Степной всадник, XVII век
В XVII веке казачество Сибири, которое постоянно пополняли, окончательно сложилось. Оно распределялось по 20 уездам, именуясь в каждом городском центре войском. Войсковая организация оставалась традиционной: конные и пешие казаки делились на десятки, полусотни, сотни, пятисотни и сводные отряды. Командиры этих подразделений выбирались на войсковом круге, только «голова» и атаманы пеших и конных казаков согласовывались и утверждались уездными воеводами. Служба сибирских казаков сводилась, в первую очередь, к подведению коренного населения в подданство и к вооруженным действиям против несогласных признать власть «белого царя» и платить ясак соболями и другой ценной пушниной.
Основанный в августе 1628 года Андреем Дубенским Красноярский острог прикрывал русские селения, Томск с Кузнецком и Енисейск от вооруженных набегов князей енисейских киргизов и стоящих за их спинами потестарных кочевых образований западных алтын-ханов и черных калмыков с джунгарскими правителями – хунтайджи. С конца XVII века в спор за территорию Северного Присаянья вмешался цинский Китай.
Потребовалось сто лет вооруженной борьбы, перемежавшейся дипломатическими маневрами и компромиссами, прежде чем установилась русско-китайская граница, прошедшая по вершинам Западного Саяна.
Все это время Красноярск был на острие борьбы. Он дважды – в 1667 и 1679 годах – оказывался на волосок от гибели. Казачий его гарнизон нес большие потери, постоянно пополняясь присыльными из Тобольска, Томска и Енисейска, вырос за это время с 303 до 849 человек одних верстанных казаков. Вместе с членами семей и отставными казаками и неверстанными казачьими детьми они составляли до 70 процентов жителей Красноярска. При этом многие завели свои дворы за пределами острога, основав до 30 деревень.
Москва ценила Красноярское казачье войско и, судя по архивным данным, любезно сообщенных П. В. Баракович, в августе 1672 года пожаловала ему знамя. Из Москвы его доставил десятник Иван Сиротинин. Изготовленное в 1666 году полотнище было «дробильное» красного цвета, длиной 3 метра и шириной 2,5 метра. Края его окаймляла широкая белая лента из шелка. В самом конце XVII века на полотнище нашили красный крест. Знамя брали во время походов. Воеводы тоже брали его во время официальных разъездов. Так, Д. Г. Мессершмидт, следуя в Красноярск, был удивлен «пышным выездом в составе трех возков и 15 казаков» красноярского воеводы Дмитрия Борисовича Зубова, который поехал инспектировать построенный Саянский острог. Ученый-путешественник отметил, что впереди санного поезда скакали два казака «с большим красным знаменем, на котором были нашиты широкие белые и красные полосы»[1].
Правда, среди основателей Красноярска и казаков-«деревенщиков» Суриковых не было. Судя по тому, что они не показаны в подворной переписной книге по Красноярску с уездом 1671 года, скопированной и проанализированной отцом советского сибиреведения членом-корреспондентом Академии наук СССР С.В. Бахрушиным[2], Суриковы прибыли после 1679 года. Тогда киргизский князь Иреняк со своими новыми сеньорами – черными калмыками дважды осаждал Красноярский острог и сжег 16 деревень. После этого Москва увеличила гарнизоны Красноярска и Енисейска, разрешив воеводам поверстать в казаки около 200 казачьих детей, гулящих людей, крестьян и посадских. А вот казаки Торгашины, предки матери художника, появились значительно раньше Суриковых, еще в 1635 году в окладной книге Красноярского острога впервые был показан казак «Якунка Торгоша». (Об этом см. ниже.)
