Я ей на пальцах объясняю, что такого быть не может по определению. Кто она и кто я? Две сильно большие разницы! А она мои слабые попытки объяснить ей всю нелепость происходящего приняла за подлое недоверие, огорчилась страшно и тихо-тихо закапала на меня солененьким. Теперь мне еще и бюст промочить норовят. Переходим к водным процедурам, мои дорогие маленькие радиослушатели. Ой ты мама, мама дорогая! В самом-то деле! Проводить мелиорацию пришлось поцелуями, жаркими и страстными. Я по-французски-то не силен однако. По-русски ей сказал, что тоже, мол, души в ней не чаю. Аналогичным образом. И чувства питаю самые возвышенно-нежные к кирии Катерине. Потом для бащей доходчивости объявил Катюне английский эквивалент вышеизложенного. Едва успел я Катю в порядок слегка привести, только осушил ее горе, только убедил ее в полной взаимности чувств, только пуговку ей верхнюю на блузке застегнуть успел, как Сашка нам подвернулся.

- Что голубки пригорюнились? Не поругались там?

- Нет, мой заботливый! Мы, как бы наоборот! Уж так подружились... дальше некуда!

На второй вечер объяснились. Это от неожиданности нахлынувших чувств. Не иначе. И ведь не соврал я ей. Имеются таковые. Но любовь ли это? Или же животное вожделение? Легко определить! Я от нее деток желаю иметь, или только на простынках кувыркаться в разнообразии? Да! Нет! Однозначно. Желаю с ней деток завести немедленно. Катать их на холке собственной, рассказывать им истории о добре и зле. По попке шлепнуть в случае провинности. Одеялко на ночь подоткнуть и все такое. Да я жить с ней желаю! Самым семейным образом. Наверное, не соврал. Ну да, поживем, увидим какой там у нее ко мне амур-тужур. Шутит поди. Или динамит по черному имея цель тайную. Сидим с кирией и молчим. Смотрим в глаза, улыбаемся.

А Зойка с Сашкой отплясывают во всю дансы-шмансы быстрые. Пока не притомились вконец. Притомившись, они тоже на медляки перешли. И танцевали по долгу, очень вдумчиво и телесно тесно. В надежные руки Санька угодил. Не пропадет теперь в одиночестве. Если не попадется на горячем ловеласизме.

Я Кате подмигнул, мы и смылись не прощаясь. Удивительно хорошо тут в Салониках южными ночами. Про комаров вообще молчу. Поехали мы с Катей на далекий дикий пляж. За город, где скалы и море. Где никого нет. Только море, только звезды и зарево огней над Салониками. Теплынь. Штиль. Вода, как зеркало. Тишина. Катя. Я. Шоб я так жил вечно! Мне хорошо с ней. Но спать домой все-таки поехали. Устала моя маленькая. Унес я ее к ней, раздел кроху, обцеловал всю и накрыл простынкой. И сам под бочок притулился не приставая. Морс опять попытался было в ногах пост занять, но безжалостно был с постели изгнан, выдворен вон, и двери я за ним запер. В полночь только уснули мы с Катей.

Утречком опять я с кофейком подсуетился. Потом нагишом в бассейне окунулся, потом салатик настругал с маслицем. Легкий завтрак в постель любимой и к восьми утра были мы готовы к любым превратностям судьбы. Уложила Катя чемоданы, созвонились с Сашкой и поехали в аэропорт. Санек был уже у самолета, побрит-надушен и весь в светло-сером. С прозеленью. Бодрый и веселый. Занимался предполетным осмотром машины. Я хмыкнул и спросил про отель.

- А чо отель? Рассчитался я с отелем. Держи счетец, гражданин воспитуемый.

- Вот и славно. Чезаре видел?

- Видел конечно. Мы предполетный осмотр уже провели. Все позиции по чек-листу. Спиногрызы его рассажены уже. Старшенькая у него, такая зажигалочка подростает... глаз да глаз за ней нужен. Сейчас заправщик пригонит.

Чезаре приехал через минуту с заправщиком и под придирчивым взглядом Сашки принялся заливать тонну Jet-A1 в баки аэроплана. Шланг был толстый, дырка в заправочном пистолете широкая и дело быстро продвигалось. Топливо - это хорошо. Но и жратве подумать не помешает. Отозвал я Катю за самолет, под крылом с ней уединился:

- Катенька-Катюша! Если ты в стюардессы записалась, то сгоняй-ка ты в буфет за харчами на дорогу? Не сочти за труд? Или, давай лучше, вместе сходим.

