В исторической литературе неоднократно обращалось внимание на пример И. Глядящего. В 50-х гг. XV в. он обратился с челобитьем о принятии его в службу к великой княгине Софье Витовтовне, бабке Ивана III. Взамен он отдавал свое родовое сельцо Глядячее в Муромском уезде. Случаи закладничества (коммендации) были хорошо известны в Северо-Восточной Руси. Обычно подобная процедура заканчивалась похолоплением. В данном случае великий князь принял И. Глядящего на службу и пожаловал его же вотчиной. Как великокняжеский слуга, он был освобожден от уплаты дани. Так же на государеву службу поступил и суздальский вотчинник А. Краснослепов[58].
Оставшиеся «за бортом» службы землевладельцы теряли привилегированный статус. В более поздних жалованных грамотах постоянно встречалась формулировка: «Не надобе тянути ни к сотцкому, ни к дворскому, ни в какие проторы, ни в разметы», которая когда-то имела вполне реальное значение. Выданная в 1424 г. грамота костромскому вотчиннику И. Кафтыреву говорила о существовавшей практике выплаты дани: «А отсидят (крестьяне. – М. Б.) свои уроки, и ни потянут з боярскими сиротами к черным людям в дань мою по силе»[59].
Непривилегированные категории населения были лишены права боярского перехода. В их случае в силу вступало ограничение, зафиксированное в духовной грамоте Владимира Храброго: «А кто будет по дворским слуг, тех дети мои промежи собя не приимают, ни от сотников. А кто тех выидет из уделов детеи моих, и княгини моеи, ин земли лишен, а земли их сыну моему, чеи будет удел». Существовали запреты, вероятно, также фискального характера, на прием на службу сурожан, суконников, «городских людей» и тех, «хто ходил с воеводами московскими». Особенности договорных грамот не дают возможности проследить состав последней категории. Сама формулировка отличалась расплывчатостью и могла дублировать предыдущие ограничения[60].
При существовавших запретах, которые явно не всегда исполнялись в полной мере, расширение княжеских дворов было возможно за счет притока новых лиц извне. Далеко не случайно многие дворянские роды выводили свое происхождение от различных «честных мужей», выехавших на службу в Северо-Восточную Русь. В основе этих легенд часто присутствовали достоверные факты. Ряды московского (и тверского) боярства пополнялись также за счет потомков княжеских родов, терявших свои княжества[61].
Следствием замкнутости и ограниченности службы было сохранение роли территориальных ополчений. Часто они действовали отдельно от княжеской власти. В 1245 г. рати тверская и дмитровская отражали литовский набег. Аналогичная ситуация сложилась в 1284 г., когда «воеваша Литва Олешну… и совокупися на них Тверичи, Москвичи, Волочане, Новоторжьцы, Дмитровцы, Зубчане, Ржевичи»[62]. В отражении набегов объединились ополчения из различных княжеств и земель Северо-Восточной Руси. После перехода под власть Москвы новых территорий местные ополчения сохранили свое значение. Нередко они выступали как своеобразные союзники московских князей. После удачного похода 1376 г. на «Болгары» побежденные вынуждены были заплатить князьям-союзникам Дмитрию Донскому и Дмитрию Нижегородскому по 1000 рублей, а сопровождавшим их «воеводам и ратем» – отдельно еще 3000 рублей[63].
