Султанская резиденция Баязета некогда была дворцом византийских императоров, и турки называли его Эски-сераль, то есть Старый дворец (в отличие от Ени-сераля, то есть Нового дворца, строительство которого начал отец нынешнего султана Мехмед Завоеватель). Ени-сераль использовался правителем Османской империи для проведения официальных церемоний, и туда же султан удалялся, когда желал отдохнуть от суетного общества своих домашних. Ни одной женщине не дозволялось жить там.

Войдя в Большой зал, Сира даже ахнула про себя, изумленная красотой здешнего убранства. Купол был из листового золота, стены выложены сверкающими синевато-золотистыми мозаичными плитками, а пол был сложен из цельных блоков чистейшего кремового мрамора. Хотя стояла осень, зал был уставлен инкрустированными самоцветами фарфоровыми вазами, в которых росли маленькие пальмы, розы, азалии и тюльпаны. Повсюду висели раззолоченные клетки с канарейками и соловьями. За резными ширмами скрывались музыканты, наигрывавшие негромкие мелодии, а рабы, скользившие словно тени, разносили угощения – пирожные, шербет, засахаренные фрукты и орехи.

Внезапно огромные золоченые двери широко распахнулись, и раздался громовой голос:

– Приветствуйте нашего великого султана Баязета, ревностного защитника Аллаха на этой земле!

В зал вошли султан и его свита, состоявшая из трех закутанных в покрывала кадин, слуг и принца Селима. Султан и его сын поднялись на особый помост, а кадин уселись поблизости от помоста.

Баязет поднял руку и заговорил:

– Во имя любви к моей усопшей баш-кадин, моей несравненной Кесем, я призвал к себе из Магнесии моего сына Селима. Теперь ему надлежит исполнять свой долг в ближайшей к нам крымской провинции. Сегодня ему исполняется двадцать пять, и в честь этого события я дозволяю ему выбрать шесть девушек из числа моих собственных гедикли. Они – мой подарок ему на день рождения! И девушки, на которых падет его выбор, останутся навсегда его собственностью. Так пусть же невинные девы пройдут перед глазами моего сына!

И церемония началась. Медленно, одна за другой, каждая девушка приближалась к султану и его сыну, сложив ладони перед грудью, как предписывал дворцовый этикет. Некоторые держались вызывающе, другие явно робели. Одних разбирал нервный смех, другие же призывно улыбались. Женщины привозились в гарем Баязета со всех концов мира и по праву могли гордиться своей красотой. Каждая из них останавливалась перед султаном, и раб снимал с нее накидку, которую – после должного представления – снова набрасывал на плечи девушки.

Сира наблюдала за происходившим, укрывшись в дальнем уголке зала. Отсюда она смогла как следует рассмотреть принца Селима, которому предстояло стать ее господином. Он был высок и строен, от матери унаследовал светлую кожу и светлые же глаза. Из-под маленького белого тюрбана выбивались темные слегка вьющиеся волосы. Выражение гладко выбритого лица было суровым, однако губы то и дело растягивались в подобии улыбки. Возле принца стоял раб, державший в руках серебряный поднос, на котором лежали шесть белых платочков, расшитых шелком.

Тут к принцу подвели Фирузи. Она остановилась перед троном, и Селим подал знак рабу. Тот спустился с помоста и протянул девушке шелковый платок. По залу же прокатился одобрительный гул.

Второй девушкой, которую выбрал Селим, оказалась испанка с кожей оливкового тона, глазами цвета топаза и гривой каштановых волос. Ее звали Сарина. Она заняла место у подножия помоста, бросив на Фирузи мрачный взгляд.

Третьей избранницей принца Селима стала миниатюрная девушка с равнин Индии по имени Амара. Принимая платок, она стыдливо потупила темно-карие очи. Принц улыбнулся ей, и ее смуглые щеки окрасил пунцовый румянец.

Зулейка стала четвертой. И тут султан подозвал к себе Хаджи-бея и сказал:

– Я не видел прежде эту девушку. Как и ту восхитительную блондиночку, которую мой сын выбрал первой.

– Они новенькие, господин. Ты ведь знаешь, что гарем пополняется непрерывно. И сегодня ты делаешь смотр всем женщинам своего гарема впервые за много месяцев.

