Диана родилась в одной из знатнейших семей королевства в 1499 г. Ее бабкой была Жанна де Латур де Булонь – тетка матери Екатерины. Она была замужем за Луи де Брезе, великим сенешалем Нормандии, но в 1531 г. уже овдовела и вскоре после брака Генриха Орлеанского пленила его на всю жизнь. Но, естественно, никто не мог подозревать, что эта связь будет длиться до самой смерти Генриха в 1559 г. (сама Диана умрет в 1566-м).
Таким образом, начало противостояния с Дианой, в котором пятнадцатилетняя девочка-женщина сумела раз и навсегда выбрать единственно правильную тактику, – это первое испытание Судьбы, любящей иногда – так, на всякий случай – перепроверить своих баловней и избранников: не ошиблась ли, мол, я.
Что до второго оселка, на котором выверялся характер Екатерины, то он в смерти дофина, старшего сына и наследника французского короля, старшего брата ее мужа – Франциска. Уже упоминаемый кравчий принца граф Монтекукулли в жаркий августовский вечер подал разгоряченному принцу стакан воды со льдом. Тот ее выпил и почти тотчас же умер. Не было сомнения в отравлении, возникал вопрос лишь – кто стоял за графом. На следствии Монтекукулли сказал, что выполнял волю императора Карла V. Бальзак, отдавший дань уважения Екатерине и смело отвергающий все, что ей инкриминировалось на протяжении столетий, считает, что это так и было, ибо «у Франциска I был план женить своего сына так, чтобы с женитьбой его территория Франции увеличилась». Но все же это, по-видимому, слишком сложная комбинация: для матримормальных планов существуют более простые ходы политического противодействия. Если же прибегнуть к бессмертному римскому посылу «кому выгодно?» и вспомнить переговоры графа с папой еще до свадьбы Екатерины, то, может быть, придется переменить точку зрения по этому вопросу.
Начиная с современников Екатерине Медичи приписывали хорошее знакомство с ядами, чему косвенное подтверждение смерть сыновей и неугодных лиц. Так что вполне вероятно, что смерть дофина – первый, пока опосредованный, опыт в этой нелегкой науке пасьянса живыми фигурками. Что до Бальзака, то его позицию объясняет легитимистская доминанта подхода к истории жизни Екатерины – французской королевы, волна же реабилитаций прошлого века и сегодняшних времен частично находит объяснение в этом же, частично в эпатаже, когда тщатся доказать все что угодно от противного – для привлечения хоть какого-нибудь внимания публики с своим умозрительным построением и к своей персоне (четко прослеживаемый дуализм: известность имеет материальное воплощение). Но не будем все же сбрасывать со счетов современников деяний Медичи – многое делалось на их глазах. Яды же Медичи славились веками, а ведь, как известно, дыма без огня не бывает.
Подобные мысли посещали некоторых лиц, среди которых была и Диана де Пуатье. Все понимали, что отравление приблизило царствование Генриха и Екатерины. Но на Генриха никто и не думал, Екатерина же вела себя безукоризненно, ибо к моменту смерти дофина она была всем известна как обожательница свекра-короля, старавшаяся всегда быть при нем – из-за сильной к нему привязанности и преклонения. Екатерина с достоинством вышла из этого испытания и с достоинством стала наследницей трона французских королей. Возможно, именно тогда она выбрала свой позднейший символ – радугу и слова «Приношу свет и спокойствие». Радуга – это весь спектр красок, в котором каждый волен выбирать себе цвет по вкусу, так же как каждый по-своему понимает, что есть свет и что значит спокойствие. Воистину мудрость, достойная властителей.
Подобное отношение к королю она сохранила и после того, как ее муж стал дофином: Франциск I был по-прежнему ее единственной надеждой, ибо Диана безраздельно царила в сердце Генриха и чувствовала себя там настолько уютно-привычно, что даже дерзала соперничать не только с Екатериной, которую она побивала по всем статьям, но даже и с самой герцогиней Анной д’Этамп, фавориткой Франциска I.
