Теперь Люциус уже выглядел откровенно раздраженным.

— Ну, дорогая, вот сейчас ты действительно ведешь себя, словно капризный младенец. Попробуй отнестись к этому более зрело и рационально.

Его голос был полон спокойного пренебрежения и чувства превосходства так заметно, что Гермиона ощутила себя школьницей, получающей выговор от преподавателя, а их разница в возрасте вдруг показалась ей огромной.

И это словно стало толчком высказать ему все, что наболело сегодняшним утром. Мучения, вызванные словами Нарциссы, оказались слишком велики.

— Да? Рационально? А разве ее ты не пытался обманывать?

— Что?!! — в голосе Малфоя прозвучал откровенный шок.

— Она… она сказала, что ты изменял ей…

— Значит, изменял? — так холодно переспросил Люциус, что Гермиона даже слегка вздрогнула.

— Да! Она… сказала, что… когда ты не получаешь дома того, чего хочешь, то… получаешь это в другом месте… — голос ее окончательно сорвался, и слезы уже бежали по щекам в три ручья.

Видимым усилием воли, Люциус взял себя в руки, хотя лицо его страшно напряглось и окаменело.

— Ты не можешь комментировать мой брак.

— Да, но я хочу знать.

— Ничего тебе не нужно знать.

— Нет, Люциус… — Гермиона увидела, как он начал отворачиваться и, не выдержав, прокричала, захлебываясь от слез: — Я должна быть готовой к этому, если когда-нибудь ты соберешься сделать то же самое и со мной!

Малфой замер и снова повернулся к ней, а уже в следующую секунду лицо его исказилось от жалости. Решив поначалу потребовать, чтобы она взяла себя в руки, и отказаться вести разговор в подобном тоне, сейчас он не мог понять, что ему делать. Ее бурная и искренняя реакция привела его почти в замешательство, а Гермиона все плакала и плакала, дрожа от рыданий всем телом.

Шагнув к ней, Люциус обхватил заплаканное лицо обеими руками и поднял голову вверх, заставляя посмотреть себе в глаза.

— Посмотри на меня, Гермиона… Посмотри на меня! Неужели ты не понимаешь, что и зачем она сделала? Она попыталась сделать тебе больно, и у нее получилось это! Попыталась посеять семена сомнения, которые приведут нас к ссоре. И у нее это тоже получилось, черт возьми! Что еще она пыталась сделать за эти несколько минут? Что? Я тебя спрашиваю.

Гермиона опустила голову, но Малфой еще раз с силой приподнял ее, заставляя смотреть на себя.

— Запомни! Я никогда не изменял жене… Никогда! Даже, когда встретил тебя, честно ждал начала бракоразводного процесса. И ты знаешь об этом.

Немного успокоившись, она наконец-то смогла начать рассуждать здраво, и дыхание ее несколько затихло.

— Но тогда… почему? Почему она думает, что ты был неверен ей? Она сказала, что не могла дать тебе того, что ты хотел…

Люциус выглядел ошеломленным.

— Гермиона, я старался не вдаваться в подробности нашего разрыва с Нарциссой. Это было бы слишком болезненно для нас обоих. Но вспомни, кем я был тогда. Под чьим влиянием находился несколько лет подряд. И оно поглощало всего меня! Ничего не имело значения больше, чем его благосклонность. Неужели ты думаешь, Нарциссе нравилось это? Нравилось то, что милости Лорда имеют для меня большее значение, чем наша семья, наш ребенок и она сама? Нет! И она была права, не простив меня. Нарси прожила со мной слишком благополучную и уютную жизнь, чтобы потерпеть соперничество с кем бы то ни было. Возможно, если бы она оказалась в состоянии разглядеть изменения, начавшие происходить во мне, открыть глаза на какие-то вещи, прислушаться к чему-то… Но этого Нарцисса уже не захотела. И это стало нашим с ней концом, как мужа и жены, как семьи.

Положив голову ему на плечо, Гермиона глубоко вздохнула, понимая, что лучше будет изгнать этих демонов навсегда. И принять его слова, как данность. Тем более что они и впрямь объясняли многое. Но было еще кое-что, что мучило ее, заставляя снова и снова сходить с ума. И она должна была спросить Люциуса об этом!

