Место. То есть мифологизм самого места, в котором история развивается. В первой части присутствует объяснение истории города Алатыря. Вот тот крючок, на который подвешен сюжет. Алатырь – бел-горюч камень – образ центра России, центра мира, центра бытия, как поле, где играют силы добра и зла (это расшифровка слова «Россия» с праязыка).

Для героя романа – подгорье, в котором он родился и вырос – это райский уголок. Место, в котором навсегда поселилась его душа, эта райская птица его русскости.

Когда дед рассказывает, что в Алатырь приезжал всесоюзный староста Калинин, то внук восторженно удивляется. Эта фамилия ничего не говорит современному читателю младше 30, а то и 40 лет.

Фигуры Разина и Пугачева, например, не столь однозначно воспринимаются в современном обществе. Прошли времена, когда в школе их называли борцами за свободу народа. Сегодняшняя школа, говоря о Разине и Пугачеве, приводит слова Пушкина о русском бунте, кровавом и беспощадном. Эта часть истории Алатыря сегодня не представляется наивным пасторалей, а рисуется ужасом кровавой бойни.

А где же истинная историческая правда, которая, как воздух, нужна людям во все времена? Вот те вопросы, на которые должен ответить сам читатель или серьезно задуматься над этим.

Еще о религии. Не хватает веротерпимости. Понимаем, советское время, никаких проявлений религиозности. В советское время церковь жила в гетто. Но в глубинке всегда мирно уживались между собой люди различных национальностей и вероисповеданий. У нас в детстве были друзья: и цыган, и чуваш, и мордвин, и татарин, и русские ребята.

Само понятие «русский» сегодня – это больше духовное. Это человек, который думает и говорит по-русски. Как Пушкин, например, или художник Левитан, скульптор Эрьзя. Примеров тому множество.

И наконец, об атмосфере романа, которая обитает в поле европейской авторской литературы: флер французской литературы (речь о проявлениях сексуальности Ваньки с раннего возраста).

Атмосфера итальянского неореализма. В чем суть неореализма? И в чем его сопричастность дню сегодняшнему? Рабочие, крестьяне, интеллигенты и мелкие служащие стали подлинными героями в литературе и на экране. Их борьба и главное – их солидарность стали гуманистическим содержанием книг и фильмов. Сюжеты неореалистических произведений свободно построены, исполнены внутреннего драматизма.

В центре произведения – неизменно судьба простого человека, народная жизнь без прикрас. Основным жанром для неореализма стал «лирический документ»: повествование, соединяющее мемуарный, автобиографический момент с художественным вымыслом.

Документальное описание реальных событий с историей духовного становления, роста самосознания героя. Неореализм вернул литературе, как и кинематографу, глубокий интерес к проблемам социальной и народной жизни, что сверхактуально и сегодня. Особенно у нас, в России.

Главное – сопричастность дню сегодняшнему на российских просторах. И наконец, вот оно, нужное слово. Солидарность! Читатели и зрители послевоенной Европы испытывали ее к простым людям любой страны мира.

Можем ли мы похвастаться сегодня такими же чувствами? Вот он конфликт формы и содержания.

Сегодня чистый честный человек – это деревенский или городской?

Это белая ворона на российском экране и в литературе. Деревенская жизнь снизошла либо до роли веселых картинок, либо до какого-то из кругов Дантова ада.

Возвращаемся к роману. Язык его героев простонароден, а потому по-житейски мудр, меток, немногословен.

Я думаю, в романе присутствуют все черты и характерные особенности, необходимые для произведения неореализма, нашего российского неореализма.

В конце романа читатель должен прийти к осознанию того, что русский характер в полной мере – это собирательный образ. То есть, все черты характера, присущие героям романа, все вместе и есть тот самый русский характер нашей российской многонациональной семьи.

Некий идеал духовности и нравственности, к которой мы все должны стремиться и верить в возрождение той великой России, о которой мы мечтаем. А это и есть та русская идея, которая сплотит наши народы, и мы станем не просто многонациональной страной, а нацией.

«Дорога в Алатырь» – это дорога из прошлого в будущее, через день сегодняшний, в котором живем мы с вами.

Эта наша с вами та единственная и неповторимая жизнь, о лучшей поре которой и рассказывается в романе.

Надеюсь, прочитанная книга возвратит читателям радость от встречи с детством, юностью, и на какое-то время они сами станут детьми, подростками, юношами и девушками, вспомнят свое прошлое и первую дружбу, первую любовь, мечты, фантазии, и от того, быть может, души их станут светлее, а мысли и поступки – чище.

Тогда и разрыв между поколениями сократится, и мы станем лучше понимать своих детей и внуков, а они в свою очередь нас, взрослых.

Иван Николаевич сидит за письменным столом у компьютера, но работать ему мешают голоса жены и внука, доносящиеся из соседней комнаты. Он невольно прислушивается, улавливает отрывки из фраз:

Голос жены (читающей внуку): «… любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам…».

Голос внука: «…бабуля, а как любить гробы, они же под землей зарыты, в могилах, в них же одни кости?..».

Голос жены (терпеливо поясняющей): «Пушкин имеет в виду близких людей, то есть бабушку, дедушку, родителей…».

Откуда-то с улицы доносятся отрывки щемящей душу песни:

«… золотые шары той далекой поры, той далекой поры…».

Забыв о компьютере, Иван Николаевич слушает, невольно обращая взор на стену своего кабинета, увешанную фотографиями в рамках.

Подходит, смотрит на старенькое фото, с которого улыбаются ему дед с бабушкой. Задумывается, улыбаясь о чем-то своем, сокровенном.

– Дед, это кто? – подбежавший к нему упитанный внук ткнул пальцем в фотографию, с которой смотрел на него худосочный младенец.

Иван Николаевич вздрогнул от неожиданности, оглянулся на жену, затем притянул к себе внука, довольный его любознательностью.

– Это я, – признался он, наконец.

Внук недоуменно взглянул на старенького деда, на бабушку.

– А вот это, Ванюха, твой прадед, мой отец – фронтовик. А это его отец, мой дедушка – Дмитрий Данилович. Твой прапрадед. Это твоя прабабушка. А вот по материнской линии… – Иван Николаевич увлекся, показывая внуку его предков.

– Твой прапрадедушка – Яков Самойлович, это прадедушка и прабабушка – Иван Яковлевич и Евдокия Алексеевна, а для меня – дедушка с бабушкой. Меня и назвали в честь деда – Иваном.

– А меня в твою, да, дедуленька? – расчувствовался сообразительный внук. Дед утвердительно кивнул, продолжая:

– Вот он, смотри.

Иван Николаевич был так похож на своего деда, что внук более внимательно посмотрел на старенькую фотографию, чтобы уважить словоохотливого деда, и подбежал к его письменному столу.

– Дед, можно я поиграю? – он уже быстро щелкал клавишами компьютера, завороженно глядя на монитор.

Переглянувшись с женой, Иван Николаевич грустно усмехнулся. Мал еще внук, чтобы предками интересоваться, особенно на фотографиях. А внук уже смотрел по телеку какой-то ужастик, надувая пузырями американскую жвачку, которая лопалась, оглушительно щелкая.

– Скоро мы с тобой в путешествие поедем. Туда, где я свое детство провел, где человеком стал благодаря вот им, – Иван Николаевич снова посмотрел на фотографию деда с бабушкой.

– Ура! В путешествие, – обрадовался внук, – а бабушка нас отпустит? А мама с папой?