Когда он произнес слово "цель", я невольно повернул голову в его сторону. "Кто он, этот таинственный бегун?" – подумал я. И вдруг мой взгляд упал на его ноги и продолжение его туловища. Кроме двух рук бегун имел еще четыре ноги с лошадиными копытами. От неожиданности я чуть было не лишился чувств, потому что впервые в жизни видел рядом с собой кентавра.

– О какой цели вы говорите? – спросил я его, обретя, наконец, дар речи.

– О той, чтобы избежать растворения в женщине. Как только мы передаем свою клетку женщине, мы тут же умираем. И для нее и для себя самого.

– Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.

– Мы превращаемся в пустую оболочку. Мы всю свою энергию передаем ей. А разряженное тело, как вы знаете, является мертвым телом. Мы становимся живыми покойниками. С рождением нашего ребенка женщина овладевает нашей волей и теряет к нам всякий интерес. Всю свою любовь она концентрирует на том, что мы ей дали. Но это еще не все. Мы умираем для себя лично, потому что с появлением дитя должны заботиться о нем. Мы привязываемся к нему и к женщине, которая произвела его на свет. Ради них мы готовы жертвовать своей жизнью. Женщины, как подводные камни, пороги или айсберги. Они путаются у нас под ногами, они пробивают днища наших кораблей, делают течи и, в конечном итоге, увлекают нас на дно мутных стоячих заводей. Мы становимся утопленниками.

Кентавр несся рядом со мной во всю прыть, поднимая за собой столб пыли. И чтобы не задохнуться, я должен был не отставать от него ни на шаг. Мы легко обходили многих бегунов. Он болтал без умолку.

– После встречи с женщиной, к которой вы неравнодушны, ваше сердце разбито. Вы уже не цельная личность, а так себе, осколки кувшина, который уже никогда больше не наполнится мудростью. Женщина неуловима для мужчины, хотя сама по себе является ловушкой для него. В конечном итоге, вы разбиваете не только свое сердце, но и свою голову. Вы становитесь сумасшедшим. Поэтому самое важное для вас – это убежать от женщины. Не дать ей одержать над вами победу. Иначе вы – мертвец.

– Я вижу, вам удалось убежать от женщины, – заметил я с ноткой сарказма.

– В том-то и дело, что нет, – ответил он сумрачно.

Солнце припекает все сильнее, подошвы кроссовок нагреваются, но я не ощущаю ни усталости, ни жары, ни дискомфорта. Вероятно, нами пройдена уже шестая часть пути. Как там меня учила Афина Паллада? "Сгармонируй свой блеск". Прекрасно. Много марафонцев еще впереди, но меня это не колышет. Я продолжаю свой путь вместе с моим копытным напарником, все больше погружаясь в нашу общую умозрительную беседу.

– Но разве можно оградить себя от женщины? – замечаю я ему.

– Еще как можно! – восклицает он. – Вы же знаете, что спартанцы царя Леонида обходились без женщин. Возможно, благодаря любви и преданности друг другу они смогли защитить Фермопильское ущелье.

– На что вы намекаете? Вы хотите сказать, что они были гомиками?

– Ну, скажем так, что они обходились своей мужской самодостаточностью. Или возьмем, к примеру, хотя бы самую умную часть человечества – священнослужителей. Эти не зря себя ограждают от всяких сношений с женщинами.

– Я совсем не собираюсь быть монахом, – отвечаю я.

– И напрасно, – заявляет бегун, вдруг переходя на "ты". – Если ты хочешь всегда оставаться молодым и сильным. Не дари себя никому. Ты можешь соблазнять женщин, но никогда с ними не связывайся. А, расставшись, больше никогда не встречайся. И тогда вы оба друг для друга останетесь навечно молодыми и желанными.

– В памяти?

– Не только в памяти. Да и что такое память? В нашей памяти хранится вся красота этого мира. Она не вянет, не меняется, потому что она вечна. Наша память хранит в себе сотни глаз, тысячи улыбок, все самые незабываемые минуты нашей жизни. Ты постоянно проживаешь их вновь и вновь. Ты удлиняешь этими переживаниями свою жизнь. Почему человек помнит только хорошее, а все плохое быстро забывает или старается забыть? Да потому, что ему чужды уродство и тление. Человек стремится к вечному, а в его понимании вечное – это красота и жизнь, это как бег от исчезновения.

