- Скоро нам в бой. Выпейте с нами...

Отказать - кто бы смог? Но не оказалось ни кружки, ни ложки, все забрали в соседнюю землянку, где "обмывали" полученные медали. Все дружно рассмеялись и по очереди хлебнули из первого котелка и "закусили" из второго.

Пожелали мы солдатам боевого счастья и отбыли...

В рассказе об этом номере газеты хочу помянуть и выступление начальника иностранного отдела "Красной звезды" полкового комиссара профессора А. Ерусалимского, которого мы чаще всего называли не по имени или воинскому званию, а просто "профессор", чтобы продемонстрировать посторонним и себе, какими силами обладает наш коллектив. Его статья называлась "Гитлер над бездной". И хотя до того времени, когда под ударами Красной Армии бездна поражений проглотит Гитлера и его свору, было еще очень далеко, статья получилась интересной.

Ерусалимский посвятил ее новогоднему обращению Гитлера, в котором фюрер разглагольствовал о "молодой Европе", о "будущности всей Европы", о "декларации победоносной Европы". Эту декларацию, кстати, Гитлер собирался провозгласить на конференции своих вассалов в... Москве, в конце 1941 года...

Сообщения Совинформбюро в эти дни краткие и менее конкретные, чем в предыдущие. Утренние: "В течение ночи на 6 января наши войска вели бои с противником на всех фронтах". Вечернее: "В течение 6 января на ряде участков фронта наши войска продолжали наступление и заняли несколько населенных пунктов". И так почти всю неделю, если не считать взятия небольшого городка Боровска.

Естественно, что и в газете нет тех огненных репортажей, какие были во время освобождения Калинина, Калуги, Керчи, Волоколамска... Сейчас газетные полосы посвящены так называемым военным будням. Но все же есть и "гвоздевые" материалы.

Опубликована трехколонная статья начальника штаба Приморской армии полковника Н. И. Крылова, будущего Маршала Советского Союза, "Два месяца обороны Севастополя". Он напомнил, что первое ноябрьское наступление немцев на Севастополь закончилось провалом. Готовясь к новому наступлению, враг собрал огромные силы, стянул сюда горнострелковые бригады и полки, сражавшиеся в районах Греции, инженерные и дорожные части. Он сосредоточил здесь большое количество тяжелой артиллерии. Приказ немецкого командования гласил: "К исходу четвертого дня, используя все возможности, прорваться в крепость Севастополь и немедленно доложить о достижении цели". Но ни на четвертый день, ни на десятый им не удалось "доложить о достижении цели". Севастопольцы не только отбили все атаки противника, но и перемололи на подступах к городу много вражеских сил. Немцы вынуждены были перейти к обороне.

В сегодняшнем номере газеты на первой и второй полосах опубликована нота народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова "О повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных ими советских территориях". Документы, факты, цифры, свидетельства. Даже самые мрачные времена татарского нашествия и средневековой инквизиции меркнут перед преступлениями немецких фашистов. Человеческий ум отказывается воспринять это. Мы еще не знали и не могли знать, где, когда и какой трибунал будет судить этих извергов человеческого рода. Но наш народ уже вынес им свой приговор, и Красная Армия приводит его в исполнение: штыком и пулей. К этому и звала передовая статья газеты.

"Мы не забудем им ничего и ничего не простим", - сказано было тогда в передовице. "Не забудем и не простим!" - говорим мы и ныне.

Советская нота многое рассказала. Но еще не все. И как бы в дополнение к ней мы каждый день публикуем все новые и новые свидетельства кровавых преступлений гитлеровцев.

Напечатана подборка актов за подписями свидетелей фашистских злодеяний под такими не требующими пояснений заголовками: "1. Чудовищная расправа с ранеными красноармейцами. 2. Гранаты против детей. 3. Поджоги и разбой. 4. Повальный грабеж"... Вот один из захваченных фашистских документов. Из приказа командира 98-й германской пехотной дивизии на отход. 24 декабря 1941 года, 6 час. 30 мин.:

"Подробности отхода:

Обратить внимание на то, чтобы с собой брать только необходимые для жизни предметы, без которых нельзя обойтись, все прочее уничтожать.

