я хочу чего-то подобного.]

— Ну давай, открывай уже!

Алек из рук сестры берет коробку несколько заторможенно. Крутит ее так, будто это что-то странное.

— Ты же знаешь, что мы не дарим друг другу подарки? — уточняет он.

Изабель кивает головой многозначительно, руки на груди складывает и ждет.

— Я же ничего тебе не купил.

— Знаю, — довольно отзывается она.

И это как маленькая победа, как детская попытка доказать, что она лучше него. На секунду ему кажется, что перед ним та же самая девчонка, что сидела рядом с елкой, обнимая свою плюшевую змею, и читала по кругу одни и те же истории, мечтая о том, что вырастет и у нее обязательно будет свой принц. Та самая, которой он отдавал все самые вкусные конфеты.

Изабель прижимается к его боку, под руку подлезает и в глаза заглядывает. Ее от той девчонки отделяют почти пятнадцать лет, да и не в конфетах дело. Алек прижимает ее к себе, целует в макушку.

— Открывай!

Бумага шуршит, у нее глаза блестят. Он знает, что она все еще та самая — особенная.

Комментарий к 33

под большим влиянием от The Chainsmokers & Coldplay – Something Just Like This.

========== 34 ==========

Алек говорит Магнусу, что не хочет быть бессмертным.

Что если тот и найдет способ сделать так, чтобы они вдвоем жили вечно, то он все равно откажется. Алек говорит, что не переживет, и затыкается вдруг. Магнус понимает; Магнус понимает слишком многое, а иногда кажется, что было бы проще ничего этого не понимать. Абсолютно.

Он слишком многое видит, заливает в себя очередную порцию алкоголя, но видеть от этого начинает лишь больше. В такие моменты особенно сильно хочется прижать Лайтвуда к стене и прямо в лицо ему сказать, что все же кристально ясно, что все очевидно, неужели тот и сам не видит, что происходит.

Магнус слишком сильно, наверное, любит Алека, чтобы вываливать на того все потоком.

Изабель говорит:

— Сделаешь больно моему брату, я тебе грудную клетку вскрою, не дожидаясь, пока ты попадешь ко мне на стол в морге.

Магнус не шутит, не флиртует и не смеется; Магнус смотрит на нее внимательно и кивает. Вино в горле встает пробкой, здоровой такой древесной, что мешает сказать хоть что-то из того, что он видит.

Лишь начинает замечать, как Изабель касается плеча Алека, как приобнимает его, а тот невольно улыбается. Магнус слишком быстро (даже для самого себя) понимает, что все не так чисто, безобидно и поверхностно. А они этого и не видят даже, кажется. Он пить начинает больше, думая, что однажды проболтается. Однажды просто вывернет на поверхность.

С языка почти ядовито: да вас же тянет друг к другу.

Со смехом почти жестоким: вам бы комнату пустую и пару часов свободных.

Да только характер не тот; характер не тот, он об обоих заботится слишком сильно. По-своему, по-разному, но заботится. Изабель засыпает как-то у Алека на плече после затянувшихся посиделок в лофте; Магнус не говорит, что чувствует себя лишним. Магнус готов своими же руками отдать его ей, заботливо улыбаясь, топя себя в вине.

Ему просто интересно, как скоро они заметят это. Как скоро Алек поймет, что не из-за чисто родственных побуждений следит внимательно за собственной сестрой, даже на расстоянии оберегает ее, а до Изабель дойдет уже, что в каждом втором ее прикосновении столько подтекста, что и гадать не надо. Магнус хмыкает куда-то в бокал, не говорит, что ему прогуляться надо. Не говорит, что допить бутылку хочет; и совершенно не удивляется, когда к его возвращению Алек уже спит. Все на том же диване. В обнимку с той, которую Магнус вроде как ненавидеть должен из-за складывающихся обстоятельств, да только не получается.

Алек утром говорит:

— Я и представить не мог, что так по ней соскучился.

Магнус улыбается. Магнус подмигивает. Магнус звучит совершенно беззаботно:

— Зато я знал.

