«Узелки на память»[1]. Звучит непритязательно. И в этом нет ни грана позёрства Валентина Антоновича Сидака. Мне посчастливилось его знать уже более четверти века, поэтому могу подтвердить: человек действительно скромный, никогда себя не выпячивающий. Каким было наше знакомство, я даже не помню. Знаю только, что к нему причастны два близких мне человека: Валентин Александрович Купцов и Андрей Петрович Филиппов. Их уважительные слова о Сидаке (а это уже знак качества человеку) действительно запомнились сразу.

Валентин Александрович Купцов в те годы работал первым заместителем председателя ЦК КПРФ, а потом ещё и заместителем председателя Государственной Думы. Обычно слегка ироничный, он о Валентине Антоновиче говорил серьёзно, подчёркивая прежде всего его аналитический дар. Заведующий международным отделом ЦК КПРФ А. П. Филиппов (он создавал этот отдел и возглавлял его до последнего дня своей жизни) при всей своей подвижности, эмоциональности, человеческой неуёмности о Валентине Сидаке тоже говорил всегда серьёзно, и тоже подчёркивал его исключительные аналитические способности. Так, часто общаясь на территории фракции КПРФ Госдумы, мы постепенно сближались друг с другом, хотя я долгое время толком ничего не знал о его прежней, «советской» жизни.

Наши отношения приобрели деловой характер в пору одной из очередных вспышек политических спекуляций вокруг «секретных протоколов» к пакту Молотова – Риббентропа. Во время одного из разговоров в кабинете А. П. Филиппова какие-то фразы В. А. Сидака на эту тему меня особенно «зацепили». «Может быть, нам сделать интервью для «Правды»? – не очень настойчиво обратился я к собеседнику. В ответ услышал уверенное согласие.

Было приятно «расшифровывать» потом запись далеко не короткой беседы. Но сегодня для меня важно подчеркнуть даже не её содержание, а то, как относился к ней Валентин Антонович. Он был очень внимателен и строг к каждому сказанному слову. В целом правка получилась небольшой и касалась в основном малосущественных деталей. Но подправленные им частности делали весь материал не только точнее, но и гораздо весомее. Кстати, тогда и узнал последнюю должность В. А. Сидака в Комитете государственной безопасности СССР. На вопрос, как его представить в газете, Валентин Антонович сказал: «бывший начальник секретариата КГБ СССР». Видно, на моём лице промелькнуло недоумение, а он пояснял: «Секретариат» в КГБ – это некое подобие Генерального штаба в Вооружённых Силах. Мощная структура, имевшая свои собственные внутренние подразделения. Одна «Дежурная служба КГБ СССР» чего стоит. В Министерстве обороны Ответственный дежурный – генерал-полковник, а я своим четырём Оперативным дежурным КГБ СССР даже «вилочную» должность «полковника-генерал-майора» так и не смог пробить, несмотря на все старания. А ведь каждый из них мог объявить «боевую тревогу» по всем территориальным органам и войскам КГБ СССР. Не зря ведь один из руководителей Дежурной службы КГБ СССР сразу «сел в кресло» Председателя одного из крупнейших республиканских управлений КГБ. А тут ещё и «Особая папка» со своим собственным участком шифровальной службы 8-го Главка, группа Коллегии, которая готовила все заседания высшего оперативного состава Комитета, своя собственная группа фельдсвязи, мощная юридическая служба и многое другое».

Общие очертания этой структуры, нарисованные собеседником, впечатляли, хотя он постоянно подчёркивал их компактность.

В общем, первый блин нашей совместной выпечки вовсе не был комом. Потом к этой теме мы возвращались ещё несколько раз. Примечательно, что после каждого такого возвращения обязательно появлялся рассказ о новых очень важных особенностях событий 1939 года, которые обогащали не только «массового читателя», но и профессиональных историков. Мне кажется, вернись мы сейчас к теме «секретных протоколов», Валентин Антонович снова нашёл бы новые, неосвещённые пока аспекты проблемы, которые наверняка внесли бы элемент новизны в уже достаточно «избитую» тему. И ещё одна важная деталь: по большому счёту моё участие в создании этих публикаций было весьма скромным: Валентин Антонович самостоятельно и неплохо владеет пером. Но он всегда настаивал именно на беседах, напоминая журналистскую «истину»: подобные материалы читаются с гораздо большим интересом, чем монологи. Я и сейчас с уважением отношусь к этому сотрудничеству, и готов его продолжать и далее.

