И еще одна фотография Лоскутова: у хаты, в садочке в яблоневом цвету, стоит седовласый старик. Вокруг него бойцы, они крепко жмут ему руки. Под снимком подпись: "В районе г. Воронежа. Старший лейтенант А. Тогаев, благодарит 70-летнего советского патриота М. Буранко за помощь Красной Армии". А помощь эта была вот в чем.

Южнее Воронежа немцы подошли к маленькому придонскому городку. Нужно было отбить у врага выгодную тактическую высоту на западном берегу Дона. Заняв ее, можно было держать врага на значительном расстоянии от города. Группе автоматчиков в пятьдесят человек во главе со старшим лейтенантом Таракановым было поручено захватить высоту. На рассвете автоматчики двинулись к Дону. Их повел Максим Иванович Буранко - тот самый семидесятилетний старик, фельдшер местной больницы, участник трех войн. Он вызвался проводить автоматчиков по известным ему тропам к берегу реки. Он разыскал в прибрежных кустах лодки и под покровом тумана переправил бойцов на западный берег Дона. После короткого боя с пехотой противника автоматчики заняли высоту и закрепились на ней.

* * *

Месяца два назад зашел ко мне Василий Гроссман и без всяких предисловий сказал:

- Хочу написать повесть, - и, не ожидая моего ответа, сразу же предупредил: - Мне на это требуется отпуск на два месяца.

Меня его просьба не испугала, как он, видимо, ожидал. На фронте было тогда относительное затишье. Согласие он получил. Ровно через два месяца Василий Семенович принес "Народ бессмертен" - рукопись страниц на двести. Прочитал я ее, как говорится, не переводя дыхания. Прочитали и мои товарищи. Все были единодушны: повесть хорошая. За войну ничего подобного не было еще. Да и после войны историки литературы признавали, что "Народ бессмертен" одно из самых значительных литературных произведений военных лет.

Конечно, мы не могли не подумать о том, сколько газетной площади займут двадцать две главы повести. Возможно ли это в такое напряженное время, когда весь или почти весь материал должен быть посвящен битве на Юге?! И пришли к выводу, что повесть обязательно надо напечатать. Это произведение о мужестве, самоотверженности, стойкости - тема жгучая для сегодняшнего дня. Решили печатать, не откладывая.

Сдали в набор первую главу. Когда был готов трехколонник, я стал вычитывать верстку. Рядом стоял Гроссман и ревниво следил за моими движениями: как бы что-либо не выправил не по делу. Иногда обменивались репликами. Править повесть не было необходимости. Все было отточено, ничего лишнего. Фразы и абзацы связаны железной логикой. Подписал я верстку и назначил Гроссману свидание на завтра, для чтения второй главы. И так каждый день, до 12 августа.

Вчера получили Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза большой группе воинов Западного фронта. Читая полосы, я увидел среди награжденных много знакомых имен: Клочков, Добробабин, Петренко, Натаров... Словом, все двадцать восемь панфиловцев. Но меня удивило, что они не выделены, как мы ожидали, отдельным Указом.

Позвонил на командный пункт Западного фронта Жукову: - Георгий Константинович, почему ты отказался от славы своего фронта?..

- Как отказался? - недоумевал Жуков.

- А очень просто. Получили Указ о героях Западного фронта. Но почему не выделены двадцать восемь? Ведь это дело особое...

- Обожди печатать, - сказал Георгий Константинович, - сам не пойму...

С кем он после этого говорил - не знаю, быть может, с М. И. Калининым, а может быть, со Ставкой, но только спустя несколько часов мы получили новый вариант Указов. Среди них был отдельный Указ о присвоении звания Героя Советского Союза двадцати восьми панфиловцам. Конечно, мы его напечатали первым, на самом видном месте в газете. А ночью мне позвонил Жуков:

- Ну, как?

- Все в порядке, Георгий Константинович. Печатаем отдельный Указ. Теперь все правильно, по справедливости...

Успели дать и передовую, которая так и называлась "Награждение 28 павших героев". Думаю, что в нынешней тяжелой обстановке на фронте особенно сильно прозвучали слова: "Великое не умирает. Бой 28 гвардейцев с 50 фашистскими танками - не пожелтевшая страница истории, а неутихающий призыв к упорной борьбе, символ непоколебимой готовности нашего народа довести ее до разгрома немецких оккупантов".

