Сын дедушки - Хаим-Иосл, мобилизованный в Красную Армию, погиб на колчаковском фронте. Самые младшие: Мотл (Макс) и Неях (Наум) остались в Советском Союзе.
Переговоры в Бресте застопорились, и немцы заняли почти всю Белоруссию, но позже пришли польские войска. В это время родители гостили в Узде. В дом деда вошли польские солдаты (обозленные отступавшие поляки винили в своих неудачах "жидо-большевиков"). Они хотят пить, но каждый требует, чтобы раньше дед выпил кружку воды: "Может, ты, жид, воду отравил?" Поскольку поляков было почти десять, то деду предстояло выпить 10 кружек воды. Дед не в состоянии больше пить, на него уже замахнулись пустой бутылкой. Отец обратился к ним по-польски с просьбой не мучить его тестя. Они согласились, что не надо обижать земляка и ушли.
Младший брат отца Даниил приехал в Несвиж и женился. На польско-советской границе его задержали (Даниил подрабатывал контрабандой сахара), обвинили в шпионаже в пользу большевиков и тут же (время военное) приговорили к расстрелу. На встрече с польским комендантом отцу удалось убедить начальство, что Даниил невиновен, и его освободили.
Между Уздой и Несвижем установилась советско-польская граница. Отец остался в Несвиже, считая себя патриотом вновь приобретшего независимость Польского государства. Тем временем мама в сопровождении брата Мотла несколько раз переходила границу, навещая своих родителей в Узде. Эти переходы становились все более опасными: на границе бесчинствовали банды Булак-Балаховича. Формально они сражались с красными за самостийную Беларусь, а фактически грабили и убивали евреев - это и безопаснее, и легче. Связь матери с родителями оборвалась на 19 лет, до присоединения Западной Белоруссии к СССР. Она лишь изредка получала письма из дому, каждый раз совершавшие кругосветное путешествие. Ведь переписка с Польшей угрожала обвинением в шпионаже в пользу польской дефензивы, что равнозначно было смертному приговору. Поэтому дедушка посылал письмо своим сыновьям в Америку (тогда не очень трефное государство), а они пересылали его нам. Напрямик же расстояние между родителями и дочерью -всего сто километров.
Родственникам в СССР жилось нелегко. Перманентная мировая революция (позже меньше афишировалась) требовала много средств. Ограбили помещиков, капиталистов, церкви и синагоги, даже мужиков, но все было мало. Взялись за еврея-ремесленника. В еврейском местечке была еврейская милиция. Все всё знали обо всех - даже какой приплод принесла кошка Янкеля Рябого. Был Хаим-Эля в Америке? Был. Заработал доллары? Заработал. Вызвали дедушку в милицию:
- Хаим, гиб ди долларн!
Принес Хаим-Эля доллары. Пересчитали:
- Все принес. Иди домой!
А вот Мойша Кульбака принес не все сбережения. В милиции знали точно, сколько у него денег. Били, пока все не отдал. Потом сотворили голод. Хочешь спасти семью от голода - неси в Торгсин обручальное кольцо или серебряный кубок для благословения вина. Умели большевики грабить.
В 1921 году родился мой брат Михаил, затем я, а после меня родилась в 1931 году сестричка Сара. В Несвиже отец в короткий срок наладил работу ивритской школы, и тем самым вырос его авторитет среди евреев города. Его избирают "лавником" - депутатом магистрата. Слава об отце как педагоге дошла до города Ляховичи, где еврейских детей продолжали обучать в хедере. В Несвиж отправилась солидная делегация с просьбой открыть и в Ляховичах еврейскую школу. Мотивировали тем, что в Ляховичах - корни моей матери. Обещали выкупить "пляц", где когда-то стоял дом Неяха Мыслобожского, и всякую другую помощь. Потом оказалось, что общественность не согласна выделить средства для организации школы. Пришлось отцу взять ссуду в банке, стать частником, к чему он не был приспособлен. Все же в сжатые сроки построил здание для первых четырех классов, а потом - для пятого-седьмого классов. Он набрал штат учителей и получил правительственную концессию на общеобразовательную "повшехную" школу с преподаванием на языке иврит. Приведу отрывок из книги воспоминаний "Ляховичи", изданной в Тель-Авиве после Второй мировой войны выходцами из нашего города (перевод с иврита):
"Мельник был педагогом высокого мастерства, самоучкой с большим опытом воспитательной работы. Перед приходом в Ляховичи он несколько лет возглавлял школу "Тарбут" в Несвиже, и имя его получило широкую известность среди учеников и их родителей. Когда он перебрался в Ляховичи, его заверили в поддержке сионистских кругов. Мельник старался всеми силами и настойчивостью, а настойчивости у него было много, поставить школу на высокий педагогический уровень. Учеба велась в соответствии с программами лучших школ. Мельник вложил в эту школу все свои педагогические знания, все свои физические и моральные силы. Ничто не было для него тяжело, чтобы добиться этой цели... Как писали в еврейских газетах: слава шла впереди него".
