– Что «батюшка»? – посуровел Баранцов. Я хочу видеть рядом с тобой надежного, состоятельного человека, который и в самом деле умеет устраиваться в жизни. А вовсе не никчемного молодого глупца, который пустит по ветру твое добро… – отец говорил солидно и обстоятельно – как будто обсуждал важную сделку. Да для него её – дочери, родной кровиночки – брак и был сделкой!

– Но Дмитрию совсем не нужны мои деньги! – слабо запротестовала она.

– Ээ, – махнул рукой отец, и в голосе его зазвучало застарелое презрение. Слыхали мы эту песню! Только вот и другое нам ведомо: «Был бы сват насквозь свят, кабы душа не просила барыша». Жизнь есть жизнь – и раз ты этого не понимаешь, то уж позволь родителю с такими вещами разбираться!

Тон, каким говорил отец, не оставлял ни малейшей надежды…

– Марьюшка, ты хорошо поняла меня? – строго произнес он давая понять что разговор закончен. Выкинь из головы этого Подымова… Тем более его отец под конец жизни стал горьким пьяницей и мотом – даром что статский советник. Отчего собственно и разорился. Да и матушка… – он замялся, – Так сказать не была безупречной…

– Но мы решили пожениться… – растерянно пролепетала она. И при чем тут родители Дмитрия если они давно умерли?

– Нет, этого не будет, – сурово отрезал Михаил Еремеевич. И хватит говорить об этом. Я не хочу, чтобы вы вообще виделись. Ты хорошо меня поняла, дочь моя?

Девушка поняла, что по крайней мере сегодня к этому разговору возвращаться не стоит.

– Я всё поняла, папенька. Но если ты против моего брака с Дмитрием, то тогда и мне будет позволено отказать кое-кому?

– Это о ком же ты? – поднял он брови.

– Твой компаньон… Господин Корф меня домогается. Он требует, чтобы я согласилась стать его женой. И он уверен, что ты хочешь видеть его моим мужем! Вот так, – она выпалила это на одном дыхании.

Михаил Еремеевич с ничего не выражающим лицом откинулся на подушки и стал молча перебирать биржевые сводки. Большие черного дерева с бронзой напольные часы громким тиканьем отсчитывали мгновения тягостного молчания.

– Рар’а! Объясни мне, что все это значит! Ты хочешь сказать, что … господин Корф не лжет? Это ведь неправда, да?

Девушка почти кричала.

– Я… видишь ли, Маша, – тяжело вздохнув начал Михаил Еемеевич, – не желал говорить тебе об этом сейчас. Думал дождаться, когда ты выкинешь из головы этого своего никчемного кавалера.

– Дмитрий не никчемный, папенька! Как ты можешь так говорить о нем? Он не богат но сам прокладывает себе дорогу в жизни, как и ты и… я люблю его! Он…

– Я запрещаю тебе даже думать о нем! – рявкнул вдруг Баранцов привстав – глаза его грозно сверкнули. – Успокойся и послушай меня, Марьюшка, – продолжил он, уже смягчившись. – Я и в самом деле хочу, чтобы твоя судьба была устроена… еще при моей жизни. Чтобы ты вышла замуж за взрослого, солидного мужчину, за которым будешь как за каменной стеной… Виктор Петрович как раз из таких!

– Он… грубиян! – невпопад ляпнула Маша, совершенно потерявшись.

– Он и в самом деле наверное не столь обходительный как этот… – Михаил Еремеевич явно проглотил ругательство, – Подымов. Но он – молодчина, деловик, умница! Таких не часто встретишь! Дворянин – если тебе уж так это важно! Но не из светских вертопрахов!

И, усмехаясь, прибавил:

– Я, представь, видывал как другие из нашего торгового сословия соблазнялись титулом или погонами жениха – а потом были вынуждены выкупать зятьев из долговой «ямы». А до прочего – так стерпится-слюбится. Так что… Потому как… все мы ходим под Богом, – махнул он рукой. Не знаю – говорил ли тебе господин Корф о том что думают о моих делах врачи… Уж не понять какая дрянь завелась во мне, – Баранцов-старший вздохнул, огладив живот, – но так просто подыхать я не собираюсь. Тем более что Фельцер с диагнозом не согласился а ему я верю больше чем этим новомодным умникам… Эх – не хотел говорить ну чего уж теперь. Не знаю, долго ли я еще протяну на этом свете. В конце концов, каждую минуту может случиться так, что… – желваки тяжело ходили по вдруг побледневшему лицу.