Есть в передовой и такие строки: "И когда придет этот день, первыми алыми розами победы мы украсим могилу героев-панфиловцев, и у их дорогого надгробья в священном молчании станут армия, народ..."

Нет, не после войны это произошло. На разъезд Дубосеково сегодня выехали наши корреспонденты. У могильного холма за околицей деревни Нелидово, куда колхозники перевезли из окопов тела отважных и захоронили их, спецкоры встретили местных жителей со свежими полевыми цветами. Это было утром. А в полдень у могилы широким полукругом выстроились сотни бойцов. Они уходили на фронт и сюда пришли, чтобы поклониться праху героев Дубосекова и дать клятву, о которой напомнила сегодняшняя передовица: "Не проливайте слез у наших бездыханных тел... Идите в бой с фашистами и помните! Победа или смерть! Другого выхода у вас нет, как не было и у нас..."

Этот митинг запечатлел на пленке наш фоторепортер Георгий Хомзор, и его снимок был опубликован в газете на первой полосе. В этом же номере сообщение о решении Волоколамского райкома партии и райисполкома о присвоении улицам города имен героев...

* * *

С группой наших спецкоров, выехавших на Южный фронт с Волховского фронта, отправился журналист и поэт Леон Вилкомир. И вдруг - горестное сообщение - телеграмма, а затем и донесение с Южного фронта:

"Ответственному редактору "Красной звезды" дивизионному комиссару Д. Ортенбергу.

Доношу, что сегодня, 19 июля 1942 года, трагически погиб корреспондент "Красной звезды" старший политрук Вилкомир. В этот день бригада корреспондентов находилась в Новочеркасске. Ожидался переезд командного пункта фронта за Дон. Имея несколько свободных часов, Вилкомир решил съездить в 103-й штурмовой авиаполк, находящийся в одном километре от Новочеркасска, получить там информацию о боевых действиях летчиков. Я согласился и сказал, чтобы он не задерживался, ибо мы должны уехать вместе с командным пунктом. С Вилкомиром уехал фотокорреспондент Левшин. Через несколько часов он вернулся и дрожащим голосом сообщил о гибели Вилкомира.

Я сейчас же отправился в полк, на аэродром, где выяснил, что Вилкомир, узнав о предстоящем вылете группы самолетов, попросил разрешения у командира полка подполковника Мироненко полететь на боевое задание. Командир отказал. Последовал отказ и военкома полка старшего батальонного комиссара Немтинова.

Вилкомир обратился тогда к находившемуся на аэродроме командиру 216-й истребительной дивизии генерал-майору Шевченко. Генерал сначала отказал в просьбе Вилкомира. Тот настойчиво продолжал просить разрешение на полет. Наконец генерал дал разрешение, и Вилкомир сел в ведущую машину, которую пилотировал опытный, лучший в полку летчик лейтенант Маслов...

С боевого задания вернулись все самолеты, кроме одного, на котором полетел Вилкомир. Невернувшийся самолет, будучи подбитым, упал на территории, занятой немцами, в 3 км южнее станции Ермаковская (10-15 км южнее станции Тацинская).

О том, как Вилкомир просился на самолет и как погиб вместе с летчиком, мне рассказали очевидцы... Прилагаю официальное сообщение командира 103-го штурмового полка.

Врид начальника корреспондентской группы М. Черных".

Еще одна горькая потеря в нашем корреспондентском корпусе...

* * *

Вернулся с фронта спецкор Милецкий и рассказал мне примечательную историю. Началась она в первые же дни войны. На западном пограничье воевал полк, которым командовал полковник Владимир Ивановский. С тяжелыми боями отходил он на восток, неся большие потери. После одного из боев в полуокружении Ивановского сочли погибшим. Одни слышали, что он был убит осколком снаряда. Другие утверждали, что он ушел с отрядом бойцов в разведку и не вернулся. Однако никаких достоверных сведений о его судьбе не было. Спустя какое-то время приказом по дивизии полковника Ивановского записали в "пропавшие без вести".