я вовсе не дьявол, а сын музыканта, синьора Винченцо Галилея! И меня вовсе незачем бояться! А вот как вы попали в наш сад, святой отец?

Дрожа от страха и всё ещё не совсем доверяя себе, францисканец изо всех сил протирал глаза.

– Видишь ли… то есть… как бы тебе это сказать… Господи помилуй! Иду я в Болонью, и случилось мне здесь переночевать… Ну, двери-то везде были заперты на ночь, стучать не хотел я… Я – человек маленький, скромный служитель Бога, а в другом доме услышишь такую брань, что упаси боже! А у вас в заборе дырка. Вот я и надумал переночевать у вас в саду. Ночь-то тёплая… Да не спится…

Галилео уселся рядом. С минуту оба молчали. Старик, не мигая, уставился на небо и вдруг запел тихим дрожащим голосом молитву святому Франциску.

– Возлюбил он кротко все твари земные! – умилённо заговорил монах, и подслеповатые красные глазки его замигали, а рот сложился в блаженную улыбку. – Святой Франциск! Птицы, дикие звери были послушны ему и покорно ложились у его ног… Из свирепого волка он сотворил себе брата…

Сладкий голосок монаха так и рассыпа́лся, тёк, как мёд, а руки по привычке перебирали чётки…

Галилео представилось, что старик – очень учёный человек, которому ведомы и земля, и небо.

– Много вы знаете о святом Франциске. И он всё мог, святой Франциск? – спросил он пытливо. – И он мог себе достать даже звёзды?

Монах посмотрел на мальчика и растерянно замигал глазами.

– По Божьей воле всё возможно, сын мой, – сказал он серьёзно, почти строго, – но только Господь не пошлёт на землю светил небесных. Не говори пустяков, мальчик.

Галилео с недоумением посмотрел на старика.

– Вовсе не пустяки, – проговорил он, обиженно надувая губы, и чёрные глаза его блеснули. – А почему бы звёздам и не приходить на землю к святому Франциску?

– Господь всему дал своё распределение, каждую звезду Бог поручил ангелу, и он двигает её из века в век.

– Каждую звезду Бог поручил ангелу, и он двигает её из века в век?

Это открытие привело в восторг мальчика, и учёный монах сразу вырос в его глазах.

– А когда звёзды падают? – спросил он быстро.

– А это падают те ангелы, которые разгневали Творца, – не задумываясь, отвечал францисканец.

– А что же в земле, отче?

– А в земле – преисподняя. Там ад, там обитают злые духи, духи тьмы.

– Брр! – проговорил Галилео, мотая головой, – а отчего это бывает роса и туман? Смотрите, как он колышется над рекой…

Галилео показал рукой в просвет между развесистыми пиниями, где сверкала серебром Арно.

– А это… оттого… – проговорил с тягучим вздохом монах, – что ангелы часто плачут о людских грехах. Чем больше они плачут, тем больше выпадает рос и туманов.

Он зевнул, получше завернулся в свою рясу и улёгся на скамейку.

– Иди себе спать… – пробормотал францисканец и закрыл глаза.

Галилео с сожалением посмотрел на улёгшегося монаха. Его пытливый ум ничуть не был удовлетворён. Монах только его раздразнил. Он собирался засы́пать учёного францисканца множеством новых вопросов, а тот, как назло, послал его спать. О, если бы Галилео был так учён, он никогда бы не стал отказывать в разговоре бедным мальчикам!

Он с тоской посмотрел на тёмное небо, на спокойную луну, на бесстрастные звёзды, с глубоким вздохом вскарабкался на старый каштан, а оттуда пробрался в комнату, на жёсткий соломенный тюфяк…

Анджело! Анджело! – тихонько звал на другой день брата Галилео.

Он просунул нос в дверь кухни, где брат чинно чистил к обеду овощи.

– Отец ушёл, – продолжал Галилео шёпотом, – и дедушка тоже… мама пустит… пойдём на реку, починим мельницу… увидишь, как она будет молоть…

Анджело не поднимал глаз и молча покачал головою.

На глазах Галилео ещё сверкали слёзы: отец сильно побил его сегодня утром. Но он всё-таки продолжал звать брата: