— Только он не пацанёнок. — Её голос внезапно поутих. — Твоя сестра всегда будет для тебя малявкой, но я тебя удивлю, — выдыхая, он села на край моей кровати. — Это восьмой класс, и они там далеко не дети. Ещё скажи, что считаешь её рот абсолютно девственным, не облобызавшим ни одного пацана.
Доля её слов меня хоть и пугала, но я прекрасно понимала, что все они — чистой воды правда. Ещё и неизвестно, что могло прийти ему в голову.
— Чёрт... — теперь я тоже выдохнула, плюхаясь рядом на кровать и закрывая лицо руками. — А вдруг он что-то бы с ней надумал сделать? А я блять думала только о нас. Он же мог ей навредить...
И сезон самокопания и ненависти к себе объявляется открытым.
И сделанного в который раз не воротишь.
Поэтому остаётся только надеяться, что пацан ничего не разболтает. Но готовиться стоит к худшему...
Следующий выходной мы провели втроём у меня дома, стараясь всячески отвлечься и не думать о том, что завтра понедельник. Звонков в дверь, как и на телефон, на удивление не поступало, что заставляло отчасти радоваться, а отчасти — переживать, что это лишь затишье перед бурей. В конце концов, они и так не мало насолили, что такого в нашем поступке? В моём, если быть точнее. Ведь всегда можно сослаться на бабскую тупость, сделать рожу кирпичом и до усрачки доказывать, что моей сестре просто приспело провести с ним время наедине, пока дома никого нет. И чёрт его знает, как прошло это воскресенье. Помню только гору всяких чипсов, сухариков, сладкой воды и сериал. Вкусности, разумеется, купила Наташа на те самые триста рублей, которые удалось сэкономить. Мне, кстати, повезло. Она согласилась переночевать сегодня у меня. Ведь я просто обожаю те моменты, когда, обложившись подушками, мы засыпаем на моей кровати, обсуждая школьные новости, внешний вид некоторых особ, и кто с кем целовался на перемене. А ещё мне повезло, что моя блудная мать сегодня не явилась домой и не притащила за собой свой любимый перегар.
Заснули мы с ней поздно, но меня до жути радовал тот факт, что я без особых осложнений открыла глаза ровно в 7:00. Ни желания подольше остаться под одеялом, ни желания поджечь школу... Даже улыбка появилась, несмотря на утро понедельника. Но вмиг исчезла, стоило вспомнить, кого в школе придётся лицезреть.
Собравшись, мы нашей святой троицей двинулись по родному маршруту, трижды повторив по дороге отработанную нами версию насчёт одноклассника Линары. Но троица распалась, стоило нам зайти в школу. Наташа двинулась в столовую, аргументируя это своим сушняком, Лина побежала к своим девчонкам, а я побрела на второй этаж, открывая свой шкафчик и запихивая туда учебники. И наверное, только тупой бы не догадался, кто меня там будет поджидать.
— Сбежавшая тусовщица. — На это раз он появился не рядом: ни справа и ни слева, а чётко за моей спиной.
— Как же я рада тебя видеть... — закатывая глаза на выдохе, закрываю дверцу и разворачиваюсь лицом к блондину, опираясь спиной на шкафчик. — Что на этот раз?
— Сразу к делу. — Несмотря на малое расстояние, он приближается ещё больше, опираясь рукой на дверцу и оставляя между нами сантиметры. — Вы за идиотов нас решили держать? — Его лицо на удивление спокойно, как и тон, что не может радовать.
— Не понимаю, о чём ты. — Это сложно объяснить, но в этот момент мне чертовски не легко сделать даже то, что у меня лучше всего в жизни получается — включить дуру.
— Смотри-ка. — Его дыхание проходится по моей щеке горячим воздухом, в то время как он отворачивает лицо чуть левее, указывая пальцем на нашу одноклассницу. — Задачка: кто из вас обеих нажил себе проблем до конца учебного года? — он ехидно поджимает губы, приподнимая одну бровь. — Спойлер: не она. — Снова эта улыбка, которую хочется стереть, как и его самого. Он сверлит меня своими глазами с такой невидимой силой, что мне на минуту кажется, что мои глазные яблоки вдавлены по самое не хочу. — Обещаю, твой школьный год будет весёлым.
А мне ничего и не остаётся, кроме как сглотнуть. Громко так, выдавая с потрохами весь мой страх. Репетировали ведь речь. Репетировали. Трижды, блять. Как и в каком тоне нужно донести до них информацию о том, что споить чаем со снотворным Максовского брата было далеко не коварным планом, а маленьким бабским провалом, о котором им знать не стоит. И я поистине включаю дуру именно сейчас, засовывая язык в задницу и дрожа перед тем, кто упивается сейчас моим положением.