Роль территориальных ополчений в военной организации XIV – начала XV в. прослеживается на примере волоцкой рати. В 1358 г. волоцкая и можайская рати отбили у литовцев город Ржеву. В 1367 г. во время войны с Тверским княжеством «рать московская и волочане извоевали Тферскыи волости». Спустя несколько лет, в 1369/70 г. «москвичи и волочане воевали Смоленскую волость». В 1386 г. волоцкая рать участвовала в походе на Великий Новгород. Спустя год Дмитрий Донской отправил «волоцкую силу» для поддержки нижегородских князей. В 1400/01 г. волоцкая рать была послана на Торжок[64]. Рати могли выступать и в качестве отдельных воинских соединений. В 1411 г. в походе Юрия Звенигородского к Нижнему Новгороду участвовали князья Андрей и Василий Владимировичи, «да князи ярославские, да князи ростовские, да Костромская сила». Муромская рать во главе с воеводой Семеной Жирославичем принимала участие в междоусобице рязанских князей в 1408 г.[65]
Армия московских князей конца XIV – начала XV в. состояла из совокупности ряда территориальных ополчений. Наиболее полное перечисление этих ратей сохранилось в описании похода Дмитрия Донского на Великий Новгород в 1386 г.: московская, коломенская, звенигородская, можайская, волоцкая, ржевская, серпуховская, боровская, дмитровская, переславская, владимирская, юрьевская, муромская, мещерская, стародубская, суздальская, городецкая, нижегородская, костромская, углицкая, ростовская, ярославская, моложская, галицкая, бежецкая, белозерская, вологодская, устюжская и новоторжская. Часть из них возглавлялась князьями, другие – собирались из территорий, не имевших собственных князей. Этот список в значительной мере соответствовал будущему делению территориальных служилых корпораций в рамках объединенного государства[66].
Социальный состав ратей был разнообразен. В общем ряду не выделялись устюжская и вологодская рати, которые представляли земли, где феодальное землевладение было в указанный период слабо развито. Военное значение эти рати сохраняли и в следующем столетии. Устюжский летописный свод подробно повествует о военных кампаниях с участием устюжан. В 1462 г. они вместе с вологжанами и галичанами были посланы в поход на «черемису». В дальнейшем устюжане принимали участие в походах на Казань, Югорскую землю. Участвовали они в двинской кампании, а в 1489 г. сыграли важную роль в завоевании Вятки. Этими направлениями не ограничивалась их служба. В 1503 г. «князь великии послал рать устюжан, двинян стеретчи Иванягорода от немцев»[67]. Некоторые примеры подтверждают предположение об участии в «ратях» других территорий широких слоев населения. В 1433 г. в наспех собранном войске Василия Темного, выступившем против Юрия Звенигородского, находились московские купцы. В казанском походе 1469 г. среди москвичей, «кои пригожи по их силе», были сурожане, суконники и купчие люди. Пешая рать сражалась в войсках Дмитрия Шемяки во время сражения под Галичем в 1450 г.: «А пешую рать мало не всю избиша». В 1442 г. в битве с царевичем Мустафой у Рязани участвовала «пешаа рать многа… с ослопы, и с топоры, и с рогатинами»[68]. Последние случаи являются менее показательными. В защите городов участвовали все слои населения.
Присутствовали в составе «ратей» также бояре и слуги вольные, земли которых «тянули» к тому или иному городскому центру. Территориальный принцип «из старины» оговаривался в уставной грамоте митрополиту Киприану: «А кто будет бояр или слуг не служивал Алексею митрополиту, а приказался ново митрополиту, а те пойдут под моим воеводою великого князя, где который живет ин под тем воеводой и есть». Возможным отголоском того же правила являлся один из пунктов договора Дмитрия Донского и Владимира Храброго 1389 г.: «А коли ми (Дмитрию Донскому. – М. Б.) будет послать на рать своих воевод, а твоих бояр, хто имет жити в моем уделе, а тем поехать с моим воеводою, а моим потому же с твоим воеводою»[69].
Сохранение роли территориальных ополчений объясняло высокое значение должности тысяцкого. Тысяцкие стояли во главе децинарной системы (на более низших уровнях ее действующими лицами были сотники, пятидесяцкие и десяцкие), известной со времен Киевской Руси и охватывающей все сельское и городское податное население. Список подобных десятков хранился в архиве московских тысяцких Протасьевичей-Вельяминовых. Хорошо известны были связи тех же Вельяминовых с купцами. В.В. Вельяминову Дмитрий Донской приказал «блюсти» купца Евсевку, переселявшегося из Торжка в Кострому. Позднее с И.В. Вельяминовым в Тверь бежал сурожанин Некомат[70].
