Но терпение в конце концов лопнуло. Приподнявшись на колени и перекинув через Люциуса ногу, Гермиона застыла прямо над головкой напряженного члена, заставив теперь уже Малфоя глухо застонать от нескрываемого вожделения. Рассудок Люциуса туманился от зрелища склонившейся над ним в утреннем полумраке спальни обожаемой ведьмы, чьи полушария груди, оказавшись перед его глазами, сводили с ума, а торчащие соски так и просились к нему в рот. И в этот миг его томительное ожидание подошло к концу: Гермиона так медленно, дразняще и мучительно медленно, начала опускаться, что Люциус не выдержал и, с силой вцепившись в бледную кожу ее бедер, глухо прорычал что-то и насадил на себя полностью.

Закусив губу и откинув назад голову, на какое-то время Гермиона замерла, будто заново привыкая к ощущению этой твердой и упругой плоти внутри себя. Ей почти всегда требовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к крупному члену Малфоя. И это искренне восхищало обоих. Но уже скоро бездействие начало казаться мучительным, и она принялась размеренно и неторопливо двигаться, чувствуя, как дрожит Люциус от ее неспешных движений. Еще совсем чуть-чуть и он не выдержал:

— Черт… быстрее же, ведьма! Прошу тебя… Хватит сводить меня с ума. Ну же, девочка…

Внутренности скрутило от этих слов тугой пружиной, заставившей Гермиону двигаться быстрее и быстрее в жарком стремлении выполнить его просьбу и достичь собственной разрядки. Люциус услышал, как дыхание ее стало быстрым и сбивчивым; увидел, как мерно покачиваются ее небольшие аппетитные грудки; почувствовал, как судорожно начинают сжиматься мышцы влагалища, предвкушая оргазм. А уже скоро Гермиона (ощутив, как постепенно набирающая силу волна наслаждения подхватила ее и, закружив в чувственном водовороте, накрыла с головой) громко прокричала в тишину комнаты:

— Боже мой, Люциус… о, да… это прекрасно… это… просто чудесно… Люциус!

Не выдержав всего этого, Малфой ощутил, как собственное тело напрягается и, конвульсивно дернувшись, выгнулся, прижал ее к себе крепче и бурно излился в обжигающую и тесную влажность этой бесконечно желанной женщины. И только имя в экстазе сорвалось с его губ:

— Гермиона…

Разгоряченная и влажная от пота Гермиона тяжело рухнула на него и замерла, хрипло хватая ртом воздух. Ей казалось, будто все косточки в теле расплавились в огненной лаве, и она уже больше никогда не сможет даже шевельнуться, не то чтоб двинуться с места. Еще раз глубоко вздохнув, она устало смежила веки и тут же почувствовала, как Люциус обнял ее за талию и крепко прижал к себе. И эта крошечная деталь почему-то тронула и взволновала.

«У нас не получается оторваться друг от друга… Даже после сумасшедших оргазмов. Нам всегда мало…»

Несколько минут они лежали молча, восстанавливая дыхание, но постепенно Гермиона пришла в себя. Осознав происходящее, его место, а самое главное — время, она дернулась и расстроено выдохнула в грудь Малфою:

— Кажется, я опаздываю.

— А мне кажется, ты опаздывала уже полчаса назад, — с ленивой томностью протянул в ответ тот, тем не менее, продолжая все также крепко прижимать ее к себе.

— Так-то да…

Прошло еще несколько минут. Оба по-прежнему оставались неподвижны, пока наконец с мучительным стоном Гермиона не поднялась и, упираясь в его грудь так, что даже слегка впилась ногтями, не встала с кровати. На что Люциус тихо зашипел, откинув голову на подушку, а потом еле слышно пробормотал что-то очень похожее на «Не уходи…». Отчего на ее глаза чуть не навернулись слезы.

«Если я не уйду прямо сейчас, то не смогу оторваться от него сегодня вообще», — с этой мыслью Гермиона быстро, и не оборачиваясь, прошла в ванную.

Уже скоро она торопливо одевалась после наспех принятого душа, а Малфой по-прежнему лежал на кровати, не отводя от нее взгляда.

— Ты не успела позавтракать…

— Ничего. Перекушу что-нибудь в министерстве, — она вдруг вспомнила кое о чем и повернулась к нему. — Господи, как же я могла забыть об этом? — подойдя к кровати, присела на краешек. — У меня же заказано два билета на концерт завтра вечером.