Находящийся в землянках ценный материал, как-то: стекла, печи и т. д., если он не может быть взят с собой, уничтожать. Землянки взрывать.

О поджоге деревень смотри приложение.

Приложение. Программа разрушений.

...Следующие местности сжигаются арьергардами (не саперами): Кузовлево, Чернишня, Орехово, Ольхово, Сережкино, Круалино, Успенское, Борисово, Глядово, Искра, Минково. Приготовить эти населенные пункты для зажигания...

Кроме того, все имеющиеся запасы сена, соломы, продуктов и т. д. сжечь. Все печи в жилых домах вывести из строя закладыванием ручных гранат...

Этот приказ ни в коем случае не должен попасть в руки противника. В любых условиях этот документ следует уничтожить".

Итак, три "операции" предусматривал своим приказом командир немецкой дивизии: первую - на отход, вторую - для уничтожения этого зловещего документа, третью - для разрушения и поджога наших деревень. Первые две ему не удались: дивизия была разгромлена, приказ не успели уничтожить, и он попал в наши руки. Удалась лишь третья "операция" - уничтожение наших деревень...

* * *

Получен из Крыма очерк Симонова "Последняя ночь". Он не описывал саму операцию - мы уже напечатали такой материал, - а рассказывал о ее героях, о встрече с десантниками в те первые ночные часы. Симонов вернулся также к той теме, которую раскрыл в своих декабрьских очерках с полей Московской битвы: о ненависти, сжигавшей каждого бойца, когда он своими глазами увидел зверства немецких оккупантов.

"В эту ночь в городе трудно было взять "языка". Три раза давал командир Блинов приказание привести к нему офицера и три раза возвращались к нему с пустыми руками.

- Не могу, - говорил, стоя перед командиром, рослый моряк, без каски, с обмотанной кровавым платком головой, - не могу увидеть его и не убить. Сколько моих товарищей погибло, а я его в живых оставлю. Как хотите, товарищ командир, а нет у меня такой силы, чтобы в живых его оставить".

Когда я вычитывал верстку очерка, позвонил из Крыма Симонов. Беспокоился, получили ли мы "Последнюю ночь", переданную по военному проводу. Сказал, что написал и вторую корреспонденцию - "Предатель", тоже на подвал.

Я прямо-таки опешил. Что еще за "Предатель", да еще на целый подвал? Предложил Симонову выехать в Москву. До столицы он добрался быстро и прямо с аэродрома явился ко мне. Выглядит не лучшим образом: на лице какие-то багровые пятна. Что случилось? Долго об этом не стал распространяться. И я ему сказал:

- Давай своего "Предателя".

Прочел очерк и сразу понял замысел автора. В предыдущих номерах газеты на эту тему мы опубликовали рассказ Александра Корнейчука "В зимнюю ночь". Это о "пане старосте" Шуре - из бывших кулаков, непримиримом враге Советской власти. В ночь под Новый год его посетили партизаны и рассчитались с ним сполна. Третьего дня Илья Эренбург напечатал статью "Смерть предателям!". Были названы имена изменников, свирепствовавших в Сталине (ныне город Донецк) в окаянные месяцы фашистского ига. Казалось, что предателями могут быть лишь люди из бывших белогвардейцев, кулаков, уголовников. А Симонов показал еще одно измерение предательства.

Родилась эта корреспонденция при необычных обстоятельствах. В Феодосии он узнал, что арестованы несколько человек, сотрудничавших с немцами, в том числе и городской бургомистр Грузинов. Местные жители схватили их ночью и привели в комендатуру. Писатель заинтересовался ими, пришел в особый отдел за материалами. Но там ему сказали, что их еще не допрашивали, мол, некогда и некому.

- А впрочем, если хотите, можете сами их допросить, - посоветовали Симонову.

И вот привели Грузинова. Он думал, что его допрашивает следователь или прокурор, и извивался, как уж. Но с ним говорил корреспондент, писатель. И допрос вел не языком следователя - строго, беспристрастно, сдерживая свои эмоции, как и положено прокурорскому работнику, какой бы преступник перед ним ни был, а по-своему. Был даже такой эпизод. Налетели немецкие бомбардировщики, рядом с комендатурой стали рваться бомбы. Перепуганный бургомистр сполз со стула на пол. Симонов не сдержался: