Она словно угадала мои мысли... На лице ее мелькнул испуг. Или мне показалось? Кэви быстро поднялся с кресла и провел ее во второй кабинет. Через минуту он вышел.
- Что с ней? - я старался казаться взволнованным.
- Ничего особенного, - не без смущения ответил Кэви.
- Слава богу, - облегченно выдохнул я.
- Да вам-то что? - сердито прищурился Кэви.
- А может быть, у меня есть основания для беспокойства...
- Как, и вы?!..
Кэви осекся и быстро заходил по кабинету. Мысленно отмобилизовавшись, он подошел и хмуро уставился на меня.
- Оставьте!..
- О чем вы, профессор?
- Я говорю, оставьте глупости!
Он уже не мог сдержать себя. Он заговорил. Я с удовольствием наблюдал, как этот сильный человек лишается контроля над собой, я слушал его молча, не перебивая.
Кэви оседлал своего конька. С возрастающим раздражением доказывал он мне бессмысленность человеческих чувств. Он говорил, что, следуя своим побуждениям, человек демонстрирует свою слабость, свое ничтожество.
- Люди воображают, - желчно философствовал Кэви, - что от их надежд, желаний, стремлений что-то зависит! Нет ничего бессмысленнее... Всем правит стечение обстоятельств, и суть-в глубоком его познании. Железное стечение обстоятельств, путь по равнодействующей... Воля - ничто! Люди не видят единовременно всего события и, стало быть, не понимают его. В них всегда преобладает инерция прошлого. Отставая мысленно от события, проявляя волю, они тормозят его.
Много говорил профессор. Я видел порочный круг его рассуждений, понимал, что он ищет выхода и не находит.
- Вы, насколько я понял, отрицаете эмоциональную сторону жизни человека, - тихо и как бы неуверенно сказал я, - но ведь вы сами эмоциональны в своих суждениях, даже очень...
Кэви был смущен.
- Да, да! Вы не будете отрицать, а я - спорить. Другой вопрос... Вот вы говорите о неумолимой закономерной деятельности машин. Машина действует по законам природы, следовательно, воплощает эти законы... Так... Но сочетание законов ее действия установлено изначально человеком! Природа миллионы лет развивалась по определенным законам. Но ведь вы ее не спросите, во имя чего все в ней происходит? Не во имя же божественного предопределения! Ну а машина?.. Нужна ли природе просто машинная форма существования? Не зависящая от человека? Можете ли вы ответить на этот вопрос?
Кэви слушал хмуро. Он заговорил не сразу.
- Я не буду отвечать на этот вопрос не потому, что он неразрешим, а потому, что он не нужен, так же, как и ответ на него.
- Ну хорошо, - согласился я, - но вы, человек, приобщили себя к машинной жизни, противопоставив ее человеческим отношениям. А во имя чего? Не кроется ли в этом себялюбивое желание - выделиться из среды людей? Не есть ли у этого желания стародавние причины? ,
- К чему догадки, - усмехнулся Кэви, уклоняясь от ответа, - вы можете предполагать все, что угодно, мистер Найт...
- Конечно, - согласился я, - но деятельность всех этих машин и ваша не может осуществляться сама собой. Нужны деньги, нужны материалы... Следовательно, кто-то должен вам поставлять эти деньги и материалы, кто-то должен быть заинтересован... Отсюда, говоря вашими словами, с неумолимой логической последовательностью вытекает вывод: вы, сами того не признавая, трудитесь во имя... Вот... Господин Стокс...
- Оставьте, - резко сказал Кэви, - не говорите о том, чего не знаете.
- Да, не знаю, - упрямо продолжал я, - но ваши слова поставили передо мной много вопросов... Машина действует с неумолимой закономерностью. Но она мертва... Она не может действовать во имя жизни. А человек... Его поступки предназначены для жизни, они определяют цену жизни. Цена жизни, - продолжал я, вглядываясь и лицо Кэви, - разве вы, профессор, не задумывались над этим? Разве вас не побуждала к этому... чья-нибудь смерть?
Кэви молчал. На его лице я читал растерянность, какая-то скрытая, чуть заметная игра мускулов выдавала его мятущиеся мысли. Нужно было пользоваться моментом, и я продолжал, не давая ему отвечать.
