========== Часть 2 ==========
2
Ох и голодно воет ветер в самую длинную ночь года! То заплачет невиданным диким зверем, заскребёт ледяными когтями по соломенной крыше, большой белой птицей заухает в дымоход. То всхлипнет обиженным потерявшимся ребёнком, заноет жалобно-жалобно: выйди, человек, открой дверь, утоли мой извечный голод, впусти меня, обогрей меня, приюти меня. То опять разъярится и начнёт завывать волчьими голосами, пугая в хлевах домашний скот и напоминая смертным о скорой и ужасной кончине.
Ярится госпожа Метелица, засыпает поля и дороги колючим пухом из своей прохудившейся перины. Остановись, человек! Закрой ставни, запри тяжёлым засовом дубовую дверь, положи в очаг самое большое полено. Не кажи носа на улицу, где несётся в рваных клочьях облаков Дикая Охота, где бесшумно скользит вдоль изгородей чёрная тень йольского кота, выискивая себе новую жертву. Не спи, человек. До утра поддерживай огонь, задабривай его зерном и гусиным жиром, сжигай сухие веточки полыни и ягоды можжевельника, молись о том, чтобы дожить до рассвета.
Вдруг тебе повезёт, и ты переживёшь эту ночь?
***
Под порывами ветра старое мельничное колесо скрипело и скрежетало, опасно кренясь на прогнившей оси. Михель, как мог, подпёр его с двух сторон прочными жердями и чуть было не упал в сток, пытаясь таким же образом укрепить основание.
Несмотря на лютый холод, запруда не промёрзла насквозь, лишь хищно ощерилась ледяными краями на фоне тёмной глубокой воды. Немного отдышавшись, Михель, подсвечивая себе мельничным фонарём, попытался оценить устойчивость колеса. И тут же от нового порыва ветра оно качнулось, и ближайшая жердь, не выдержав нагрузки, брызнула мелкой щепой во все стороны.
Михель едва успел заслонить глаза. Острый кусочек дерева впился ему в щёку. Колесо заходило ходуном, потом накренилось и с гулким жалобным стоном ухнуло в канал, ломая лопасти.
Содрав с себя обледенелые овечьи рукавицы, Михель утёр кровь со скулы и грязно выругался, глядя, как крупные тёмные капли падают в белый снег. Ещё в начале просинца мельница так-сяк работала. И пусть мука выходила грубая, с примесью жмыха, мелких камешков, песка и кусочков зерна, Михель надеялся, что колесо достоит хотя бы до весны. Ведь с занесёнными дорогами и в лютый холод редкий крестьянин рискнёт везти зерно за десятки вёрст в соседнее село. А перед Новым годом всегда много работы.
На вырученные деньги Михель собирался подлатать крышу и хоть как-то отремонтировать мельницу, чтобы дотянуть до осеннего урожая. «Уж-ж-же не надо!» – заскрипели, шатаясь, останки колеса. «Не на-до, не на-до!» – захохотал на все лады ветер, ледяными пальцами пробираясь Михелю за воротник и пытаясь сорвать с головы шапку.
Низкие серые тучи неслись по небу, цеплялись мохнатыми боками за острые зубцы высоких елей. Иногда в особенно большой прорехе показывалась узкая полоска месяца. Стая воронов сорвалась с крыши и, насмешливо каркая, скрылась в пелене метели.
Михель вздрогнул. В последнее время ему несколько раз снился один и тот же сон, в котором точно так же каркали вороны, и одноглазый человек, одетый в чёрный камзол, звал его по имени. «Иди в Шварцкольм! – говорил он. – Стань подмастерьем на моей мельнице!» После этого сна Михель просыпался в холодном поту и с двойным усердием принимался за работу. Ведь лучше кое-как сводить концы с концами и трудиться на себя, чем наняться неизвестно кому в услужение.
«С-с-с-сдохнеш-ш-шь с-с-с голоду-у-у», – просипел ветер.
Михель уже не чувствовал закоченевших ног и боли в раненой щеке, но продолжал стоять, подставив лицо под падающий снег. «Я устал, – думал он. – Отец, прости меня, я больше не могу. Пытаясь сохранить твоё наследство, я всего лишь отсрочивал неизбежное. Мне бы получить осла, как Гансу, или кота, как Йохану. Может, тогда я был бы хоть чуточку счастливее».
– Помогите, – вдруг жалобно простонало колесо, перекрывая шум ветра и плеск воды.
Михель прислушался.
– Помогите, – зов повторился.
Слабый мелодичный голос доносился откуда-то из-под груды обломков.
Михель поднял фонарь.
– Кто здесь?