- Да, надо обязательно каких нибудь гамбургеров взять!

- Катенька-Катюша, если ты, записавшись ко мне в стюардессы, не позабудешь навеки слово 'гамбургер', то я немедленно тебя из стюардесс уволю! И буду бутерброды с карбонатом один кушать, а ты их кушать не будешь, потому, что ты будешь кушать гамбургеры вдали от моего самолета! Что, испугалась? То-то! Бойся меня! Когда я голодный! Съем!

А она слушает и смеется, и знай себе целуется. Нацеловались мы по-быстрому воровским образом и скомкав финальный аккорд пошли продукты заготавливать. Бутерброды Катя покупать не стала, а зашли мы в служебное помещение и оплатили полетные рационы, что пассажирам стюардессы приносят. Набили добром этим два пятикилограммовых пакета и понес я их следом за кирией, идущей впереди гордо и легко. Носильщик, мля. Это дежавю? Или так уже было?

Жена синьора Чезаре на Хиос не полетела, детишек ему сплавила и дома осталась, отдыхать от всех. Две девочки у Чезаре оказались 15 и 13 лет, Натали и Жули. И мальчишка, непоседа шебутной, брунет черноглазый по имени Бенито, четырнадцати лет от роду. Я в салон нос сунул и поплохело мне. Две кошченки тощих в юбочках до лобка, на месте не сидят, на триста шестьдесят градусов на шестистах оборотах в минуту на месте дырки сверлят. Мальчонка, братец ихный от них не отстает. И тарахтят все. Во главе с папочкой. Столько слов в минуту, с четырех сторон, одновременно... Ураган в сторонке курит. Они всегда так живут? Или временный приступ возбуждения у них? Связанный с предстоящим путешествием? Душновато в салоне стало и все наружу выскочили. А мы с Катей наоборот, взирать на духоту не стали, а стали продукты принесенные укладыват на хранение.

Объявили прибытие рейса из Дюсселя. Хлынул ливень. Сашка убежал жену встречать, а мы перекидали все чемоданчики в 'собачий ящик' под самолетом. Минут через пятнадцать случилось явление господина Бата, конвоируемого стройной, очень симпатичной молодой дамой с зонтиком в полосочку в руках, приодетой в розовое легкое платице и красные туфельки на высокой тонкой шпильке. Сашка, толкал перед собой коляску с тремя чемоданами и большой сумкой. Два больших чемодана и один поменьше. Угадай-ка с трех раз, чей чемодан был маленьким? Подойдя к самолету, господин Бат с супругою деликатно постучали в распахнутую дверку.

Подал я даме руку, чтобы помочь подняться в салон, однако торжественный момент знакомства был разрушен торпедой пролетевшей между наших с нею ног. Явился - не запылился. Что Морсик не запылился, это уж точно. Потому, что Морсик промок, как собака. И, как любой чистоплотный пес, попав в сухое помещение, он первым делом отряхнулся, как у них, у псов водится. Во все стороны полетели могучие грязные водяные струи. Нагло промок под дождиком и словил момент для жестокой мсти. И шерсти-то на нем осталось не бог весть сколько. Как он столько воды насобирал?

Вот уж не предполагал, что немногословная, полная сдержанного достоинства кирия Катерина способна на столь звонкие проявления чувств! Возмущенный визг она завершила явно на верхнем ультразвуке. Однако же на виновника впечатления должного не произвела. По салону разошелся бодрящий аромат мокрой собачатинки. Приведя в порядок себя, и одновременно в полный беспорядок окружающих, лохматый бандит счел своим долгом обрычать гостей, зловеще выглядывая из-под меня и хищно выставив клыки на страх оккупантам.

- Ну-ка, паренек горячий, уймись-ка по-доброму, пока обратно остывать на дождичек не улетел. Совсем мозги у тебя размокли? Облил тут мне всё и вся. И всех. Как с поролонового гуся, водищи-то с тебя. И порыкивает еще, как так и надо! А это мой самолет. Я в нем хозяин, а ты тут, вааще в гостях по блату. Может, ты хочешь нелегальным эмигрантом заделаться? Так мигом организуем! А кирии Катерине, я лучше котика подарю. Котики, они тихие, смирные. Водой не обтрухивают, на моих друзей зубы не скалят.

- Нашел друзей! Э! Погодь! Как это твой самолет?! Всегда был мой, и на тебе! Теперь твой! С какой такой стати?