«Слева – звезда из льда…» Слева – звезда из льда, Чёрные провода, Чёрная полоса облака, Протянутого оттуда – туда. Под звездой, проводами и облаком – некий дом, Втиснутый туда с огромным трудом, Этот дом, как ни ставь, как ни положи – Оконный свет завезли только в верхние этажи. Небо зеленеет, как бутылочное стекло, Каждый считает, что в жизни не повезло, Каждый считает, что он, в сущности, одинок, Как курильщика во мраке оранжевый огонёк. «Межсезонье забито такими глухими ночами…» Межсезонье забито такими глухими ночами, Что забитые ночи безвылазны сами собой, И знакомые длинные руки дают на прощанье, И на ножках коротких тихонько уходят домой, Растворяясь в натуре. Она, тяжела и бесцветна, Постепенно становится рыжей, такая лиса, Что глядит на людей без любви, но с печалью, и это Не печаль настоящая, а выраженье лица. «Светла как никогда…» Светла как никогда, Как на балконе стоя, Пока не догорит, Балканская звезда С другой такой звездою По-русски говорит. И остается там, Не поднимаясь выше, И кроткий взор её Теплее, чем «Агдам». Вот в городе недвижно Морозное бельё, Вот человек идет, Он по путям трамвайным, Когда трамвая нет, Идёт, идёт, идёт, То снова открывает, То снова застит свет. «Ниже леса падение не дано…» Ниже леса падение не дано Вообще никому, хоть падай на все лады, Лес – пивной бутылки тёмное дно С перебиранием света, как у воды. Один грибник говорит другому, гляди, Корней, Всё вокруг, как поверхность озера или тигр, Вся эта пустота становится тем сильней, Чем больше в неё набито сосновых игл, Это, смотри (да забей на грибы) на собаку ту, То же и происходит внутри головы, Разум, как ротвейлер – сплошной провал в темноту На фоне от жара выгоревшей травы. Несуществующие птицы поют на все голоса, Движется повсюду многочисленный муравей, Хозяин собаки идёт, глядит Корнею в глаза, И при этом люди не видят друг друга среди ветвей. «Кухня раздвинулась до размеров страны, страна…» Кухня раздвинулась до размеров страны, страна Постепенно оказалась совсем другой, Называл её Софьей Власьевной, а она Ебанутая, как Настасья Филипповна, дорогой, Она с приветом, и этот ее привет Перехлестывает через каждый порог, Создается впечатление, что Сахаров, правь он несколько лет, Тоже бы попытался остаться на третий срок. Далее что-нибудь нужно про день сурка, Ночь песца, вечер скрипучих петель, И досок, и снега, и, кстати сказать, снегá Перемешаны со снегами и медведями, и метель Из снегов и спящих медведей то стелется, то кружит, Всячески меняется, но остается такой, Чтобы поэт, что внутри неё лежит, Столбенел от того, что он мёртвый и молодой Заранее. Лежит, как в окне бабочка или оса, Причём с издевательской улыбочкой на устах, От того, что зима литературе, как гопник, смотрит в глаза, А литература только и может ответить кудах-кудах. «Со временем сезон цветения вишни…» Со временем сезон цветения вишни Сливается со временем, где вишни висят, как гири, Литература становится похожа на самурая, который пишет Предсмертные стихи – и не делает харакири. Передвигаясь в транспорте, грязном, будто посуда, Видишь, как на рисовых полях весенних газонов, Блестящих на солнце, стоят повсюду Призраки (в доспехах) Снеговиков (без оных). «Литература в этой речи плывет, как айсберг…» Литература в этой речи плывет, как айсберг, (Большую часть его ни хера не видно) При этом гудит и светится, как лайтсабер, Режет волны, как масло или повидло, Под пафосную музыку или рёв океана Как-то умудряется шептать кому-то на ушко: «У тебя нет бабы, зато есть Марина с Анной», – Но всё гораздо печальнее, потому что Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. |
