Орвальд вскочил и стал кружить по комнате, заламывая руки.

— Боги-боги, все пошло прахом! Весь мой замысел, все, чего я так долго добивался!

А Анхельм сидел и думал: сказать ему, что Рин жива, или приберечь потрясающую новость? Она передала Эрику письмо, в котором почти наверняка попросила то, о чем подумал Анхельм… Наверное, не стоит пока говорить. А дядя все распалялся:

— И что я теперь, скажи на милость, должен делать? Кто будет доводить план до конца? Ты Армана и Заринею видел? Арман слег с сердечным приступом. Заринея, бедняжка, целый месяц в слезах: Рин мертва, брат лег с инфарктом! На них лица нет! Ох… Да пес с ними… Ты-то… с собой что сделал? Волосы зачем покрасил? Я думал, брат мой покойный воскрес. Что ж ты делаешь со стариком своим, окаянный?.. Ох…

Его превосходительство приложил руку к сердцу и прикрыл глаза.

— Да что я все о себе, да о других? — вдруг спохватился он и взглянул на племянника со странным сочувствием. — Бедный мой ребенок, как ты теперь? Как ты это пережил? Ты же так любил ее…

— И сейчас люблю, — промолвил Анхельм, опуская взгляд.

— Ничего-ничего… Время залечит. Ох, Анхи… Где ее похоронили? Надо хоть матери ее письмо написать, чтоб не ждала зря.

— Я сам разберусь, — ответил он. — Я приехал сюда не за тем, чтобы ты меня жалел. Я вернулся из этой кошмарной поездки не с пустыми руками. Как я и предполагал, Илиас поставил свои условия предоставления помощи.

— Какие? — Орвальд вцепился в племянника жадным взглядом, мигом перестав причитать о смерти Рин.

— Через полтора года войска Илиаса будут полностью собраны на северной закрытой базе. Я долго думал, где расположить их, и решил, что Вардон подойдет как нельзя лучше.

— Вардон — плохое место, — покачал головой дядя. — Нет, Анхельм, туда нельзя.

Анхельм нахмурился и стал рассуждать:

— Почему это? Форт там еще остался. Да, может быть, не самое гостеприимное местечко, но он не разваливается под ногами, там можно укрыться от снегов и ветров. Вокруг него нет поселков, а значит минимален риск обнаружения. У моря строится Сент-Вейлор. Вместе с поставками продовольствия туда, мы сможем отправлять еду и в Вардон. Это экономно и не вызовет вопросов, если все грамотно проработать. Я не понимаю, почему бы и нет. Форт стоит пустой, если его не приспособить к делу, он начнет рушиться. Когда мы были там последний раз? Года два назад?

— Анхельм, там заболоченная местность, лето всего полтора месяца.

— Да, там суровый климат крайнего севера, но они не неженки, а солдаты!

— Солдаты Илиаса все с юга, из тропиков. Если они не загнутся у нас на севере от цинги, значит, их доконает холод или сожрут дикие звери. У Илиаса не водятся горниды, а эти твари добрались до Вардона. Говорят, что они там почувствовали себя очень неплохо и расплодились. Еды у них вдоволь, зима им не страшна, естественных врагов нет, бояться нечего. Да, солдаты не неженки, но наш север покажется им ледяным кошмаром. Они там не выживут. А нам будет невыгодно возить туда грузы по опасным дорогам, которые разлив Арны если не смывает, так заболачивает.

— Твои предложения? — всплеснул руками Анхельм. Дядя кивнул на карту герцогства, висевшую у него на стене.

— Под новым Истваном есть долина в горах, там раньше был старый Истван, который сгорел. В полудне езды оттуда стоит крепость твоего прадеда, там сейчас живут те, кто промышляет пушниной. Нам не будет нужды возить еду — в тех лесах полно дичи, можно привезти лишь свиней и птицу. За северян солдаты Илиаса, конечно, не сойдут, но нам того и не надо. Местные приучены не совать нос в наши дела, а если гости не будут вступать в тесные контакты с местными, никто и не будет интересоваться кто такие и зачем приехали.

Анхельм задумался и решил, что в этом дядя прав.

— Хорошо, убедил.

— То-то же. Так что за условия? Не томи уже, я тебя почти три месяца ждал.

— Илиас хочет объединиться в альянс, — наконец сказал Анхельм. — Он хочет слияния двух империй через династический брак между мной и его дочерью Фионой, которая станет королевой-консортом.[3] А затем он хочет создать единое мировое государство.

Орвальд изменился в лице, пришел в замешательство.

— Что?.. Он… он нормален?

— Вполне нормален, — кивнул Анхельм, сам не веря своим словам. — Его план простирается на столетия вперед, поэтому он и рассчитывает на династию, которая будет править согласно традициям предков. Монархов, которые не отступят от своего слова.

— Постой-ка… Это, конечно, прекрасно. Очень наивно и потому прекрасно. А кто, как он считает, будет контролировать твои действия, когда ты станешь императором?

— У него есть тот, кто контролирует все. Каждое движение, каждый чих. Его зовут Кастедар Эфиниас для широкой публики. А для узкого круга лиц, то есть меня, Рин и Фриса, он известен как Ладдар. Демон Смерти.

— Это что, какое-то прозвище?

— Ты помнишь келпи Фриса? — спросил Анхельм, поднимая глаза на дядю. Орвальд закрыл лицо рукой, а потом махнул ему, показывая, что да, помнит, и тот продолжил:

— Этот самый демон — один из духов равновесия.

— Мы снова вернулись к сказкам и легендам?..

— Эта сказка и легенда запечатлена на той самой фотографии, где убита Рин. Это он в нее выстрелил, а не кто-нибудь! — прорычал Анхельм. — Этот самый демон сопровождал меня от Соринтии до Левадии. Он — правая рука Илиаса, все королевство Левадия под его колпаком, и сам король пляшет под его дуду. Поверь мне на слово, он могуществен.

— Зачем ему это? Зачем высшему созданию влезать в политические проблемы двух государств?

Анхельм лишь развел руками.

— Я не знаю, — уронил он. — Фрис считает, что так он добьется своей цели.

— Какой?

— Уничтожить этот мир. Погоди крутить пальцем у виска! Я знаю, что это звучит, как навязчивая идея психически больного, но… это так. Ему открыто будущее, он знает, что случится и когда, кого использовать в своих целях, а кто бесполезен. Перед ним мы бессильны. Нельзя играть в «Око судьбы» с тем, кто заранее знает все твои ходы.

— Я не могу в это поверить… — покачал головой Орвальд.

— Придется. Это суровая реальность, от которой никуда не деться, дядя. Как однажды мне сказала Рин, нам всем пора раскрыть глаза и обратить внимание на этот мир, а не на себя любимых. Если мы останемся слепы к нему, то спалим собственный дом.

Орвальд ничего не ответил, он долго молчал, и в это время у Анхельма крутилось на языке то, чего он не хотел говорить. Но, все же, вырвалось:

— Мой брат хочет, чтобы я женился на его дочери, моей троюродной племяннице. Для этого он убивает мою любимую женщину прямо в своем дворце, у меня на глазах. А потом рассказывает мне, что вся моя жизнь, которой я жил до сих пор — сплошная ложь и игра.

— Что ты говоришь такое? — тихо переспросил его превосходительство.

— Правду. Ты знаешь, у меня очень запутанно все с семейными отношениями, как выяснилось. Всю жизнь считал себя одним человеком, а на деле все оказалось по-другому. Оказывается, у меня были две сестры: одну звали Каролина Вольф Танварри Ример, а другую Рейна Соринтийская. Обе они сейчас мертвы, и обе погибли при пожаре. Странное дело, но у меня были две матери. Марисоль Адель Ример и Жаклин Соринтийская, в девичестве Зальцири-Дорсен. Обе мои матери мертвы, также погибли в этих пожарах, которые начались непонятно почему и отчего. С отцами дело еще интереснее: один, Вольф Танварри Ример, погиб в огне, а другой… сидит на троне. И зовут его Вейлор Соринтийский.

Орвальд неотрывно смотрел на племянника, и лицо его было бело как мел.

— А мой дядя всю жизнь скрывал от меня истину о моем происхождении, непонятно чего ради, — продолжал Анхельм. — Интересно, дядя, у кого должен был случиться инфаркт — у тебя или у меня? Говоришь, три дня пролежал? У меня тоже сердце пошаливало. Только ты-то здесь, колбочки свои протираешь, да бумажки во все страны шлешь своим подчиненным, а я — там, где происходит главное действие. Ты у нас держишь ниточки, а я к ним привязан.