Майор Максим Арсеньевич Громов выматерился сквозь зубы.

Его батальону в этот день и так дьявольски не везло – если конечно применительно к этой ситуации вообще можно было говорить о везении. В круговерть они угодили совершенно случайно: просто в бригаду пришло распоряжение – отправить на учения «Зимняя гроза» наиболее укомплектованный и подготовленный батальон. Но поскольку все подразделения их бедолажной бригады, уже третий месяц находившейся под сокращением, были примерно в равной степени сирыми и неухоженными, и.о. начштаба полковник Степаненко просто послал первый по списку – то есть его, Громова, воинство. Затем командованием учений был оглашен приказ… И сразу после этого батальон еще пощипали, сняв роту и отдав в резерв – стоявший где-то в районе Рублевки. Бог бы с ней с ротой, но с ней остался и самый толковый офицер батальона – старлей Торопцев. Заодно, кстати поступил приказ – оставить там же взвод тяжелого оружия, в их батальоне представленного минометами.

И ведь сам Громов тогда только вздохнул с облегчением – тащить эту обузу, малоэффективную в городских условиях, в лабиринт улиц мегаполиса, тем более, когда, по словам людей из штаба этого самого ВАС, согласно пресловутому плану «Вьюга» который никто не видел, но который де был составлен на случай гибели первых лиц страны (кто именно порешил оных лиц Громов предпочитал не задумываться – не до того было) предполагалась лишь «кинжальная» короткая операция было бы глупо. А вот сейчас минометы им ох, как бы не помешали. Накрыть мятежный райотдел, пользуясь суматохой, пока там чухаются, бросить на штурм роту при поддержке НСВТ с БТРов…

Несколько раз он запрашивал помощь у командования. Но задерганные усталые полковники и генералы посылали его к другим коллегам. Или просто посылали, предлагая выкручиваться своими силами. Прорваться в штаб ему так и не удалось.

И он понимал – почему.

Громов был человеком неглупым. И сейчас, из переклички раций, из коротких злых ответов вышестоящих и из пресловутой «общей атмосферы», как из мозаики он приблизительно сложил картину происходящего. Непонятно, как и что нарешали там деятели из ВАС, или те кто их направлял, но они действительно планировали закончить все одним ударом в считанные часы. Но теперь, когда у них что называется, не пошло – не растерялись, а вытащили из рукава, заготовленные заранее на такой вот случай планы.

Надо полагать, сейчас их задача такова: имеющимися в распоряжении силами захватить все оставшиеся административные здания, заткнуть последние, истошно верещащие на весь свет независимые радиостанции, перекрыть каналы связи через интернет или какие еще там есть, после чего, от имени действующих чиновников, и прочих имущих власть личностей, разослать на места факсы с приказом повиноваться новой власти. Максимально жесткие, не оставляющие выбора, сулящие все кары на головы ослушавшихся. А главное – максимально высвободить имеющиеся силы, и собрать их в единый кулак, который можно в случае чего поднести к носу заартачившихся местных царьков. В этом раскладе, взбунтовавшаяся танковая рота ВВ или отказавшееся повиноваться училище связи были не более чем досадной мелочью, на которую нельзя, просто невозможно отвлекаться. Бунтовщики – не бунтовщики, не важно – если все пройдет, как задумано, то через два-три дня, лишенные подвоза продовольствия и боеприпасов, они сами сдадутся. Или будут уничтожены, как только освободятся силы. Как там у классика? «Если враг не сдается…»

А десятки бойцов батальона, перешедшие в категорию «двухсотых» и «трехсотых», уже внесены в графу «неизбежные потери». И вскоре там вполне может оказаться и он сам.

Громов отошел от заложенного новеньким кирпичом наполовину (благо, стройка под боком) окна и устало сел в кресло, скрипнувшее под его грузным телом, веса которому добавляла тяжелая амуниция.

…Старший лейтенант Андрей Земцов, командир мотострелкового взвода – три БТР и двадцать пять «гавриков», половина из которых – зеленые сопляки – изучал в бинокль обстановку во вверенном ему секторе обороны.