Отец принимал активное участие в общественной жизни города: он был председателем совета "Керен кайемет ле-Исраэль", членом совета городского банка и одно время даже председателем совета пожарной дружины. Трудно было себе представить, откуда в этом сухощавом, среднего роста человеке берется столько сил для требующей большого напряжения работы. Как помню, он редко бывал дома, общался с нами, детьми, главным образом по субботам и праздникам.
В начале тридцатых годов произошел раскол в сионистском движении. Левые "халуцим" и правые "бейтаристы" Жаботинского вцепились друг в друга. Отец был против этих разборок: идеологический разброд мешает общему делу. Организатор "Бейтара" в городе узрел в отце идеологического противника ("кто не с нами, тот против нас") и вместе со своим отцом, агентом по продаже швейных машин "Зингер", открыл школу, где намеревался воспитывать детей в верности идеалам сионистского ревизионизма. Обстоятельства изменились, и те круги, которые раньше упрашивали отца переехать из Несвижа в Ляховичи, обещая ему всякую поддержку, отдали своих детей в новую школу. У отца остались дети бедняков, которым было не до идеологии. Они не могли платить за обучение. Материальное положение нашей семьи резко ухудшилось. Для отца все это было тяжелым моральным ударом. Ведь он так много сделал для еврейской общины города! Мама плакала, жалела, что уехали из Несвижа культурного города, где отцу не надо было заниматься частным делом, изыскивать средства для содержания помещения и оплаты учителей. Предательство евреев сломало этого физически сильного человека. Он стал нервным, страдал бессонницей, беспрестанно курил. Вскоре, не достигнув пятидесятилетнего возраста, отец заболел раком горла и умер, оставив вдову с тремя детьми. На похоронах было много людей, шла колонна школьников с учителями, а мама причитала:
- Убили его амалеки!
НАКАНУНЕ ВОЙНЫ
Завершилась Первая мировая война. После ста лет неволи Польша вновь стала независимой, но сразу оказалась на пути большевиков, стремившихся, разжигая мировую революцию, захватить всю Европу. Бурлил и рвался к власти пролетариат Германии и Венгрии. Красная Армия под руководством Троцкого и его комиссаров, среди которых были и евреи, двинулась на Варшаву. Поляки восприняли это как нашествие "москалей" под водительством "жидо-большевиков". Евреев заклеймили как врагов новой Польши. Варшаву удалось отстоять. Случился "цуд над Вислой", в небе появилось изображение Богородицы, и, вдохновленные этим знамением, контратакующие поляки разгромили противника. Но вина "жидо-большевиков" осталась в сознании многих поляков. К тому же в новом Польском государстве оказалось слишком много евреев - 11% населения. Если не считать оказавшихся также в Польше украинцев, белорусов, немцев и литовцев, то на четверых поляков приходился один еврей. Представьте себе при такой пропорции 30-40 миллионов евреев в России. Кошмар! Во многих местечках евреев было больше, чем поляков. Даже в некоторых кварталах Варшавы преобладали евреи. Если исходить из того, что высота планки антисемитизма обычно прямо пропорциональна плотности еврейского населения, то идеология нацизма должна была возникнуть в Польше, а она родилась в Германии, где до того времени положение евреев было более благополучным, чем в других странах, и ассимиляция вплоть до крещения, охватила еврейские массы.
