- Видишь, братец Молла! Эту книгу носил по базару некий иранец и кому ни показывал, никто ни гроша за нее не да-вал, потому что где быку понять прелесть розы и как курду оценить вкус фисташки! За эту книгу я заплатил столько де-нег, что не составит и десятой доли подлинной цены ее: запла-тил я тридцать два рубля и после того, как получил ее, мне показалось, что я нашел эту книгу на улице. Эта редчайшая книга представляет собой диван гениального поэта доислам-ской эры Секеруль-Кадери. По одним данным, Секеруль-Кадери родился в азербайджанском селении Данакырт за двести двенадцать лет до переселения пророка из Мекки в Медину и до девяти лет прожил в родном селе, затем переселился в Багдад, где учился науке стихосложения у такого выдающегося ученого, как Бетабен-уш-Шеджери. Впоследствии своими сти-хами он вошел в число лучших арабских поэтов, и это дало повод арабам по незнанию и по ошибке считать его своим поэ-том. Как известно, Секеруль -Кадери принадлежит одна из "Муаллака", вот почему тысячи паломников, связанных религиоз-ным обетом, время от времени приходят к нему на поклонение. Вот один бейт из его стихотворений...

И он громко и с воодушевлением прочитал двустишие на арабском языке.

- Пах-пах-пах! В самом деле, какой у этого злодея изуми-тельный поэтический дар и как он возвысил тюрков-азери среди арабов, а может быть, и во всем исламском мире. К слову, я моту заметить, что арабы присвоили, кроме него, еще нескольких наших поэтов. К примеру, как ты думаешь, кто та-кой Хатем Таи? Я могу сослаться на ряд документов и многие-источники, которые неопровержимо доказывают, что Хатем Таи принадлежит к роду Хатемханаги с этого берега Аракса и эмигрировал некогда в Аравию. Ныне арабы гордятся его несравненными и непревзойденными произведениями. Я хочу сказать тебе, братец Молла, что у меня большие сомнения и. насчет автора "Муаллака" Имру-уль-Кайса!..

Молодого студента техникума уже не было возле нас. Оче-видно, ему наскучило и он бежал (не понял прелести беседы).

Друг мой не отводил глаз от страниц книги, и похоже бы-ло, что он собирается прочитать из нее еще что-нибудь.

Признаюсь чистосердечно, что я немного устал, но посте-снялся хозяина дома и не хотел показать свою усталость, напротив, раза два я даже поддакнул ему.

Но тут произошло одно событие, от которого и усталость моя прошла, и стыдливость мою как рукой сняло.

Как только друг мой открыл рот, чтобы продолжить чтение, погасло электричество. И мы остались в темноте.

Друг мой тотчас же позвал сына:

- Сынок, сынок, пожалуйста, почини-ка поскорее свет!..

Ханум принесла свечку и поставила на стол. А сын взял молоток, клещи и куски провода и побежал в прихожую.

Любитель поэзии придвинул поближе свечку, чтобы продол-жать чтение, но письмо оказалось настолько мелким, что он не мог разобраться и принялся курить.

Дверь в другую комнату оставалась открытой, и я видел и слышал, как сидит в той комнате ханум, возле нее устроилась маленькая девочка, а на полу сидит старуха Зейнаб и что-то рассказывает. И ханум и девочка слушали ее. Зейнаб расска-зывала такую сказку:

- То ли было это, то ли не было, жил-был падишах, и был у него визирь. Визирь был человек очень умный. Однажды он спал у себя дома, и вдруг среди ночи постучали в дверь. Визирь проснулся и хотел выйти на стук в одной рубашке. Но тут жена удержала его:

- Визирь, не выходи в одной рубашке. Оденься, возьми оружие, за дверью может оказаться недруг.

Визирь послушался совета жены, оделся, взял оружие и по-шел открывать дверь. И видит, что стучится какой-то богатырь, на поясе - кинжал, в руке ружье. Увидел, что визирь при оружии и говорит ему:

- Поблагодари свою жену. Если бы ты вышел ко мне в одной рубашке да без оружия, то был бы сороковым игидом, которому я отрубил голову.

Короче, богатырь говорит визирю:

- Идем!..

- Куда идем?

- А вот этого я тебе не скажу. Идем!

Словом, пошли. Шли, шли и остановились у какой-то две-ри. Богатырь говорит визирю:

- Ты останься здесь и жди меня. Если я крикну, знай, что я победил, и беги ко мне на помощь, а если не услышишь мое-го голоса, значит, я побежден. Тогда ты можешь возвращаться домой, но кто бы из моей родни и близких не спросил обо мне, ни в коем случае не говори о моем поражении. Всем говори, что ничего не знаешь, что где-то меня потерял. Хорошенько за-помни, слышишь, запомни это! Ни в коем случае не говори, что "богатырь повержен!..

До этого места и ханум внимательно слушала, и девочка слушала, и я слушал.

Тут я вспомнил о моем друге, который сидел возле меня. Мне подумалось, что он опять углубился в свои книги и только потому молчит. Повернулся к нему и вижу, он тоже поглощен сказкой Зейнаб и забыл обо всем.

Дверь в комнату закрылась, и мы больше не слышали го-лоса Зейнаб.

В нашей комнате в эту минуту воцарилась такая тишина и меня охватило такое волнение, что на минуту я перестал видеть горящую свечу, и в эту минуту в темноте перестал существовать для меня и азербайджанский поэт Эльдаи, исчез в темноте и Секеруль-Кадери, и даже арабизированные стихи всех соловьев моего друга потонули в густом мраке и навсегда перестали существовать для меня.

Для меня в эту минуту единственным проблеском была све-ча, при свете которой я слушал из уст простой женщины Зей-наб понятную и увлекательную азербайджанскую сказку.

Зажглись электрические лампочки и вывели меня из состо-яния оцепенения.

Студент-электрик прибежал радостный и со смехом сказал

отцу:

- Ну что, отец? Хоть бы раз зажгли этот свет твои заме-чательные поэты!..

Отец смотрел на сына с удовлетворением, и было видно, что он в душе очень гордится его умением.

Я извинился перед хозяином дома и собрался уходить. Мо-лодой человек пошел проводить меня до ворот и, спускаясь по лестнице, сказал мне:

- Дядя Молла, вот уже девять лет я прохожу уроки род-ного языка, но все же не могу понять этих поэтов. В ответ на его признание я сказал, прощаясь с ним:

- Я хочу сказать тебе кое-что, но с условием, чтобы отец не знал.

Он поклялся. И тогда я сказал ему:

- Языка этих поэтов - кумиров твоего отца и моего друга я тоже не понимаю!..

Молодой человек стоял пораженный.