Я решил, что моё дело худо. Но - пронесло.
- Павел Первый человек нервный, - усмехнулся Буян. - Он недавно приказал посадить в Петропавловскую крепость атамана Платова за то, что тот форму прусскую не носит, потому что всегда в казачьей форме ходит. А потом приказал его выпустить и ехать ему срочно на Дон, везти приказ войску Донскому выступать незамедлительно походом в Индию.
- И что? - вылупился я.
- А что? Приказ есть приказ - выступили. Без обозов, без боеприпасов. В тот же день. Двадцать две тысячи человек с двенадцатью пушками. Вот таким воинством отправились Индию завоёвывать.
- Ну и что?
- Так и идут, сердечные. Не поход, а мучение. Только царя как ослушаешься?
- Он что - того?
- Цыц! - грозно цыкнул Буян, оглядываясь. - Не забывай, про кого говоришь. Всех нас погубишь.
- Как же Сокровища? - спросил я его. - Или мы так и будем теперь царям служить?
- Думаю, недолго осталось. Как-то всё должно закончиться. Не зря мы все вместе опять собрались.
- Почти все вместе, - вздохнул я.
- Ты про Марью? - подмигнул мне Буян. - Не горюй! Дай только нам самим выкарабкаться, спасём и Марью. Спасём твою красавицу.
Ночью начался переполох, ворвалась во Дворец толпа вооруженных людей. Они бросились искать покои царя, заблудились в бесконечных переходах нового, незнакомого им Дворца. Заговорщики разбрелись по всему Дворцу. Были они к тому же сильно пьяны. В основном это были гвардейские офицеры, одетые в русскую форму. На рукавах у них были повязаны белые шарфы, чтобы в темноте не перепутать своих и чужих.
К царским покоям подошли только человек восемь. Но они легко обезоружили охрану и ворвались в спальню императора. Павел выскочил им навстречу в длинной до пят ночной рубахе, без парика, с реденькими волосёнками. Он был возмущён, но не испуган, а сердит, топал босыми ногами и кричал на пьяных офицеров. Они от неожиданности попятились и отступили. Кто знает, чем бы всё это закончилось, если бы разбушевавшийся император не ударил одного из офицеров по лицу. Тот ударил обидчика в ответ. На секунду повисла зловещая тишина, и кто-то из заговорщиков крикнул приглушённо:
- Бей его!
На императора посыпались удары. Людей в покоях было много, тесно, Павел сопротивлялся, все рухнули на пол, при этом сбили со стола свечи, они покатились по полу, и загорелись шторы. Один из заговорщиков сорвал их и стал топтать. В темноте на полу возились офицеры и император.
- Дайте что-нибудь тяжёлое ударить его! - крикнул один из офицеров.
Тушивший шторы осмотрелся и протянул со стола массивную золотую табакерку, которой несколько раз ударили императора по голове. Потом кто-то снял белый шарф, и его набросили на шею Павлу...
Я отскочил от дверей и бросился в комнату...
Утром всех собрали во дворе и сказали, что ночью от апоплексического удара скончался император. Все, кто знал что произошло ночью во Дворце на самом деле, поняли, что так и следует впредь говорить. Всем приказали Дворец не покидать. Приезжали и уезжали высокие чиновники, но никого из нас ни о чём не спрашивали. И так всё было ясно.
Мы с друзьями сбились в кучку, вполголоса обсуждали свою судьбу и думали, как же быть дальше. За время пребывания во Дворце мы ни на шаг не приблизились к нахождению Сокровищ. Поздно вечером я вышел в пустой коридор замка. Никого в бесконечных тёмных анфиладах не было. Остановился я возле большого окна, прислонился лбом к холодному стеклу и попытался что-то разглядеть в темноте за окном.
Смутно видно было, как встревожено колышутся, роняя голые ветки, кроны деревьев, окружавших замок. Ветер выводил заунывные мелодии, навевая грустные мысли и воспоминания последних дней.
Вспоминалась нелепая смерть царевича Димитрия, безумные, жуткие сцены жестокого угличского бунта, потом ещё более дикой и жестокой расправы над бунтовщиками. На память пришел пьяный и растерянный, тщедушный Пётр Третий, которой боялся России и был уверен только в одном: что она его погубит. Наверное, ему было страшно умирать. Он не мог не понимать, что обречён.