– Посмотри вниз… пожалуйста…
Михель сделал несколько шагов вперёд. И вскрикнул, когда в тусклом желтоватом пятне света увидел простоволосую девушку, тянущую к нему обнажённые тонкие руки. Нижняя часть её тела была скрыта под обрушившейся крестовиной мельничного колеса.
– Помоги! – ещё раз простонала девушка. Снег, не тая, скользил по её коже, наваливался мягким покрывалом на плечи.
Михель, не задумываясь, подхватил из сугроба последнюю жердь и рванулся вперёд. Установив фонарь на краю шлюза, он непослушными руками попытался подсунуть конец жерди под остов колеса – как рычаг. С третьего раза ему это удалось.
Колесо шаталось и скрипело. «Сейчас оно обрушится на меня и похоронит. Снег скроет все следы, и мой труп найдут только весной», – мелькнула в голове у Михеля отчаянная мысль.
– Держись, – прокричал он девушке. – Я сейчас подниму его, а ты постарайся вылезти из-под обломков. Иначе мы оба погибнем.
Михель всем телом навалился на рычаг, в глубине души молясь лишь об одном – чтобы тот выдержал. Мышцы напряглись так, что, казалось, вот-вот порвутся. Но завал медленно поддался, слегка приподнявшись над водной гладью.
Девушка засмеялась нечеловеческим прозрачным смехом и легко выскользнула на волю. Подол её светлого платья струился за ней, словно… хвост?
И в этот момент нога Михеля, лишившись опоры, поехала по обледенелому краю. Рычаг выскользнул из рук. Пытаясь его удержать, Михель поскользнулся и по пояс провалился в ледяную воду, чудом не попав под обрушившийся завал.
Обдирая ногти о промёрзлый край, Михель сделал попытку выбраться на берег. В детстве отец рассказывал ему с братьями о никсах или ундинах, которые только и ждут, чтобы утащить зазевавшегося человека на дно.
Мгновенно намокший кожух стеснял движения. Руки из последних сил скользили по берегу, загребая пригоршни снега, не находя опоры.
– Я спас тебя, – прохрипел Михель в темноту за своей спиной. – Теперь твоя очередь.
– А ты смелый, – засмеялась Ундина.
В мгновенье ока она оказалась рядом, скользнула ледяными пальцами по его щеке, собирая запёкшуюся вокруг ранки кровь. Облизала.
– Смелый и сладкий. Я таких люблю.
Михель почувствовал, как что-то большое и сильное обвило его ноги под водой. Но Ундина почему-то медлила, словно раздумывала. Или просто играла с жертвой?
– Дурак я был, что полез тебя спасать. Теперь выбор невелик – или ты меня сожрёшь, или я замёрзну насмерть, – проговорил он.
– Третий путь. Всегда есть третий путь, Михель, сын Михеля, – прошелестела Ундина.
Подводная хватка разжалась. Упругий хвост плеснул раз, другой, и вдруг вытолкнул Михеля на снег.
– Если тебе суждено умереть, то пусть это случится не по моей вине, – донеслось из метели.
И когда Михель, чертыхаясь, поднялся на ноги, в воде уже никого не было.
========== Часть 3 ==========
3
Ах и хорошо же заведено хозяйство у Михеля!
Вот въезжает он в новые ворота – крепко стоят столбы, прочны железные засовы, петли густо смазаны свиным салом, на деревянной перекладине искусно вырезаны замысловатые узоры.
Слякотно за воротами, чавкает под колёсами грязь, а подъезд к ним выложен прочными сосновыми брёвнами. Легко идёт повозка, словно по воздуху плывёт. Одна беда – каждый раз замирают у створок волы, медлят, прядут ушами. Вот и приходится хозяину спрыгивать с облучка, брать поводья в руки и вводить непослушных животных во двор.
Чисто во дворе у Михеля, справно.
Ходят вдоль забора хохлатые куры, роются в весенней земле в поисках первых червяков. Гогочут жирные гуси, вытягивают длинные шеи, откликаясь на голоса своих диких собратьев. Важно напыжились пёстрые индюки.
И всё-то во дворе к месту, всё ладно устроено. Вот, посыпанная опилками, пошла широкая дорога к мельнице – как раз двум телегам разминуться. А слева вместо поросшего бурьяном пустыря подсыхает и осаживается слаженный осенью новый сруб. Уже скоро застучат тут топоры, возводя двускатную крышу. У лучшего стекольщика в Дрездене закажет Михель дубовые рамы, привезут их, бережно закутанные в овечьи шкуры, установят. Светло будет в новом доме, чисто. Войдёт молодая хозяйка, развесит кружевные занавески, расставит на подоконнике красную герань. Будет сидеть у окошка, поджидая мужа с мельницы.
