После слов по комнате разносился раскатистый хохот Аргамона, а Альма на мгновение застывала, не зная, что ответить.
Свира, из служанки, боявшейся смотреть в глаза, стала единственной подругой.
Лорд Ринар… Он так и остался для Альмы загадкой. С одним большим отличием – теперь разгадать его хотелось, очень хотелось. Девушка видела его реже, чем других обитателей дома. Лишь знала, что он проводит дни в своей комнате, в своем кабинете, в своих поездках. Там, где ей не рады. Там, где не рады никому, кроме, разве что, Аргамона. Трапеза же, устроенная в честь ее приезда, была в доме исключением из правил. Обычно вечера они с Аргамоном проводили вдвоем.
Усач был не просто управителем дома, он считался советником и другом лорда Тамерли. Потому и имел честь делить с ним стол и пищу. Правда выпадали такие случаи довольно редко, место Ринара очень часто пустовало так же, как и тарелка на противоположной стороне стола.
Не выдержав, Альма однажды спросила у Аргамона, зачем слуги вечно накрывают на четверых, подозревая, что это просто какая-то неведомая ей традиция, но мужчина удивил ее своим ответом.
Улыбка сползла с лица усача, а взгляд на секунду стал суровым.
– Так надо, гелин, и забудь об этом. Не смей спрашивать у Ринара, – такой настоятельной рекомендации Альма вняла. А спрашивать у Ринара она не стала бы в любом случае. Кто она такая, чтобы требовать ответов у лорда?
Она понятия не имела, чем он разбавляет праздность или занятость своих дней. Лишь изредка пересекаясь с ним в коридорах и комнатах, чувствовала, как сердце предательски пропускает удар, а потом вдруг несется галопом.
Страшно было признаться в этом даже самой себе, но она влюбилась в этого молчаливого вечно задумчивого лорда. В своего благодетеля и опекуна, а он… А он все эти годы провел рядом, но будто на другом краю вселенной.
Иногда, углубившись в свои мысли, Ринар врывался на застекленную лоджию, служившую полигоном Альмы во время практических занятий по магии. Аргамон учил ее тому, что умел сам, и что могло пригодиться ей: бытовые чары, левитация, элементарная трансфигурация, игра со светом. По правде, даже это давалось ей с трудом, что в очередной раз подтверждало версию девушки о том, что когда-то о родителях-магах ей соврали. Будь они действительно сильными, ей не пришлось бы недели напролет пытаться оторвать от поверхности стола всего лишь иглу.
Вот так, во время их уроков, когда нервы на пределе, когда даже воздух пропитан ее желанием сотворить чудо, на лоджию иногда врывался порыв ветра, несший с собой запах горечи и хвои. В такие моменты очередная игла могла взметнуться вверх, воткнувшись в потолок, но Альма этого не замечала.
Резко развернувшись, она провожала взглядом мужчину, не обратившего на них с Аргамоном ни малейшего внимания.
Так было почти всегда. Даже проводя вместе время за ужином, Ринар чаще всего оставался отчужденным. Он находился здесь и одновременно неизвестно где. Снисходительно реагировал на несмелые попытки заговорить, улыбался чаще всего невпопад, вставал из-за стола слишком быстро. Мчась на ужин, Альма каждый раз предвкушала, что на этот раз мужчина посмотрит на нее как-то по-особенному, скажет что-то важное, невзначай коснется или сделает еще что-то, о чем можно будет вспоминать ночи напролет, лелея свою влюбленность, а уходила девушка, чувствуя горькое разочарование из-за того, что еще один ужин с ним прошел зря.
Вот только упрямства ей было не занимать – на следующий день после очередного разочарования, она снова неслась в столовую, окрыленная своими надеждами. А еще у нее были еженедельные походы в кабинет лорда. Такой важный, долгожданный, незаменимый ритуал.
Глаза продолжали менять цвет. То быстрей, то медленней, но никогда фиолетового не становилось меньше. Если пришла она в этот дом счастливой обладательницей вкрапления фиолетового в зеленый, теперь все было с точностью да наоборот. Зеленого осталось чертовски мало.