– До этого мне казалось, что человек неминуемо приближается к исчезновению.

– Так оно и есть. Человек – это существо, убегающее от небытия к исчезновению. И он испытывает страх как перед смертью, так и перед жизнью. На войну он идет от страха перед жизнью. А на войне он убивает себе подобных из-за страха перед смертью.

– Вы хотите сказать, что на войне нет места храбрости.

– Храбрость и есть одно из проявлений страха. Это тот же страх, когда люди боятся обвинения в трусости. Страх перед исчезновением заставляет человека искать пути причастности к вечности. Эти устремления порождают мировые религии. Иными словами, происходит поиск путей-дорог в небытие, в ничто. Человек не только убегает от небытия к небытию, но и, вдобавок ко всему, он живет небытием.

"Чушь какая-то получается, – подумал я. – Значит, чтобы попасть в вечность, нужно связать себя с памятью". Но память – это тоже ничто, всего лишь мираж в нашем возбужденном мозгу. Значит, чтобы раствориться в вечности, нужно проникнуть в ничто, погрузиться в свое прошлое. Но как же научиться с радостью думать о прошлом? Ведь и у меня оно было не таким уж радостным! Афина Паллада учит "притуплять свою остроту", это значит – не думать плохо о прошлом. Но прошлое живет в нас, мы все сами состоим из прошлого.

Дорога бежит по берегу Эгейского моря, сколько на пляжах людей, они отдыхают и купаются, лентяи, баловни судьбы. Как я всегда завидовал богатым людям, которые красиво одеваются, имеют много дорогих вещей. Им не нужно думать о заработке, трудиться ради хлеба насущного. Сытые и довольные, они греют свои животы под палящим южным солнцем и думают только об удовольствиях. Что-то я рассердился. И бежать сразу становится труднее. Разве можно так себя распускать? На свете много неудачников и простых людей, у которых мало шансов построить свое прекрасное будущее. Поэтому овладеть наукой "притупления своей остроты" не всем удается. Но мне нужно, во что бы то ни стало, овладеть этим искусством, как учила меня Афина Паллада…

Беговая дорожка пролегает по широкому полю. Впереди нас змейкой вытянулась вереница бегущих марафонцев. Они вспотели и тяжело дышат. Всех их влечет вперед одна цель: прийти к финишу первыми. В этот момент я замечаю в придорожной канаве резвящуюся парочку. Кентавр, приставив ладонь козырьком ко лбу, всматривается, а затем восклицает:

– Так это же наш славный Гермес. Что он здесь делает?

– Мне кажется, что он занимается любовью с женщиной, – с улыбкой замечаю я.

– Я, конечно, против женщин ничего не имею, – говорит мой четвероногий бегун. – Но я думаю, что это уже слишком. В канаве, у всех на виду. Неужели он не мог найти более подходящего места? Я бы отвел ее в кусты.

– Но вы же сказали, что мы должны убегать от женщин без оглядки.

– Да, я это сказал. Но это не значит, что я имею что-то против интимных отношений с ними.

– Как же все это нужно понимать? – спрашиваю я.

– Я говорил о том, что мужчины не могут сравняться с женщинами. Женщины своим совершенством постоянно напоминают нам, мужчинам, о наших изъянах: ущербности и беспомощности. Я думаю, что Бог сотворил вначале женщину, а потом женщина создала мужчину для своих нужд. Поэтому подсознательно мы никак не можем простить ей такого. Будучи одинокими по своей природе, мы стараемся с ними примириться, однако наши понимания совместного общежития диаметрально противоположны. Мы хотим управлять в семье, но природа распорядилась иначе. Поэтому, вероятно, рушатся так просто наши семьи и государства, а мы сами обречены на вечное одиночество.

Пробегая мимо места, где Гермес скакал на своей пассии, кентавр крикнул в его сторону:

– Приветствую тебя, сторукий небожитель. И получил ответное приветствие из канавы: