– Еще вчера, когда я складывала наши вещи в чемодан, я была на седьмом небе от счастья, что мы отправляемся в сказку. И что же? Вылет самолета задержали на четыре часа (Слово четыре она выделила голосом и выражением своего лица так, чтобы было понятно, насколько это много). Какой-то дебил нажрался прямо в аэропорту. Его не посадили в самолет, а потом четыре часа искали его багаж, чтобы выгрузить. Все четыре часа в самолете не было никакой вентиляции и уже через полчаса стало трудно дышать и все начали потеть. Пот противно струился по всему телу, каплями собирался на лбу, периодически попадая в глаза и разъедая их. Запах пота наполнил атмосферу салона самолета. Мерзость. Мерзость. Мерзость! (в этот момент лицо женщины приняло выражение чрезвычайной брезгливости). Немного легче стало только, когда самолет поднялся в воздух, и заработала система вентиляции салона. Но рейс вымотал нас настолько, что мы стали мечтать только о том, что бы, наконец-то, добраться до номера, помыться и вытянуть ноги на кровати. Но, похоже, мы их не вытянем, а протянем (нашла в себе силы пошутить рассказчица, но слезы из ее глаз при этом полились с еще большей силой). Заспанный служащий за стойкой регистрации промариновал нас больше часа, прежде чем выдал ключи от номера. В номере: душ сломан, а на простынях характерные пятна и длинные черные волосы (последнее слово она снова выделила голосом, и выражение глубокой брезгливости, прежде слегка смягчившееся, возвратилось на ее лицо). Мерзость. Мерзость. Мерзость!
И вот мы снова здесь, в вестибюле, как та старуха у разбитого корыта, снова ждем чего-то, да еще и вынуждены наблюдать сцены из ужастиков – закончила она свой рассказ.
Через мгновение женщина, понизив свой, и без того совсем не громкий, голос до еле слышного шепота и подняв искренне-недоумевающие глаза на Веденеева, добавила – За что нам все это?
Излив на мужчину все свои переживания, женщина перестала плакать, но покрасневшие от усталости и плача глаза, следы слез на ее щеках, выражение ее лица, да и сама поза, в которой женщина находилась, прижимая к себе дочь, совершенно отчетливо демонстрировали состояние глубокого отчаянья, в котором она, несомненно, находилась.
Веденеев прекрасно понимал, как решается ее проблема, правда, некоторое время медлил, по-видимому, обдумывая, есть ли у него какие-нибудь причины брать на себя это решение, или правильнее было бы ограничиться тем, что просто дать девушке напрашивающийся совет. Мгновение погодя, определившись с собственной мотивацией, он подошел к служащему за стойкой регистрации отеля, который немедленно забросил все свои «неотложные» дела и нацепил маску исключительного внимания и изысканной учтивости, безусловно понимая, что такое напряжение душевных сил не останется неоплаченным, не перебивая, выслушал все, что подошедший ему сказал. После этого Веденеев запустил руку в задний, закрывающийся на молнию, карман шорт, двумя пальцами выудил из него дежурную банкноту и передал ее служащему.
Этот жест, как и предполагалось, послужил сигналом для старта активных действий служащих отеля. Труженик регистрационного фронта жестом подозвал к себе носильщика. Пока последний, быстрым шагом, преодолевал дистанцию до стойки регистрации, первый успел приготовить необходимый ключ, и хотел было передать его подошедшему носильщику, но, по-видимому, передумав, сам вышел из-за стойки и направился прямиком к женщине с ребенком.
– Мы приносим свои извинения за причиненные Вам неудобства. Наш работник проводит Вас в номер – произнес служащий и передал носильщику ключи от номера. Тот схватил, стоявший неподалеку чемодан, и направился к лифту. Времени осознать, что происходит и почему, у женщины не было, и, видя удаляющуюся спину носильщика с ее чемоданом, ей не оставалось ничего кроме как, взяв за руку дочь, поспешить за ним.