Люциус насмешливо приподнял бровь и с толикой цинизма протянул:

— На какой еще концерт?

— Дождешься и увидишь! Думаю, тебе понравится этот сюрприз, — она вдруг замолчала, и Малфой, будто почувствовав ее напряжение, ласково поладил маленькую ручку. — Люциус, я не смогу прийти сегодня вечером.

— Чего-то подобного я ожидал…

— Я хочу сегодня сообщить ему, что между нами все кончено.

Ответом послужило молчание.

Гермиона наклонилась и нежно поцеловала Малфоя в уголок рта.

— Не знаю, как смогу пережить эту ночь без тебя.

— Аналогично.

— Приходи завтра после обеда в министерство, я оставлю окно. Проведем официальную… встречу, а потом поужинаем и пойдем на концерт. Ну, а после него я вернусь в мэнор уже насовсем… Если ты, конечно, хочешь этого… — сбивчиво закончила она, явно нервничая.

Глаза Малфоя сверкнули, когда пальцы сомкнулись на ее запястье.

— Как я могу не хотеть этого? Когда мой дом пуст без тебя… И сам я — пуст без тебя.

Слезы навернулись на глаза теперь уже по-настоящему, когда Гермиона наклонилась, чтобы поцеловать его на прощание. И он ответил. Жадно. Страстно. Так, что ей пришлось почти вырываться из этого глубокого поцелуя, отдающего чем-то щемящим и болезненным.

Не найдя в себе сил сказать что-то или даже просто обернуться напоследок, она поспешно вышла из комнаты, задыхаясь и почти ничего не разбирая перед собой от текущих по лицу слез.

А покинув поместье, сразу же аппарировала в министерство, где успела быстро наложить на лицо маскирующие чары перед той самой встречей, на которую так боялась опоздать. Опасалась Гермиона напрасно: опоздать она не опоздала, да и заплаканного лица никто из коллег, к счастью, не заметил.

Наполненный острой тоской по Малфою и в то же время какой-то странной и непонятной пустотой, этот рабочий день тянулся для нее мучительно долго, и ближе к его окончанию она уже не могла ничего делать и просто сидела, бездумно уставившись в разложенные на столе пергаменты.

В пять часов вечера, понимая, что оттягивать встречу с Роном причин больше нет, она медленно сложила мелочи в сумочку и вышла из кабинета. Поначалу собралась пройтись, но уже скоро передумала, решив аппарировать почти к самому дому.

«Каким бы тяжелым не было это объяснение, будет лучше, если я покончу с ним как можно скорее», — и все же, когда тяжело поднялась по лестнице и открыла дверь, внутри что-то болезненно сжалось от страха и ощущения вины.

Рона она увидела сразу: тот привычно сидел в гостиной, уставившись в телевизор. И даже не обернулся. Какое-то время Гермиона молча смотрела на его затылок. Упрямство, с которым он игнорировал ее, вызывало неосознанную ярость, но она поспешила мысленно успокоить себя:

«Не об этом нам сегодня нужно поговорить. И пришла я сюда не для того, чтобы предъявлять Рональду какие-то претензии. В конце концов, нам через очень многое пришлось пройти вместе, и какая-то частичка моей души будет любить его всегда. Вот только… как друга. Потому что, как мужчину, я полюбила другого… И изменить это не в силах».

Сердце Гермионы кольнуло от осознания того, что ей придется причинить боль (страшную, ужасающую боль!) одному из самых близких и самых дорогих ей людей. Можно сказать, даже уничтожить его.

«Как я смогу так подло и предательски обидеть Рона? Тем более Рона? После всех этих лет…» — Гермиона вдруг ощутила, что, несмотря на стремление держать себя в руках, ее одолевают дрожь и постыдная трусость.

Уже сделав шаг в комнату, она поняла, что так и не закрыла входную дверь и вернулась в прихожую, краем глаза увидев, как Рон слегка повернулся в ее сторону, прежде чем снова уставиться в экран телевизора.

Потом ощутила, что лицо снова намокло от бегущих по нему слез, и принялась судорожно вытирать их ладошками, мыслями вдруг опять вернувшись к Люциусу и тому, как они расставались сегодня утром. Болезненная судорога уже в который раз пробежалась по телу.