– Спасибо, – сказал Сергей, протягивая кружку.

– Может, ещё хотите?

– Не надо…

Сергей не стал объяснять, что сказал спасибо не за еду, а за огонёк, который избавил его от ночных блужданий.

Мальчик позвал Сергея в мазанку, но тот не пошёл. Ночь была тёплой, да и спать не хотелось. Мальчик отнёс кружку и вернулся. Они долго сидели молча. Лампа бросала вокруг мазанки кольцо рассеянного света, но мальчик и Сергей оставались в тени, под стеной.

– Ты каждую ночь зажигаешь свой маяк? – спросил Сергей. – Каждую… Только дед сердится, что я керосин зря жгу. Я теперь стал рано-рано вставать, чтобы успеть погасить. Дед проснётся, а лампа уже на лавке…

Мальчик негромко засмеялся, и Сергей тоже улыбнулся.

– Сердитый дед?

– Да нет, он хороший… Он с белогвардейцами воевал, конником был. У него орден Красного Знамени есть.

– А что же он керосин жалеет?

Мальчик не расслышал, и снова наступила тишина.

– Не скучно здесь? – спросил Сергей, чтобы разбить молчание.

– Бывает, что скучно. Это, если дождь. А так интересно, тут горы, балки. В балках ручьи чистые-чистые. И шиповник цветёт… – Мальчик нерешительно повернулся к Сергею, но не увидел лица. – А вечером делается тихо-тихо. И нет никого кругом. Спускаешься в долину и думаешь: а вдруг там что-нибудь удивительное… Смотришь, ничего нет. Только месяц над горой. Смешно?

– Нет, – сказал Сергей, и подумал, что ночью почему-то люди гораздо легче открывают свои тайны.

Сергей неожиданно задремал. Когда он проснулся, то увидел, что ночь посветлела. Снова проступили очертания гор, начинался синий рассвет.

Мальчик спал, завернувшись в телогрейку. Он сразу проснулся, как только Сергей поднялся на ноги.

– Эй, внук, – донёсся вдруг из мазанки стариковский голос, – лампу задул? А то я сегодня рано встаю.

Мальчик вскочил. Сергей весело рассмеялся и протянул ему руку.

– Мне пора… Спасибо за огонёк, товарищ.

Мальчик смущённо подал маленькую ладонь и покосился на лампу. Она всё ещё горела неподвижным жёлтым огнём.

– Как тебя зовут? – спросил Сергей.

– Антон.

– Ну, будь здоров…

Сергей пришёл на свой стан, когда первые лучи уже пробивались между облаками и каменистой грядой. В это же время подъехал на мохнатой лошадке хакас-почтальон.

– Телеграмма есть! – крикнул он. – Кто товарищ Калунов?

– Калинов, – сказал Сергей, и побледнел. – Это я.

Он рванул телеграмму и почитал первый раз быстро и тревожно, второй – медленно и с улыбкой. В телеграмме говорилось, что жена Сергея родила сына. Она спрашивала, какое дать ему имя.

– Дай коня! – закричал Сергей. – Пожалуйста, дай. Съезжу на телеграф!

– Что ты! – воскликнул почтальон. – Не могу. Ответ пиши.

И Сергей торопливо начал писать: «Поздравляю сыном Антоном родная…»

Так появился на свете ещё один Антон.

– А что дальше? – спросил Тоник.

– Всё. Конец.

Тоник, не оборачиваясь, пожал плечами и протянул:

– Ну-у… Я думал, что-нибудь интересное.

– Что поделаешь… – сказал папа.

Тоник молчал. Он приклонил голову к нагретому солнцем косяку и крепко зажмурил глаза. Ему хотелось представить, какая бывает темнота в степи, когда опускается августовская ночь.

И ещё Тонику вдруг стало обидно, что ему никогда не приходилось зажечь огонёк, который бы помог кому-нибудь.

Когда стемнело, он украдкой взял свой фонарик и вышел на улицу. В переулке горела на столбе лампочка и светились окна. За рекой переливалась целая тысяча огней. Красные и зелёные огни горел у причалов, где стояли буксиры, катера и самоходки. Далёкий самолёт пронёс над городом три цветные сигнальные лампочки… У каждого был свой огонёк, и никому, видно, не нужен был фонарик мальчишки.

И вдруг сразу исчезли все огоньки, потому что глаза Тоника закрыли чьи-то маленькие тёплые ладони. Тоник мотнул головой и сердито обернулся. Рядом стояли Римка и маленький Петька, и в руках у Римки был небольшой узелок.

