Алек говорит:

— Выходи, Изабель. Через десять минут начнется тренировка. Ты не можешь сидеть здесь вечно, — и допускает огромную ошибку, говорит: — из-за глупой грозы.

Она бьет кулаком по полу рядом и повышает голос.

— Ты просто идиот, Алек! Уходи, я сказала. Уходи, я все равно никуда не пойду.

А потом тишина. Тишина и бьющий по карнизам ливень. Изабель не сразу слышит удаляющиеся шаги старшего брата, больше внимания привлекает неожиданно щелкнувший выключатель и погасший свет. Он оставил сидеть ее в темноте, и за это она его ненавидит. Мысленно она уже бьет его кулаками в живот и грудь, отрабатывая последний удар, который им показывал Ходж. Мысленно она уже встала и побежала за ним, чтобы накостылять за то, что зачем-то выключил свет и оставил ее один-на-один с этим пугающим природным явлением.

Очередной раскат грома, она снова вздрагивает и шмыгает носом.

Никуда она не бежит, ей слишком страшно, чтобы куда-то идти. Она слишком гордая, чтобы признаться, что ей до парализации конечностей страшно. Но больше всего бьет по самолюбию то, что Алек и так догадывается, что она боится грозы до пожирающего изнутри внутренности ужаса. Не догадывается, знает. И она не успевает подумать, сказал ли тот Джейсу, когда за окном снова сверкает молния, на мгновение освещая помещение библиотеки.

Глупая маленькая девчонка боится грозы. Джейс точно будет над ней смеяться. И больше никогда они не возьмут ее с собой, куда бы ни шли. Трусиха им не нужна. Изабель обнимает себя руками и зажмуривает глаза, пытаясь успокоиться. Все тщетно; страх накрывает паническими волнами.

— Ну и что ты сидишь? — самодовольно спрашивает Изабель в двадцать два, отрывая старшего брата от чтения какой-то книги, на название которой даже не смотрит. — Разве сегодня выходной?

Алек хмурится, указывает на окно за спиной. Проливной дождь шарашит по карнизам, яркая молния рассекает небо на пополам.

— Погода дрянь, — коротко говорит он, возвращаясь к чтению.

Изабель хмыкает. Следующее, что заставляет все же оторваться от книги — звучный удар хлыста по кафелю.

— Небольшой дождик должен испортить охоту? Я так не думаю, — заявляет она. — Или мне пойти и сказать Джейсу, что ты испугался грозы?

Он все же откладывает книгу, подходит к ней вплотную — довольное выражение лица и горящий взгляд бросается в глаза еще сильнее — и подбирает свисающий до пола кнут, вкладывая ей в ладонь.

— Не размахивала бы ты этой штукой на кухне.

— А то что? — дразнится Изабель.

— А то знал я одну девчонку, которая боялась грозы до потери пульса, — Алек копирует ее тон весьма удачно, улыбается, еле сдерживает смешок. — Вот думаю: рассказать Джейсу эту историю или оставить на потом?

А она по-хозяйски обнимает руками его за шею, морщит нос, передразнивая. И окончательно расслабляется, когда его ладони опускаются на талию. Не рассказал все же. Ответ на старый вопрос находится поздно, но все же находится.

— Только попробуй, — с едва заметной угрозой в голосе; настоящей или лживой. Коротко целует его в губы и добавляет с довольной улыбкой и холодным тоном: — Я тебе кишки выпущу.

— Конечно, — серьезно соглашается Алек. — Как только перестанешь трястись от страха, сразу же и выпустишь.

Она бьет ладонью его по груди и бубнит давно уже знакомое «говорила же, что идиот». Он не спорит. Возвращает ей поцелуй и уходит за луком. За десять лет, оказывается, меняется слишком многое. Слишком многое, но не все. Хотя бы потому, что Джейс до сих пор не в курсе некоторых вещей. А Изабель бы никогда не подумала, что тайны будут в этом доме не от нее, а от него.

Пожалуй, теперь гроза — далеко не самый большой страх; а она до сих пор не рассказывает о своих страхах. Алек не говорит Джейсу, и ей совершенно не понять, как так получилось, что порой сестра выходит для него важнее парабатая.

Раскаты грома звучат музыкой в ушах, адреналин бьет в крови. Отчего-то стойкое ощущение, что охота будет удачной.