Занятия и социальное положение служилых людей, как тогда называли казаков, были во многом противоречивыми. Они одновременно были и воинами, и приказными, и торговыми, и работными людьми. Красноярские служилые бились, не щадя жизни, с киргизскими воинами, монгольскими и калмыцкими цириками на стенах острога и несли в нем караульную службу; «тайгами» и степными «сакмами» (дорогами) ходили походами на «немирные землицы»; собирали ясак; по году маялись на гарнизонной службе в отдаленных острожках; часто бывали в дальних приграничных дозорах и караулах; участвовали, а иногда и возглавляли посольства на переговорах с киргизскими князцами и джунгарскими зайсанами; на городском торгу и по уездным заставам собирали таможенные пошлины с приезжих и местных торговых людей; продавали пошлинные товары и казенные «зделья»; в качестве приказчиков надзирали за пашенными крестьянами; отводили поселенцам пахотные и сенокосные угодья; сидели в воеводских избах «пищиками», счетчиками «товарной и денежной казны» и толмачами – переводчиками; были у «оценки пушной казны», на казенные нужды закупали различные припасы и «хлебный провиант»; отвозили деньги и пушнину в Москву; конвоировали ссыльных и ловили беглых. Нередко казакам приходилось откладывать в сторону пищаль, копье, саблю и браться за топор, тесло или весло, чтобы обновить или заново срубить городские укрепления, навести мост, «изладить» дощаник, карбас или лодку, сплавить лес, соль, хлеб. Им же приходилось обслуживать казенные мельницы, кузницы, мастерские, винокурни, городские часы, проезжие ворота, «стеновую» артиллерию и выполнять другие всевозможные «службы». За все это шло не очень обильное «государево жалованье». В конце XVII – начале XVIII века пешему казаку в год полагалось 5 рублей денег, чуть больше полутора пудов соли и по 40 пудов ржи и овса. Конному казаку выдавали на 10–25 пудов хлеба и 2 рубля 50 копеек больше. Даже верхушке служилых людей, сибирским дворянам и детям боярским в командных должностях атаманов и пятисотников, платили не больше 10–18 рублей. Но и эти денежные оклады, хлебные и соляные «дачи» нередко существовали только на бумаге, ибо казна и «своевольно своим лакомством» воеводы выдавали жалованье и хлебный «запас» нерегулярно и не в полном объеме.
Многие красноярцы, по образному выражению С.В. Бахрушина, «жили для войны и войной». Ремезовская летопись.
Дата написания XVII–XVIII вв.
Естественно, что в таких условиях казаки и члены их семей обращались к охоте, сбору на ближних островках дикого хмеля, к торговле с ясачными, ремеслу и, наконец, к хлебопашеству. Со всех неземледельческих занятий казна брала налог с общего дохода. С заведенной пашни каждый пятый сноп, 1/5 урожая, надлежало тоже отдать казне. Этот так называемый отсыпной или «пятинный» хлеб не взимался лишь в том случае, когда казак вместо хлебного жалованья обрабатывал не более 5 десятин пашни. Но в те беспокойные десятилетия XVII века лишь отдельные казаки-красноярцы (в начале XVIII в, – 43 человека) основательно брались за положенные в таком случае 15 десятин безоброчных угодий.
Ведь даже в окрестностях города в одно мгновение можно было потерять все – и затраченные на ниву труды, и собственную голову. Поэтому многие красноярцы, по образному, но неточному выражению С. В. Бахрушина, «жили для войны и войной», то есть получали средства существования захватом иноземческой «рухляди» и «ясыря». Надежды на ясырь и «пограбленные животы» приводили в отряды казаков и добровольцев из числа неверстанных в службу казачьих детей и разных пришлых людей. Как свидетельствуют источники, в течение всего XVII – начале XVIII века на городском торгу перед проезжей Спасской башней постоянно продавали имущество и пленников «мунгальской, киргизской и калмыцкой породы», которых охотно «торговали» приезжие в город монгольские, калмыцкие и бухарские купцы. Их караваны верблюдов были привычной бытовой деталью для обитателей Красного Яра.
Вообще в пограничном Красноярске ярче проявлялись особенности социального развития Сибири, этой восточной окраины уже крепостнической России. Различные социальные слои формировавшегося в ней русского населения пытались жить по-своему. Казачья и вся имущая верхушка изо всех сил стремилась фактически и юридически стать дворянами-крепостниками с правом свободного распоряжения людьми и землей. В Красноярске широко бытовала купля-продажа людей, похолопливание бедняков, различные сделки с землей. Наибольшую активность в этом проявляла командная верхушка в званиях дворян и детей боярских, которым в городе принадлежали почти все дворовые люди. В их же хозяйствах были заняты работные люди и захребетники. Однако центральная власть по узкосословным соображениям очень редко присваивала верхушке сибирского казачества права российских дворян, хотя их должностные звания с конца XVII века стали передаваться от отца к сыну. Правда, наиболее отличившимся центральная власть присваивала статус «дворяне или дети боярские московского списка», то есть приравнивала к российским провинциальным дворянам с правом иметь населенные земли и заводить поместья. Остальные назывались так же, но считались в «сибирском списке», что означало только почетное звание. Рядовые же казаки по своему имущественному положению и хозяйственным занятиям были близки к крестьянам и посадским людям, хотя и не платили прямых налогов.