- Я уверен, что и в вашей жизни было много определяющих ее чисто человеческих событий. Вот вы осуждаете меня за мои отношения к Мэри... Но, может быть, когда-то и вам встретилась девушка Мэри, которую вы любили, уважали или ненавидели.
Лицо Кэви покрылось смертельной бледностью. Он не смотрел на меня. Он был растерян и подавлен.
- Оставьте, - каким-то землистым голосом сказал он и, взяв себя в руки, почти выкрикнул: - Довольно, хватит досужих рассуждений! Вы... вы ничего не знаете... И не можете знать!
Неужели я потерял чувство меры, осторожность? Неужели дал в руки ему подозрение?
С такими мыслями я шел домой, но они не могли заглушить удовлетворения. Поединок был выигран.
Вас, быть может, удивит легкость (и неосновательность!) моей победы... Но вдумайтесь, Кэт. Вот Вам пример: слон, могучее, огромное животное, в сущности труслив. А почему? Потому что он имеет мало противников среди животных и, так сказать, морально не подготовлен к сопротивлению и, тем более, нападению. Этим пользуются опытные охотники. Могучие гиганты бегут от маленького человека, устрашаясь криков и бубнов... Так вот и люди... Кэви не привык встречать противодействия. Те, что жили и работали рядом с ним, незаметно подчинялись ему.
Причиной слабости Кэви явилась искусственность обстановки, в которой он жил многие годы. Он думал, что возвысился над людьми и приобщился к миру машин. Он не замечал, что, будучи человеком, находился с этим мертвым, бездушным миром в постоянном противоречии. Но, пожалуй, довольно философии.
Так вот, я ругал себя за неосторожность в словах. Я ждал, что это повысит подозрительность Кэви, но ничего подобного не произошло. Профессор, казалось, даже избегал меня.
И вот настал благоприятный момент для осуществления моих планов: утром Кэви получил письмо, а вечером вылетел на самолете по каким-то своим делам.
Мне удалось подготовить Мэри. Под вечер я зашел к Кэмперам проститься. Добрый старик был очень взволнован. Он давал мне бесконечные наставления и предостережения. Он умолял меня быть осторожным и в случае опасности немедленно телефонировать ему, хотя это было очень рискованно. Все семейство тепло простилось со мной, я горячо поблагодарил этих хороших людей за то, что они сделали для меня и были готовы сделать.
Поздним вечером я пришел в лабораторию. Меня встретила легкая, какая-то призрачная Мэри. Ее волосы золотились в матовом свете ламп, большие глаза смотрели внимательно.
- Пойдем, Мэри. - тихо сказал я.
- Да, - ответила она одними губами.
Мы прошли по пустому коридору и остановились перед дверью кабинета. Она достала из кармана халатика ключ. Руки ее дрожали. Несколько раз она недоуменно оборачивалась.
- Не могу, Сэм, что это?
- Страх.
- Страх? Я не знала...
- Мэри, не надо!..
Непокорный замок щелкнул, и тяжелая дверь открылась. Не зажигая света, ощупью добрались мы до вторых дверей. Потайным фонариком я осветил замок. Мэри дрожала. Руки едва слушались ее.
- Страх, - повторила она, - я ничего не знала...
И вот мы во втором кабинете. Я смутно различал темные контуры большого шкафа. В слабом свете фонарика его полированные дверцы легко поблескивали. Беспокойство Мэри достигло наивысшего предела. Мне самому стало страшно, что это выведет ее из строя и тогда я окажусь в ужасном положении, так как не смогу ни осуществить свой план, ни скрыть следов задуманного... Мы очутились в кабине лифта и, плотно закрыв наружные двери, зажгли свет. Мэри уселась против меня. Она бессильно откинулась на спинку сиденья, полузакрыв глаза. Ее тонкие пальцы быстро и бесцельно перебирали складки халатика.
- Ах, Сэм, не могу, - прошептала она. - Нужно нажать вон ту кнопку.
- Мэри, успокойтесь, не надо...
Я старался вернуть ее к норме, направить на привычный логический путь.
- Все это нужно, все это закономерно, - повторял я ей знакомые слова.