Это пугало Альму. Пугала возможность лишиться зрения, пугала возможность того, что это болезнь или проклятие, но Аргамон успокоил обещанием справиться у мага куда более опытного, чем он сам, а Ринар…
В какой-то степени Альма была даже рада тому, что с глазами творилось что-то неладное. После того, как лорд впервые наложил на глаза морок, она приходила к нему каждую неделю. И это было время триумфа ее влюбленности. Мимолетные встречи в доме – моменты нежданного счастья, а вот эти походы были распланированы девушкой задолго до похода к нему. Находясь же в кабинете опекуна, она тянула с уходом, как могла.
Аргамон давно уже научил ее наводить морок самостоятельно, следил за тем, чтоб она тренировалась в этом умении особенно прилежно, но Ринару об этом почему-то не говорил. И за это Альма была ему очень благодарна.
Сердце девушки замирало, стоило лишь постучаться в кабинет опекуна, а оказавшись в нем, увидев его, немного рассеянного, иногда улыбающегося, а иногда хмурого, оно устремлялось в галоп.
И пусть не было романтики в том, как он исполнял эту повинность, пусть его «гелин» излучало тепло далеко не того характера, о котором мечтала Альма, она не могла заставить себя перестать думать о нем. Перестать думать перед сном и проснувшись рано утром, за завтраком и во время обеда. Борясь с законом земного притяжения и сохранения энергии. Не могла.
Да, у нее появилось много новых привычек, но были и те, которые напоминали о детстве в монастыре. Например, Альма так и не отвыкла от ранних подъемов. Пусть теперь в этом не было необходимости, пусть теперь она могла нежиться в постели до начала занятий, будь-то уроки Аргамона или других приглашенных преподавателей, не получалось. Как делала всю свою жизнь, даже в этом доме Альма просыпалась с солнцем, читала молитву, вкладывая в нее немного новый смысл: девушка просила, чтоб однажды ее сны о нем стали явью, а потом мчала в новый день, полный надежд.
– Не спится же вам, госп… Альма, – Свира взялась убирать постель, когда Альма, проносясь мимо, клюнула ее в щеку, направилась к двери.
– Хочу наведать Шоколадку.
Не дожидаясь ответа, Альма вышла из комнаты, тихо притворила дверь. Дом еще должен был спать, что Ринар, что Аргамон славились любовью сидеть в компании друг друга или в одиночестве допоздна, и утро начиналось у них, а значит и всего дома, ближе к полудню.
Альма спустилась вниз по лестнице, вооружившись лишь пузырьком света, созданным по щелчку пальцев (этому она научилась достаточно быстро). Толкнув тяжелые двери, девушка ощутила, как влажный прохладный воздух ударил в лицо. Ранняя весна в этом году затянулась. Сад перед домом был укрыт туманом.
Но значения сейчас это не имело, снова сердце ухнуло в пятки.
– Мой лорд, – увидев на крыльце знакомый силуэт, Альма почувствовала, как дрожь прошла по телу. Так было всегда, стоило мужчине появиться на горизонте.
Он стоял к ней спиной, держась за перила, вглядывался куда-то вдаль. Снова был слишком занят своими мыслями, чтобы заметить ее приход. Альма остановилась в нескольких шагах за спиной мужчины, ожидая, пока он отреагирует на ее появление.
– Почему ты так рано встала, душа моя? – Ринар не обернулся, даже не пошевелился, но это и не требовалось, чтоб на сердце разлилось тепло. Только его тихий голос, и это «душа моя…» могли вызвать такую реакцию. Он давно начал обращаться к ней так. И Альме нестерпимо хотелось, чтоб это обращение значило для него так же много, как для нее.
Стоило ему оказаться рядом, от еще недавно такого хладнокровного ума не оставалось ничего. Альма не понимала саму себя, но бороться с родившейся в сердце влюбленностью не могла, и по правде, не хотела.
– Хочу проверить все ли уже хорошо с Шоколадкой, – на шестандцатилетие Ринар подарил ей лошадь. Красивого, статного скакуна, достойного представителя своего рода и породы. Когда-то ее не впечатлило лакомство, носящее это гордое название, зато лошадь с таким именем навек отпечаталась в сердце. Возможно потому, что это был первый его настоящий подарок.
