– Неприятные послания?

– Мы могли бы присесть на минутку?

Она ведет его на кухню. Снова обязательный штамп – громадная синяя плита AGA, на которой сохнут носки. Миссис Баллард теперь явно нервничает, сложив подвижные пальцы на коленях. Никаких напитков она не предлагает.

– Я так понимаю, вы сами не получали неприятных посланий?

– Нет. Напротив. Много славных писем от совершенно незнакомых людей. Несколько дурацких, признаюсь, но от них нет проблем. Все письма мы показываем офицеру по связи с семьей – Кэти. Она постоянно с нами на связи. Так кто получает эти письма? Надеюсь, не Сара… Вам известно, что она в больнице?

– Подруга вашей дочери по поездке?

– Да. Я была у нее утром. В больнице. Ждут результатов анализов. Ужасно. Ужасно. Ее мать совершенно расклеилась. Да и все мы. Словно и без того недостаточно… Так в этом все дело? Гадкие письма Саре?

– Нет. Не ей. – Мэтью смотрит Барбаре Баллард прямо в глаза, ища беспокойство. Нет. Она не отводит глаз. В них только боль загнанной жертвы.

– Я понимаю, что вам будет тяжело, миссис Баллард. Но эту почту получает свидетельница с поезда. Элла Лонгфилд.

– А. – Выражение лица меняется мгновенно, как и ее тон. – Эта женщина.

– Да. Мне известно от миссис Лонгфилд о ваших к ней чувствах, и, уверяю вас, у меня нет ни малейшего намерения добавлять вам неприятностей и ворошить все это. Но Элла очень хочет прекратить поток посланий, не подключая полицию. Не хочет их отвлекать. От главной задачи. Поиска Анны.

– Поздновато она.

– Сочувствую.

Миссис Баллард пожимает плечами.

– Послушайте, я понимаю, как вам тяжело. Но я сам служил в полиции. И уверен: лучшие люди стараются изо всех сил. И обращение по поводу годовщины. Обычно телеобращение помогает…

Она не клюет.

– Эти письма – что бы там ни было… Вам лучше поговорить с моим мужем. – Она встает. – Он не всегда слышит мобильный, и телефон плохо ловит, но я попробую позвонить ему, если хотите.

– Не стоит его беспокоить. Значит, вы не знаете никого, кто мог бы отправлять неприятные послания миссис Лонгфилд? Кто-то знакомый, кто особенно потрясен произошедшим. Вел сердитые разговоры. О том, что она…

– Все потрясены, мистер Хилл. Мою дочь так и не нашли. Ночное бдение состоится завтра. А теперь, если позволите… – Она запоздало спохватывается и строго замолкает, видимо решив, что вообще не обязана с ним разговаривать.

По опыту Мэтью знает, что такое решение обычно незамедлительно выливается в гнев. Он протягивает карточку, которую она принимает и, поколебавшись лишь мгновение, прячет в карман фартука.

– Вы рассказали полиции об этих посланиях? – Миссис Баллард по-прежнему смотрит ему в глаза.

– А почему вы спрашиваете?

Она не отвечает.

– Хорошо. Если услышите о чем-то, что покажется вам относящимся к делу, позвоните? Да?

Она кивает.

– На самом деле миссис Лонгфилд придется пойти в полицию, если послания не прекратятся. А она не хочет обращаться в полицию, считая, что и без того у всех довольно хлопот.

– Неужели?

Мэтью сжимает губы и кивает на прощание.

Снаружи он чувствует: миссис Баллард следит, как он заводит машину, разворачивается и снова выезжает на узкую дорогу.

Мэтью проверяет экран телефона. От Салли – ничего. Он велит себе не оборачиваться. Не поддаваться. И едет дальше, ведя машину очень осторожно и пытаясь стереть из памяти взгляд Барбары Баллард.

Подъезжавшую к дому машину Генри увидел, когда проверял овец на самом высоком поле фермы, открытом всем ветрам. Под яростными порывами он застегнул куртку до самого подбородка.

С этой частью фермы всегда были сложности. Добраться туда можно только на квадроцикле, а с квадроциклом в горах у Генри то и дело случались приключения. Он несколько раз чуть не перевернулся. Однажды на очень крутом подъеме ему всерьез показалось, что чертова машина сейчас полетит кувырком. Два колеса оторвались от земли, и Генри ощутил, как смещается вес тяжелого аппарата. Было в точности как рассказывают – вся жизнь пролетела перед глазами.