Мария не верила своим ушам. У неё перехватило дыхание от ужаса, она была не в силах пошевельнуться.

– Батюшка, ты не умрешь… – пролепетала она.

– Все мы рано или поздно там будем, дочка, – вздохнул отец. И я хочу отойти в загробный мир спокойно, чтобы потом не ворочаться в могиле при мысли, что какой-нибудь смазливый щеголь с пустой головой может обобрать тебя до нитки. На мне и так хватает грехов чтобы я еще добавил к ним небрежение судьбой родного дитя.

Страшная в своей очевидности догадка промелькнула в её голове.

– Ты… выдаешь меня за…замуж за…за… Корфа?

Михаил Еремеевич как-то мгновенно ослаб, казалось, что силы оставили его.

– Да… Да, Маша, – тихо и серьезно сказал отец. Что тут сказать – никогда не любил этих уверток да околичностей… Я и в самом деле хочу, чтобы вы с Виктором Петровичем поженились. Потому – то… Эх ладно! Слушай мою волю да не вздумай лить слезы! – прикрикнул он. Не к лицу тебе плакать – моя кровь как-никак…

…Маша лежала, уткнувшись лицом в подушку и с трудом сдерживая слезы думала над тем на что обрёк её родной отец. Нет – Михаил Еремеевич слава Богу не выдавал ее замуж за Корфа прямо завтра. Он дал ей время подумать. Но опасаясь внезапной кончины и заодно видимо – чтобы лишний раз показать свою непреклонную волю он написал завещание.

Условия его были просты и понятны. Немалые деньги предназначались тетушке и прислуге. Капитолина Ивановна также получала право жить в доме до самой смерти а Марта и Глаша – по три тысячи на приданое. Но это мелочи. Иное дело – основной капитал. Если Мария выходит замуж за Корфа, они вдвоем становятся полноправными владельцами всего отцовского дела и прочего имущества. Если же она не выйдет за Корфа, она унаследует только пятую часть отцовского состояния. Еще десятую часть получит Корф, а остальное пойдет на благотворительность и в Троице-Сергиевскую Лавру. Но даже своей частью она не сможет распоряжаться как захочет – три душеприказчика будут выплачивать ей хотя и солидное но ограниченное содержание. Даже дом перейдет к Капитолине Ивановне – с условием что Маша будет там жить сколько ей вздумается, само собой – но без права продажи и залога.

Девушка не была искусна в тонкостях законов но понимала отчетливо – завещание было составлено таким образом, чтобы вынудить ее выйти замуж за Корфа. Они могли стать полноправными наследниками только вместе. Если Мария откажет ему или захочет выйти замуж за другого, она получит лишь жалкие крохи.

Она отказывалась верить в то, что отец мог так безжалостно поступить с ней. Может, он сошел с ума? Но как бы то ни было завещание существует, оно подписано, одна его копия у их нотариуса – старика Гольдштейна, другая – в сейфе в отцовском кабинете. Это документ, который имеет законную силу.

Отец сказал ей тогда напоследок:

– Машенька – поверь старику видевшему жизнь во всех видах. Любовь хороша тогда, когда есть деньги. Мне что скрывать нравится Виктор Петрович. Пусть он не красавчик и не учился в разных университетах – но он неплохой человек – с ним ты будешь как за каменной стеной и я смогу быть уверенным в твоем благополучии. Я не буду говорить что он любит тебя больше жизни – но в чем уверен – так что он не обидит тебя и сделает все чтобы ты была счастлива. И… ладно – стерпится-слюбится. А теперь иди. Я знаешь, Марьюшка, немного устал.

Он вытер испарину с побледневшего вдруг лица.

Девушка вскочила и опрометью выбежала из комнаты, хлопнув дверью.

Теперь понятно, почему Корф так хочет, чтобы они поженились! Если это произойдет, он станет безраздельным хозяином дела отца. Вот чего он добивается! Плевать этому коммерсанту во дворянстве на неё! Как отец не видит этого?? «Любовь хороша тогда, когда есть деньги». Как папенька может быть таким циничным! Неужели он действительно так считает?

Но их любовь с Дмитрием не нуждается в презренном металле и каких-то акциях с облигациями и купонами! Ей не нужно папиного состояния! А вот Корф ничего не получит – ни её ни семейный капитал – хоть он лопни!