— Она сказала, что ты… не знаешь, что такое любовь… — лицо Малфоя исказилось от боли, но уткнувшаяся ему в плечо Гермиона не увидела этого и продолжила: — Ты… любил ее, Люциус?

Продолжая крепко прижимать ее к себе, он долго молчал, но потом просто и откровенно ответил:

— Думаю, да.

Гермиона закрыла глаза, из которых снова потекли слезы. Страшная и болезненная ревность, как ни странно, смешалась в ее душе с необъяснимым облегчением. Потому что Люциус Малфой мог любить! Он был способен чувствовать любовь… И она задала вопрос, ответа на который боялась больше всего на свете:

— А сейчас… ты… все еще любишь ее?

Люциус глубоко вздохнул, не отвечая ничего так долго, что ей уже стало страшно. Казалось, что сердце вот-вот разобьется на миллионы мельчайших осколков и перестанет существовать. Но потом она услышала голос Малфоя, звучавший так, будто он задумался и разговаривает с самим собой.

— Долгое время я понимал, что еще очень привязан к ней… Даже после того, как она ушла. Оставалось что-то вроде уважения, какой-то близости, даже привычки. Это всегда происходит, когда много лет люди живут вместе, когда их связывает… целая жизнь. И неважно, плохая или хорошая… Но любить… — он вздохнул еще раз, и Гермиона затаила дыхание в ожидании правды. Люциус слегка приподнял ее голову и снова заглянул в лицо. — Знаешь, когда я понял, что больше не люблю ее? Что ничего не осталось… Когда увидел тебя в опере. А потом еще раз убедился, когда через неделю впервые пришел к тебе в кабинет. Так что, нет, Гермиона… Я больше не люблю ее. Все прошло.

Снова заплакав, она уткнулась лицом в его рубашку, а Малфой, больше не говоря ни слова, молча прижимал ее к себе, лишь ласково поглаживая по волосам. Так они и сидели еще долго, пока наконец он не поднялся и не потянул ее за собой.

— Пойдем, хватит плакать. Тебе нужно успокоиться и съесть чего-нибудь, — Люциус повел ее на кухню, инстинктивно уводя из столовой, в которой до сих пор стоял запах сигаретного дыма.

За завтраком, поданным услужливой Тибби, он попытался было разговорить Гермиону, но, видя, что попытки безуспешны, оставил в покое. И только внимательно поглядывал, следя за ее состоянием.

Наскоро пожевав чего-то, она быстро переоделась и спустилась вниз, чтобы уйти на работу. Застенчиво улыбнулась и, уже стыдясь своей ревности, несмело приблизилась к Люциусу, чтобы, приподнявшись на цыпочки, чмокнуть в щеку. И уже собралась направиться к камину, когда почувствовала, как его пальцы мягко касаются запястья.

— Гермиона…

Она обернулась, но глаз так и не подняла.

— Все в порядке. И Нарцисса… просто несчастная женщина, к тому же ревнующая. Чего еще можно было от нее ожидать?

— Я пойду… Мне уже пора, — выдавила из себя Гермиона, не в силах посмотреть на него. А потом подошла к камину, взяла немного порошка и исчезла в зеленом пламени, направляясь в Министерство магии.

Примечание: строки из пьесы У. Шекспира «Укрощение строптивой» взяты в переводе И. Курошевой.

========== Глава 42. Потребность друг в друге ==========

Придя на работу, Гермиона честно пыталась сосредоточиться на делах, но получалось у нее из рук вон плохо. Снова и снова она проигрывала в голове то, что случилось утром, и с каждой минутой все сильнее ругала себя за несдержанность.

«Боже, какая же я идиотка! Так по-детски, так глупо и нелепо вела себя… Да понятно, что Нарцисса пыталась причинить мне боль, пыталась задеть, подколоть — и я не должна была поддаваться на эти провокации. Они с Люциусом поженились, когда меня еще на свете не было, так почему ж они не могут оставаться близкими людьми? Ведь он никогда не давал мне повода усомниться в своей искренности. И в том, что я нужна ему…»

Она раз за разом вспоминала все, что сказал Люциус, и искала в его словах подтверждение того, что он не сердится на нее. Что эта отвратительная истерика не создаст проблем в их отношениях. И все равно тошнотворный страх заставлял скручиваться внутренности узлом, и Гермиона чувствовала себя ужасно несчастной.