— Ну чего ты, пупсик? — добивает своей наигранной добротой, в то время как я молюсь, чтобы чёртов звонок уже прозвенел. — Не скукота ли жить в учебниках от субботы до субботы, с единственной подругой и алкоголичкой матерью? — Отлично, он всё про меня знает. Чувствую себя сейчас тем самым пожирателем пицц — изгоем класса, хуже уже некуда. Остаётся только сдаться, и топать отсюда с опущенной головой. Но только я хочу уйти, как он неожиданно останавливает, перехватывая за плечо и вынуждая оставаться в таком положении. — Запомни мои слова... — он чуть склонился, заставляя замереть и сконцентрировать всё внимание на его персоне настолько, что этот забитый до отвала школьный коридор вдруг на миг показался абсолютно пустым. — Наступит день, и ты ещё явишься у меня на пороге, чтобы сказать спасибо.
Не предавая особого значения его словам одёргиваю руку, примечая возле входа в класс немного перепуганную Наташу. Ватные ноги несут к ней довольно быстро, и мы залетаем в кабинет, усаживаясь рядом друг с другом.
В мыслях сейчас совершенно не литература, признаюсь. Я просто смотрю сквозь учителя, на доску, в парту, на Наташу, но голову направо повернуть почему-то боюсь. И в момент, когда рассказ Виктора Семёновича заходит о Пушкине, я слегка подлетаю на месте, поскольку адовая вибрация мобильника в моём кармане ещё ни разу не оставляла меня равнодушной. Вижу входящее от Наташи. Мать твою, неужели обыкновенные школьные записочки на листочках вышли из моды?
— Артём всё знает.
— Что? Как??
— Понятия не имею. Он перехватил меня по дороге на второй этаж. И его озлобленный вид и фраза о том, что наше противостояние до добра не доведёт как-то меня не обнадёжили. Я даже дар речи потеряла, когда его лицо увидела.
— Блять...
— ?
— Глеб тоже всё знает.
— Как удивительно то...
— Что делать будем?
— А есть выбор?
— Есть одна идея.
— Мне уже страшно...
— Обсудим дома. А пока сливаемся со стенами и прикидываемся ветошью.
— Кескевич, дорогуша... — от телефона меня отвлёк голос учителя, и я мгновенно подняла голову. — Позвольте поинтересоваться, что вы записали за сегодняшний урок? — Очкастый с нескрываемой улыбкой смотрит на свою любимую распиздяйку в моём лице, а я опускаю в тетрадку голову, и с очень умным видом смотрю на плоды своих трудов, нашарпанных ручкой. Вздымаю брови, с озадаченным видом понимая, что с перепугу взяла тетрадь по математике, и как по моему мнению, очень лаконично ухожу от ответа.
— Ну... много чего.
Философски цокая, он указательным пальцем поправляет очки, кивает.
— Молодец, Кескевич.
Странно, но на протяжении всех четырёх уроков ни один из этой компашки к нам не подходил. Единожды только Максовский брат, которого я, на удивление, до сих не поинтересовалась, как зовут, одарил нас дикой ухмылочкой, проскальзывая мимо нас возле выхода. Кажется, он ещё бросил что-то вроде: “Че кого, сучки?”, но вместо должной тревоги вызвал во мне только ступор своим слэнгом.
Закравшийся в моей голове план я вынашивала всю дорогу домой. И за этим процессом теперь пристально следила Наташа, наученная моей привычкой воплощать гениальные идеи в одиночку. На этот раз мы пошли к ней домой, по дороге заскочив в магазин и купив любимого сахарного печенья с молоком.
Благо, дома никого не было. Сбросив пакет на кухне, я уселась на подоконник в её комнате, поджигая сигарету и делая глубокую затяжку, выдыхая. Нэт возилась с обедом. С молоком и печеньем, если быть точнее, сервируя всё так, будто от этого зависела её самооценка. Но не успела она отхлебнуть, как на мой телефон пришло оповещение. Достав мобильник из кармана моей накидки, Ната открыла сообщение, неспешно читая и потихоньку меняясь в лице. Признаться, напряглась даже я. Потушив сигарету в пустой банке из-под старого кофе, я подалась корпусом вперёд, затаив дыхание выжидая, пока Наташа вспомнит о моём присутствии.