И голос Анны. «Это отвратительно…»

Происшествие с квадроциклом так напугало его, что он немедленно отправился домой, в кабинет рядом с прихожей, и вышел в Интернет, чтобы повысить стоимость страховки. Потом по этому поводу состоялся страшный скандал с Барбарой.

– Мы не можем платить по страховке больше, Генри. И зачем? Не будь таким мнительным!

Он пообещал отменить дополнительные выплаты, а про себя начал думать, не принять ли предложение от соседней фермы – они готовы были забрать неудобные поля, которые лучше подходили их скоту. Но тут взыграла гордость. Генри все еще считал себя настоящим фермером, а не турагентом.

Теперь он наблюдает, как машина едет прочь – водителю явно неудобно на их дороге. Едет медленно. Генри решил не сдавать в аренду и не продавать больше ни клочка земли, которую таким трудом добыли его отец и дед. Что из того, что туризм выгоднее? Летние домики. Лагерь. В душе Генри по-прежнему фермер и поэтому заботится о своих немногочисленных овцах и коровах. Он не узнал мужчину, приезжавшего в дом. Высокий и худой, а лица с такого расстояния не разглядеть. На мгновение Генри думает, не полиция ли, ощущая привычный прилив адреналина.

Прошел год, и Генри, в отличие от жены, не ждет, что дочь вернется живой.

Ага, на дорогу выходит Барбара – проверяет, что визитер уехал. Он уже решает, что нужно спуститься и выяснить, что, черт побери, происходит, когда слышит блеяние за спиной. Повернувшись, Генри видит, как две овцы, скользя по грязи на нижнем краю поля, сползают к потоку. Проклятье, надо спуститься и перегнать их повыше – на безопасный участок.

На промокшей насквозь земле это занимает очень много времени.

Тупые овцы. Безмозглые.

Он подзывает Сэмми, поджавшего хвост. Даже пес не любит это поле и смотрит на Генри как на психа. «Что мы тут делаем? Ты нормальный – тащить сюда квадроцикл?»

Наконец с помощью Сэмми удается отогнать заблудших овец и остальное стадо на участок повыше. Генри ведет их дальше, через ворота на соседнее поле – трава там пожиже, зато ночью безопаснее. Запирает ворота, зовет Сэмми к ноге и наконец направляется по боковой аллее к дому.

Это Аллея Примул. В детстве ее очень любила Анна – из-за высоких живых изгородей; с удовольствием собирала букетики полевых цветов.

«Папа, давай, кто быстрее!»

Генри закрывает глаза, наслаждаясь приятными воспоминаниями, и стоит неподвижно. Он видит дочку в розовой дутой куртке, в розовой шапке с помпончиками и в розовых перчатках. «Давай, папа! Я тебя обгоню!» И букетик примул в руке.

Только ощутив, как Сэмми тычется носом ему в ногу, Генри открывает глаза.

Все хорошо, малыш. Все хорошо. Он гладит голову пса, глубоко вздыхает и идет домой.

В прихожей снимает сапоги, приказав колли, вымазавшейся в грязи, ждать.

– Кто к нам приезжал?

Бледная Барбара выходит с кухни, вытирая руки о фартук.

– Частный детектив.

– Какого черта понадобилось тут частному детективу?

– Он говорит, что Элла – та женщина из цветочного магазина – получает подметные послания.

– И что?

– Не в социальных сетях. Настоящие письма или открытки. Доставляют домой. Гадко.

– А мы тут каким боком?

– По-моему, частный сыщик решил, что их посылала я.

– Он тебя обвинял?

– На словах нет, но смысл был таков. Как будто одолжение мне делает. Предупреждает.

Генри молчит, прищурившись.

– И пока ты не спросил: нет, я их не посылала.

– Ладно, надеюсь, ты сказала ему, чтобы больше не приезжал. Может, позвонить Кэти? Или лондонской команде?

– Незачем. Я попросила его не возвращаться.

– И ты больше ничего не говорила? Никаких глупостей, Барбара? Обо мне?

Она серьезно смотрит на него. Не мигая, холодными глазами.

Генри чувствует, как учащается его пульс.