Двор начал раскалываться на две партии – на партию госпожи д’Этамп и партию жены сенешаля (так с иносказательным напоминанием звали Диану в царствование Франциска I). Герцогиня д’Этамп поддерживала Кальвина и протестантов, де Пуатье – от противного – вместе с герцогами Гизами стояла во главе католической партии. Сам Франциск I долгое время поддерживал протестантов – для ослабления Карла V, но потом начал яростное их преследование. Диана же выдала обеих своих дочерей – одну за Робера Ламарка, герцога Бульонского, принца Седанского, другую – за Клода Лотарингского, герцога Омальского, что, вкупе с католической ориентацией, укрепило ее позицию. И хотя она была старше д’Этамп на девять лет, и дофин – не король, она чувствовала себя настолько уверенно, что позволяла себе простительную слабость – периодически портить настроение Екатерине, которой, чувствуя собственную неустойчивость, приходилось лавировать между этими двумя львицами и предпринимать перманентные жалобные и унизительные попытки демонстрации нежнейшей дружбы с ними обоими. И плюс – постоянная, неотступная слежка за ней Дианы.
Ведь Екатерина до сих пор не могла родить, и естественно, что двор, не смея даже подумать о доминирующей вине здесь Генриха, всей своей тяжестью обрушился на Екатерину. Конечно, почти все прекрасно понимали, в чем дело – шила в мешке не утаишь, да и Диана, несмотря на многолетнюю нежность Генриха, детей от него не имела (а уж о ней, теще таких людей, каких мы называли, никто не мог сказать, что она бесплодна). Но этикет есть этикет. Так что взойди сейчас Генрих на престол, он имел прекрасный повод для развода – ибо наследники монархов под особым попечением провидения, и церковь всегда шла навстречу монархам в подобном случае. С другой стороны, Диана своим умом дошла до афоризма, который папа Климент VII подарил своей родственнице. Поэтому пожелай Екатерина воспользоваться данным способом прибавления королевского семейства, у ее мужа не осталось бы для возможного будущего развода единственного аргумента. Так что Диане был, как наиболее вероятному кандидату в жены Генриха-короля, если паче чаяния он захочет поменять свою судьбу, прямой резон следить за нравственностью своей соперницы, ибо если бы это все же произошло, бастард стал бы наследником королей – аргумент, таким образом, не только личного, но и общественно-сословного характера.
Дабы закончить линию о взаимоотношениях двух этих неординарных женщин – Екатерины и Дианы, – заметим, что подобное положение дел с наследниками Генриха разрешилось в конце концов в наилучшем (для Франции, а уж как для жены и фаворитки – судить не нам) смысле: дофин решился на операцию, и у него с Екатериной родилось несколько детей. Диана же, перевалившая к моменту бодрости своего долголетнего друга на пятый десяток, не стала шокировать общество прибавлением в своей неполной семье. Хотя и ей досталась ее доля пирога, ибо она буквально пережила вторую молодость, получив от Генриха столь необходимые в подобном возрасте подтверждения его пылкой любви.
В конце концов привыкаешь ко всему. Застарелая ненависть сродни ностальгии: кажется, лишись своего антипода, и чего-то не будет хватать. Во всяком случае, и так – а не только всегдашней осторожностью, ставшую второй натурой – можно объяснить ответ Екатерины, которой маршал Таванн, поверенный в ее делах, преданный ей, с апломбом предложил:
– Хотите, я отрежу вашей сопернице нос?
Разговор происходил уже в царствование мужа Медичи – Генриха II. В принципе положение Екатерины было в достаточной степени прочным, маршал брал всю ответственность на себя, да и король вряд ли бы стал особенно страстно инкриминировать жене проступки собственных подданных – можно было в крайнем случае и откреститься, и даже выдержать временную опалу, зато с соперницей было бы покончено раз и навсегда. Но тем не менее Медичи отказалась:
– Ведь сей поступок нанесет Вам вред.
– Я знаю об этом и с радостью пожертвую собой, дабы угодить Вам.
Поняв, что аргументы эгоизма не повлияют на Таванна, королеве пришлось прибегнуть к иным, более эфемерным, но все же – хоть и с большим трудом – она отговорила маршала от подобного доказательства его преданности к ней.