В конце концов, он ведь и не мог рассчитывать на то, что Алек останется с ним навсегда. В конце концов, он ведь знал, что рано или поздно придется прощаться. Он ведь чертов бессмертный маг, он только и делает, что прощается со всеми, кто ему дорог.

Жаль только, что никто не сказал, что прощаться придется так рано.

— Тебе нужно почаще звать к нам свою сестру, Александр. Еще только свою семью ты не бросал ради меня, — почти нравоучительным укором перед завтраком на кухне. Руки сами распечатывают новую бутылку вина.

На удивление это даже не больно — видеть улыбку, вызванную мыслями не о нем.

На удивление это даже приятно — носить глубоко в себе чужую тайну, которая однажды все же прорвется на поверхность.

На удивление — ни злости, ни ненависти; лишь чуть больше алкоголя в крови и почти по-отцовски добродушная реакция на потерянный взгляд спустя несколько лет. Говорить о том, что знал намного заранее о том, что все это случится, не решается. Лишь шокирует своим спокойствием того, кого все так же продолжает любить.

========== 35 ==========

Ложь:

Ничего не происходит.

Правда:

Пространство давить начинает, когда она входит в комнату. Взгляд непроизвольно снова и снова возвращается к ней; раздражение в крови, под кожей, в самой сути, когда она флиртует с другими, когда смеется с придыханием и губы идеально-красные — того же оттенка, что кровь общая — в широкой, открытой улыбке выгибает. И пальцы непроизвольно к пачке сигарет тянутся, а она красивая. Такая до одури красивая, до безумия просто. И дело не в тряпках на ней и не в косметике на коже.

Ложь:

Это ничего не значит.

Правда:

У нее земля из-под ног уходить начинает, а губы жжет каленым железом, хотя уже больше получаса прошло. У него, оказывается, вкус такой необходимый, а ненавистный привкус дыма горчит на ее языке. И это до дикости глупо, но ей хочется стащить у него сигареты. Просто для того, чтобы снова ощутить его на вкус.

Ложь:

Дело в нехватке регулярного секса.

Правда:

В мыслях, в собственной гребанной голове, на подкорке блядского сознания он хочет только ее. Сверху, снизу, сзади, полностью раздетой или с чуть задранным платьем — без разницы как; лишь бы это была она, а не кто-то другой. Без исключений и поправок. Зато с осознанием того, что дрочки на собственное воображение просто недостаточно.

Ложь:

Она не сравнивает его ни с кем.

Правда:

Его руки лежат до дикости правильно, до сумасшествия верно. Он целует именно так, как надо. Сжимает, засосами метит, порывисто в себя вжимает и тот самый — нужный ей — темп находит. Перед самой собой признаться стыдно, что ей так ни с кем не было, кажется. Что все те, которых она не считает давно, с ним и рядом не встанут. Он выше них на пару строчек, на пару десятков строчек. И суть совсем не в том, что ей хочется выстанывать его имя, растягивая, доводя до исступления. Открытый, почти щенячий взгляд и поцелуй в щеку с явно выраженной заботой стоят куда больше.

Ложь:

Отказаться от этого просто.

Правда:

Кошмары сознание на части раздирают; повторять, что ее «всего лишь ранили» на рейде — провальная идея изначально. Он вслушивается в ее дыхание. Поверхностное, легкое, без резких свистов. Он за нее убьет; он за нее собственным животом на нож и до рукояти самой. Лишь бы дышала, лишь бы с утра проснулась и пальцами его пальцы уверенно сжала, без слов, без объяснений и каких-либо оправданий.

Ложь:

Грань между родственным и тем-самым-за-гранью все еще четко видна.

Правда:

Давать названия и определения нет никаких сил уже; Изабель целует его в щеку сонного, улыбается непроизвольно в ответ на все недовольные ворчания Алека. Это слишком опасно — растворяться в другом без права на восстановление. Себя потом не найти. Но когда он сгребает ее в объятия, а она может просто уткнуться носом ему в грудь, закрыть глаза и сделать пару вдохов-выдохов, все снова правильно. Все снова правильно из-за тихого «люблю тебя, Из» и почти беззвучного «и я тебя» в ответ.

========== 36 ==========