– А мы картошку печь будем, – сказал Петька. Тоник толкнул ногой с обрыва обломок кирпича и слушал, как он, падая, шуршит в бурьяне.

– Ну и пеките, – ответил Тоник.

– Антон-горемыка, – вздохнула Римка. – Ты, что, сильно тогда брякнулся, да?

– Тебе бы так, – сказал Тоник.

Римка покачала узелком.

– Мы на костре будем картошку печь. Из сухой травы огонь разведём.

– Из травы! Там щепки есть на берегу…

– А тебя отпустят? – спросила Римка.

– Маленький я, что ли…

Они уже стали спускаться по тропинке, когда Тоник всё-таки решил спросить:

– А он чего не пошёл?

– Тимка-то? Дома его нет, – объяснил Петька.

– Мы проходили мимо, – сказал Римка, – да у него в окне темно. Может, спит уже.

– Ну и что же, что темно, – пробормотал Тоник. Он подумал, что, наверное, Тимка лежит на кровати и смотрит в синее окно на далёкие заречные огоньки. Всё-таки плохо, если поссоришься, да ещё зря.

– Может, он и дома, – вздохнула Римка. – Вы не помирились, да?

– Мириться ещё… – сказал Тоник. Он остановился, подумал немного и полез наверх.

Скоро все трое были у Тимкиного дома.

– Постучи в окно, – велел Тоник Петьке.

– Ну да, – сказал Петька. – Лезьте сами. Там крапива в палисаднике во какая.

Тогда Тоник вытащил из кармана фонарик. Он включил его и так повернул стекло, что свет падал узким лучом. Тоник направил луч в окошко и стал нажимать кнопку: три вспышки и перерыв, три вспышки и перерыв…

Свет жёлтым кружком ложится на занавеску за стеклом и золотил листья герани на подоконнике.

И вот, наконец, ярко вспыхнуло в ответ Тимкино окно.

О том, что к ним кто-то приехал, Тоник узнал ещё в коридоре. На вешалке висела рыжая собачья доха в бисеринках растаявшего снега, на полу лежал брезентовый тюк и стоял большой потёртый чемодан.

Тоник всегда радовался гостям. Но сегодня ни гость, ни даже мысль о том, что завтра воскресенье, не улучшили настроения Тоника. Поэтому он равнодушно поздоровался с высоким лысоватым человеком в сером свитере и даже не стал никого спрашивать, кто этот человек, и зачем приехал.

– Отметки, что ли плохие принёс? – поинтересовался папа, когда Тоник нехотя сел к столу и начал царапать вилкой клеёнку.

– Отметки-то хорошие… – вздохнул Тоник и положил вилку.

– А что нехорошее? – сразу встревожилась мама. – Антон, отвечай сию же минуту!

– Да понимаешь… самолётик. Бумажный. Я его на уроке выпустил случайно. А она сразу в дневник записала.

– Кто она? Ах, Галина Викторовна! Так, – деревянным голосом сказала мама. – Ну-ка, покажи дневник.

Тоник медленно слез со стула. Он знал, что оправдываться не стоит.

А дело было так. Пока весь третий «Б» умирал со скуки, слушая, как Лилька Басова объясняет у доски пустяковую задачку, Тоник мастерил из тетрадного листа маленький аэроплан.

Клочки бумаги упали на тетрадную обложку. «Будто льдины в голубой воде, если смотреть на них с самолёта», – подумал Тоник. Летать и смотреть с высоты на льдины ему не приходилось, но это было неважно.

На одном из клочков он поставил несколько чернильных точек: на льдине оказались люди. Они терпели бедствие. С северо-запада и востока на льдину двигались громадные, ослепительно сверкающие голубоватым льдом айсберги. Тоник сделал их из самых больших обрывков бумаги. Он читал недавно об айсбергах, и знал, что шутить с ними опасно. Сейчас они сойдутся, сплющат льдину, и люди погибнут в ледяной воде. Спасти их может только самолёт. Скорей!

Но пилот не рассчитал силы мотора. Самолёт ударился бумажным крылом о чернильницу, взмыл вверх и упал в проходе между парт…

– Да-а, – сказал папа, прочитав запись учительницы. А мама обратилась к гостю:

– Хорош, а? Беда с ним. – Затем она повернулась к сыну. – Спроси-ка у Германа Ивановича, пускал ли он на уроках самолёты.

Тоник исподлобья взглянул на приезжего, но тот спрятал лицо за большой кружкой и торопливо глотал горячий чай. «Факт, пускал», – решил Тоник, но промолчал.