Девушки чередой проходили мимо помоста, однако два платка так и оставались на серебряном подносе. И вот перед всемогущим властелином и его сыном стала Сира. Она грациозно приблизилась к помосту, гордо подняв рыжеволосую голову. Раб сдернул с нее накидку. Подавшись вперед, султан плотоядно облизнулся. Внезапно смолкла болтовня кадин, впившихся глазами в свою возможную соперницу.

Селим в пятый раз кивнул рабу с подносом, и в следующий миг Сира уже прижимала белый шелковый платок ко лбу и губам, занимая место среди других избранниц.

– Опять новенькая, Хаджи-бей?! – воскликнул султан.

– Да, мой господин.

– А долго ли она живет в моем гареме?

– Четыре месяца, господин.

– Почему же я до сих пор ее не видел?

– Она сильно сопротивлялась, господин. Мы никак не могли обучить ее всему, что требуется.

– Ясно, – буркнул Баязет с некоторым раздражением в голосе. – Значит, я должен тут сидеть и наблюдать, как мой собственный сын снимает сливки в моем гареме? Кажется, я слишком поспешил со своим решением!

– Нет, господин мой, это не поспешность, но щедрость и великодушие. Поверьте, эти девушки – всего лишь полудрагоценные камни по сравнению с теми алмазами, что я припрятал для тебя, но сегодня их здесь нет, – сказал ага и многозначительно улыбнулся.

Султан же рассмеялся и воскликнул:

– Ты всегда знаешь, как мне угодить, Хаджи-бей! Прости же своего повелителя за то, что он усомнился в тебе!

Ага почтительно поклонился, а тем временем последний шелковый платок попал в руки золотоволосой красавицы с севера Греции; это была девушка по имени Ирис, с мраморно-белой кожей и сапфировыми глазами.

– Ты сделал хороший выбор, сын мой! – воскликнул султан Баязет таким тоном, будто хотел сказать – «слишком уж хороший». Его все же смущала мысль о том, что он лишился рыжеволосой красотки. – А теперь пусть иностранные послы и посланники из наших городов поднесут дары моему сыну.

По знаку Хаджи-бея девушки новоизбранного гарема принца поднялись на возвышение, чтобы занять места возле своего господина. Ага сам начал их рассаживать – да так, чтобы Сира, Зулейка и Фирузи оказались к принцу ближе всех остальных. Затем он хлопнул в ладоши, давая сигнал к началу нового представления.

Рабы снова распахнули огромные двери зала, впуская красочную процессию. В первую очередь были приняты дары иностранных владык. Египет прислал обеденный сервиз на двенадцать персон – блюда из чеканного золота и украшенные самоцветами кубки. От монгольского хана прибыли прекрасный жеребец – черный как смоль, а также две чудесные кобылы. Один из индийских раджей подарил принцу золотой пояс двух дюймов в толщину, усыпанный сапфирами, рубинами, изумрудами и алмазами. Другой индийский принц прислал двух карликовых слонов. Из Персии явились отрезы разноцветных шелков, подобных которым не было во всем мире. Из Левантийской Венеции была послана безупречной красоты хрустальная ваза четырех футов в высоту, доверху наполненная бледно-розовыми жемчужинами – одинаковыми по величине и безупречными по качеству.

Затем следовали дары из всех уголков обширной Османской империи, и их по очереди выкладывали перед троном. Тут были искусно сотканные ковры, шелковые мешочки с луковицами тюльпанов редких сортов, клетки с экзотическими птицами, новейшей конструкции подзорная труба-телескоп, выточенный из цельного слонового бивня и оправленный в серебро (этот подарок, прибывший из Магнесии, теперь находившийся под управлением принца, особенно порадовал Селима, который увлекался астрономией).

А еще в подарок принцу прислали с полдесятка евнухов-пигмеев и хор христианских мальчиков-кастратов с голосами удивительной красоты.

Гора подарков все росла и росла, а Сира тем временем наблюдала за кадин Бесмой, матерью принца Ахмеда. Эта женщина сидела с совершенно бесстрастным лицом, но глаза ее метали молнии неприкрытой ненависти к Селиму и жгучей ревности – надо же, какие почести ее владыка и господин расточал своему младшему сыну!..