Пустая улица, обрамленная типовыми грязно-серыми девятиэтажками, упирающаяся в насыпь железной дороги. Запорошенная ночным снежком, уставленная превратившимися в сугробы машинами, и – абсолютно пустая.

Ветер приносил издалека тревожные и недобрые запахи – тяжелой гари, использованной взрывчатки и почему-то – разворошенной помойки. Именно так пах Грозный далекого уже 2002 года, который он видел сопливым восемнадцатилетним салагой.

Потом вспомнил своих ребят, погибших во время атаки. Механика-водителя Ромейко – чернявого, смуглого похожего чем-то на жука рассудительного «дембеля». Сержанта Петра Борискина – деревенского крепыша из уральской глухомани (вот, занесла же нелегкая) обожавшего крепкий чай с сушками. Николая Пехова – недоучившегося студента из Вологды – ему тоже оставалось до дембеля три месяца.

Теперь они лежат во дворе на обледенелом асфальте, уставившись в небо остеклевшими глазами. Пустыми прозрачными глазами на еще считанные часы назад улыбчивых живых лицах. Убитые не «боевиками», «террористами», или «ваххабитами», не чужеземцами с Запада или Востока, а такими же, как и они – простыми российскими парнями… А «молодой» Сальников – там, рядом с покореженным разрывом «Паджеро». Отсюда видны подошвы его сапог, повернутые носами друг к другу – живые так не лежат. Его так и не удалось вытащить…

«Как стемнеет, – подумал Андрей, опуская бинокль. – Надо будет послать Рахимбекова с Петькой. Пусть вытянут парня к своим…»

За спиной грохнуло, затрещало, зарокотало отдаваясь многократным мечущимся эхом среди окрестных кварталов, заставив инстинктивно кинуться на землю, слиться с ней, родной матушкой, защитницей, в единое целое. И сразу, следом, гулко ударило вновь, заставило заснеженный асфальт под лейтенантом ощутимо дрогнуть, словно кто-то неподалеку ударил исполинским молотом.

«Неужели бомбят? – как-то отстраненно, словно его это совсем не касалось, подумал Земцов. – Тогда дело совсем швах…»

Со стороны райотдела слышалась стрельба – видать, у кого-то не выдержали нервы. Бледные в предрассветном скупом свете чиркали трассеры. А он лежал лицом в снег, ожидая новых ударов.

Но грохот не повторился, да и эхо вскоре затихло. Поднявшись и отряхнувшись, Андрей огляделся и сразу понял в чем дело – исчез дымящийся почерневший силуэт небоскреба, горевшего всю прошедшую ночь – лишь дымный смерч крутился на месте, еще пять минут назад казавшегося незыблемым, двадцатиэтажного гиганта.

Лейтенант сдвинул на затылок каску вместе с шапкой и вытер с лица ледяную испарину. Вот ведь, мать его… Напугал…

Москва… Столица… Как же это так все получилось, что он сейчас штурмует собственную столицу??

А ведь и в самом деле – как же все это получилось?

Москва. 26 декабря 201…года. Четыре часа до времени «Ч»

– Ты что творишь, козел?!

– Да ты сам козел!

– Вася – не надо! Васенька, прошу…

– Нинка – не мешай!

– Да я тя урюк щас урою!

– Что?! Ах ты иш-шак карабахский!

– Уййяяя!

Схватившись за нос, начальник отдела по связям с общественностью Арнольд Прохорович Хвалько отлетел назад и рухнул спиной на стол, прямо в закуски. Полетели на пол открытые бутылки, истошно завизжали женщины заглушая хриплый томный писк извивающихся на сцене солисток.

– Кто пустил сюда этого человека? – гнусаво завопил менеджер, зажимая нос окровавленными руками и вращая залитыми дорогим коньяком глазами. – Кто это вообще такой? Где начальник охраны?

Коротко стриженного молодого человека с перекошенным от злости лицом уже оттаскивали в сторону, на помощь «истекающему кровью» бросились сразу три офисные барышни, а на заднем плане уже маячили квадратные «секьюрити» напоминавшие клонов Валуева.