========== 21 ==========

Джейс не успевает; Алек не возвращается.

Изабель отчетливо помнит, как плачет на его обнаженной груди, откровенно ревет, захлебываясь слезами, давясь ими. Помнит, потому что кожа у него влажная и соленая от ее слез. Она помнит, как Магнус оттаскивает ее, делает это далеко не сразу. Ей не становится легче, когда она видит у него слезы на глазах. Все еще хуже.

Ее пробирает ревность.

Она смотрит Магнусу долго в глаза, крича без звука, что это она любила Алека, она, она, она, черт вас всех дери! Всю жизнь именно она была рядом с ним, всю жизнь любить его было именно ее задачей. Прерогативой и привилегией. И появившийся из неоткуда маг не может у нее это забрать, не может забрать у нее его, возможность цепляться за его плечи и просить, умолять, будто умалишенная, вернуться. И эта ревность преломляет ее отношение к Магнусу, застилает ей глаза.

— Изабель, пойдем, — говорит Магнус.

А она выдергивает руку, смотрит на него жалобно-стойко. Так, будто это он ее предал, будто корень предательства где-то на дне зрачков Магнуса, и мотает головой отрицательно. Изабель смотрит на Магнуса и не верит, что то, что у нее было с братом, было настоящее. Не верит, что они были.

Ее взгляд снова цепляется за тело Алека, за то, что от него осталось. И она чуть подается в сторону кровати, когда Магнус снова ловит ее за руку.

— Я не оставлю его, — получается сипло, она чувствует, как тушь течет. Ей откровенно похуй на тушь; она хочет живого Алека. Что бы ни потребовалось сделать для этого, она готова.

Только Магнус отрицательно качает головой и тянет ее в сторону выхода.

— Мы уже никак ему не поможем, Изабель, — говорит он.

И пускай она знает, что у него на глазах слезы стоят, пускай она их даже в голосе слышит, Изабель отказывается верить, что Магнус понимает хоть малейшую долю того, что испытывает она. Она просто не может поставить любовь того к ее брату с ее собственной на один уровень. Изабель ощущает себя последней эгоисткой, но на это тоже откровенно похуй. У нее на лице гримаса боли, будто ей кто-то выдирает органы из тела.

— Пусти меня, — почти умоляет она Магнуса, когда тот все же выталкивает ее из комнаты.

— Зачем? — спрашивает он, сглатывая.

— К нему, — жалобным голосом продолжает Изабель. — Пожалуйста.

Магнус говорит, что это ни к чему. Что он видел за свою жизнь слишком много смертей, что оставаться рядом с безжизненным телом никак не успокоит пустоту внутри. Изабель не верит; Изабель думает, что он ни черта не понимает. Она прижимается лбом к двери в спальню брата, прячется за копной черных, спутанных волос. И впервые за все это время думает о том, как сильно ненавидит их всех. Клэри, что впутала их в эту историю; Джейса, что настолько бездумно пошел за Клэри, что совсем забыл о них; но больше всех Магнуса, потому что он действительно что-то значил для Алека, несмотря на их непродолжительное знакомство.

А теперь, когда ее брат мертв — мертв, блядь, из-за того, что пытался вернуть Джейса, — она больше не может убеждать себя, что то, что было у них, было намного важнее и значимее, чем то, что было у него с Магнусом.

Она не может себя в этом убеждать; она в это больше не верит.

Магнус касается ее плеча, пытается успокоить. Магнус говорит:

— Изабель, милая, пойдем.

Она не хочет его слушать, не хочет его слышать. Она хочет, чтобы те же самые слова произнес другой голос. Хочет, чтобы все сложилось совершенно иначе. Чтобы Джейс вернулся, успел, Алек пришел в себя. Чтобы она ударила его по плечу, прижалась к его груди и обиженно-зло-облегченно пробубнила: «Идиот, ты заставил меня нехило попсиховать».

Вместо этого Магнус повторяет еще раз:

— Идем, милая, тебе лучше не стоять здесь.

Нет. Ей бы лучше сползти по поверхности двери и валяться на полу, поджав ноги к груди. Потому что она не справится; она уже не справляется.

========== 22 ==========

Изабель пахнет болезненной тягой, желанием обладать, ядовитой смесью феромонов-эндорфинов-адреналина и недосягаемостью.