Потом была ещё одна наша совместная работа, о которой не могу не сказать. В номере «Правды» за 2–5 сентября 2016 года вышла наша беседа «Этот противоречивый ГКЧП». Она была приурочена к 25-летию трагических событий августа 1991 года. С Валентином Антоновичем к тому времени у нас сложились добрые человеческие и доверительные творческие отношения. Но на этот раз Валентин Сидак меня поразил: он рассказывал о том, чего раньше при нашем общении просто не касался.

Валентин Антонович доставал из кладовой своей памяти такие факты, которые производили весьма сильное впечатление. А ведь в теме ГКЧП я не был приготовишкой: было прочитано немало книг, не говоря о публикациях, вышедших в газете «Правда»; на эту горячую тему я брал пространные интервью у Г. И. Янаева и А. И. Лукьянова…

Признаюсь: эти события до сих пор сидят занозой в сердце и душе: до сих пор считаю каждого члена КПСС ответственным за сдачу классовому супостату завоеваний социализма и Советской власти. А мой партстаж к августу 1991 года был уже более четверти века.

Наша беседа с В. А. Сидаком о ГКЧП продолжалась несколько часов и проходила не в один присест. До сих пор благодарен судьбе, что, хотя бы частично, оказался сопричастен к появлению этой публикации. Чтобы подтвердить, насколько она политически и исторически значима, приведу некоторые её фрагменты, которые, думается, и сегодня ещё не стали устоявшимися фактами общественного сознания.

Первый фрагмент связан с возможностью своевременного проведения, 23 или даже 22 августа 1991 года, экстренного заседания Верховного Совета СССР. Валентин Антонович в беседе настаивал, что «у Верховного Совета СССР и в августе, сентябре, октябре и даже после Беловежского сговора были и право, и обязанность действовать в качестве единственного конституционного органа власти Союзного государства».

Мне такая постановка вопроса показалась абстрактной, и я возразил: «Давайте сегодня в отношении парламента-самоубийцы поступим по пословице: о мёртвом либо хорошо, либо ничего. К тому же в горячие дни он не участвовал в решении судеб великой страны».

И вдруг в ответ услышал:

«– У А. И. Лукьянова, что бы он ни говорил сейчас, была полнейшая возможность даже при строжайшем, самом скрупулёзном соблюдении всех регламентных норм открыть экстренное заседание Верховного Совета СССР не 26, а 23 или даже 22 августа 1991 года. Были абсолютно надёжные гарантии обеспечения необходимого кворума для открытия такого заседания и начала его работы.

– Валентин Антонович, это каким таким чудесным способом Анатолий Иванович мог собрать депутатов с просторов необъятной державы?

– Его дело было принять решение о немедленном созыве внеочередной сессии по требованию народных депутатов группы «Союз» и обнародовать его. А как собрать депутатов – это была бы забота уже не Председателя Верховного Совета СССР.

– ?

– За основу организационного решения проблемы сбора депутатов был принят уже обкатанный к тому времени механизм чрезвычайного сбора членов ЦК КПСС. Предполагалось собрать в Кремле максимально возможное число депутатов действующего состава Верховного Совета СССР, используя для этого любые виды транспорта. Они были бы экстренно доставлены в столицу из любых мест пребывания – хоть из глубинки страны, хоть из-за рубежа. Ради этого не посчитались бы с величиной затрат. При необходимости задействовали бы транспортные средства всех силовых структур: министерств обороны и внутренних дел и КГБ СССР. Практическая готовность к осуществлению такого сбора депутатов к августу 1991 года была очень высокой.