Веденеев проводил ее взглядом. В тот момент, когда женщина проходила сквозь полосу света, проникающего в холл через большие прозрачные автоматические ворота, ведущие во внутренний двор отеля, ее рассчитанная на жару тонкая хлопчатобумажная одежда как будто растворилась. Веденеев увидел гитарообразные контуры ее фигуры, довольно близкие к классическим канонам женской красоты, и очертания грудей, свободно покачивающихся в такт ее быстрым удаляющимся шагам.
…
Второй раз Веденеев увидел эту фигуру, когда плавал в отельном бассейне. Бассейн был довольно большой, никак не меньше 50-ти метров в длину. Это давало возможность с комфортом заниматься плаваньем, и было одной из главных причин того, что именно на этом отеле Веденеев остановил свой выбор однажды, и посещал его вот уже в третий раз.
Веденеев очень пристрастился к плаванию, за последние несколько лет. Здесь он плавал ежедневно, по часу, кролем. Через каждые три гребка руками он поворачивал голову то одну, то в другую в сторону, и делал вдох. В то время, когда он поворачивал голову вправо, в поле его зрения попадали, искаженные стекающей по плавательным очкам водой: очертания отеля, его постояльцы, снующие туда-сюда работники сервиса в грязно-белых робах. С левой стороны картинка была поцветастей и поинтересней. Там, на фоне искрящихся отблесками египетского солнца, аккуратно подстриженных разноцветных декоративных кустов, была площадка для отельной анимации, на которой перманентно происходили какие-нибудь события.
Чтобы довольно длительное часовое плаванье не было скучным, мозг нужно было чем-то занимать. Поначалу, когда он только учился плавать кролем, Веденеев загружал свой мозг тем, что контролировал синхронность движений и дыхания. Первый 25-ти метровый отрезок пути он концентрировал свое внимание на дыхании, второй – на движении рук, третий – на движении ног, потом снова возвращался к контролю дыхания и т.д. до тех пор, пока не довел синхронность движений и дыхания до автоматизма, и необходимость в этом отпала. Потом он стал считать количество преодоленных 25-ти метровых отрезков и перестал этим заниматься, когда убедился в том, за час он раз за разом проплывает порядка двух с четвертью километров. Теперь, во время плаванья он развлекал себя тем, что либо гонял по мозгу вновь выученные иностранные слова, составляя с ними словосочетания и предложения, либо размышлениями иного рода.
Сегодня, в преддверии предстоящих изменений в жизни, он решил как-то осмыслить свое нынешнее состояние, и дать ему определение. Он уже довольно давно, как ему казалось, научился быть честным и с окружающими и с самим собой. Поэтому, или, если быть более точным, в том числе поэтому, свое состояние он определил как одиночество. Но его одиночество не было, ни мрачным, ни серым ни, даже, бесцветным, как о нем принято думать у большинства людей. Оно было и ярким и красочным, даже не смотря на то, что с определенного момента у него отпала необходимость зарабатывать на жизнь. Его одиночество было наполнено физическими упражнениями. По часу в день он занимался бегом и еще по часу – плаваньем. Раз в неделю он, также, в течение часа, делал упражнения для поддержания гибкости позвоночника, и подвижности суставов. Еще раз или два в неделю Веденеев выполнял силовые тренировки, без фанатизма, с учетом своего возраста, только так, чтобы поддерживать мышцы торса, не достаточно задействованные при беге и плавании, в тонусе. Он, отчасти, по необходимости, потому что жил не в России, отчасти, чтобы давать постоянную работу мозгу, занимался изучением английского языка. Веденеев руководствовался собственным пониманием того, что для эффективного противодействия неизбежной старости, упражнять мозг также необходимо как и тренировать тело. Поэтому, кроме изучения языка, он занимался рисованием, учился жонглировать, ну и читал, раньше, популярную литературу, сейчас все больше и больше книги по истории. Он научился получать удовольствие, как от процесса, так и от результата, поэтому его одиночество удовлетворяло бы его абсолютно, если бы не одна проблема. Это – удовлетворение сексуальных потребностей, которые, при таком образе жизни, не давали пока никакого намека на возрастное ослабление.