Страшно умереть в окружении враждебных людей, специально спаивающих тебя, чтобы выждать свой час и исполнить задуманное. И, конечно же, вспомнил с жалостью Иоанна Антоновича, всю жизнь проведшего в заточении. Вспомнил жестокое убийство императора Павла. Вспомнил, как офицеры, дворяне, топтали на полу Государя, били его табакеркой, а после душили белым шарфом.
Всё же история не так проста, как кажется. В ней много спорного, жестокого. Одни и те же люди могут быть прославлены и как передовые люди своего времени, и как цареубийцы. Где правда, где ложь. Кто прав, кто виноват...
- Размышляешь? - тихо положил мне руку на плечо неслышно подошедший ко мне сзади.
Я обернулся и невольно вскрикнул. Передо мной стоял Павел Первый. Он был в простом штатском сюртуке, без парика. Лицо у него было усталое.
- Это хорошо, что размышляешь, - задумчиво покивал он, не замечая моей растерянности.
Посмотрел в окно и сказал:
- Вот в этом самом Михайловском замке меня убивают два столетия. С той ночи, с одиннадцатого на двенадцатое марта тысяча восемьсот первого года. Страшно? Мне тоже страшно.
Он вздохнул и продолжил.
- Про этот замок в Петербурге до сих пор легенды ходят. Что я там призраком хожу. Только никто не знает, что в Питере не Дворец, а его фантом, что на самом деле, Дворец этот перенесли на болота. И стал он Павловский дворец. И поселили в нем души убиенных императоров русских. И вот как получается, почти все цари русские оказались здесь. От малолетнего Димитрия до Николая Второго...
Он помолчал и спросил прямо:
- Ты сюда за Сокровищами пришел?
Не знаю почему, но я сразу же кивнул.
- Знаю, знаю, - покивал Павел. - Жалеешь Иоанна?
- Очень! - горячо выдохнул я.
- А меня жалеешь? - улыбнулся он уголками губ.
- И тебя жалею, - подтвердил я.
- Так я же царь?! - насмешливо воскликнул Павел. - Я самодур, сумасшедший!
- Не знаю, только мне жаль и вас, и Петра Третьего, и Димитрия, он совсем ещё маленький. И особенно - Иоанна Антоновича.
- Вот мы и дождались, - с облегчением перекрестился Павел Первый. Ты сам не знаешь, что ты сделал. Ты снял проклятие с этого Дворца. До сих пор нас боялись, проклинали, осуждали. А ты просто пожалел. Тем самым ты снял проклятие с Дворца. Теперь Дворец исчезнет. Ты понял меня? Навсегда исчезнет. Спешите уйти отсюда. И Алёшу с собой заберите. За "Азовом" стоит пиратский корабль, уплывайте на нём. Охраны там нет, я распорядился. До утра вы должны уплыть отсюда, утром Дворец пропадет. Кончится, наконец, проклятие.
- А как же Сокровища?! - вырвалось у меня.
- Всему своё время, - уклонился от ответа Павел. - Уплывайте, иначе исчезнете вместе с Дворцом.
Он обнял меня за плечи и посмотрел в глаза. Потом мягко оттолкнул и сделал знак рукой, чтобы я уходил. Я пошёл по коридору, но на половине дороги обернулся, помялся, не сразу решившись спросить, и сказал:
- Я только вот спросить хотел...
- Если хочешь узнать истину, никогда ни о чём не спрашивай участников, - усмехнулся Павел. - Если же случилось так, что спросил, выслушай ответ, и... ищи дальше. Спроси Историю.
Он исчез.
А я бросился к своим друзьям, рассказал им об удивительной встрече в дворцовом коридоре, и мы быстро вышли на улицу. По дороге я думал о прошедших временах. И особенно о времени Иоанна и Павла. Об этом странном, как его называли, галантном, веке.
Я думал о нём, и мне вспоминался потрёпанный мундир поручика Мировича, вспоминалась кровь на лице Павла. Серый Шлиссельбург, свинцовые воды Балтийского моря. Мусор на воде, под крепостными стенами. И торжественная красота Петербурга.
Странный это век.
Чудной какой-то. Для всего в нём нашлось место. И для славы, и для бесславия. Для верности, и для предательства. Для чести и для бесчестия.
И всё это находилось в тесной и неразрывной связи, иногда причудливо переплетаясь всеми этими качествами в одних и тех же персоналиях своего времени...
