Неожиданно наступила неловкая пауза. Анна наблюдала за Люси, выпятив нижнюю губу, и, казалось, улыбалась, хотя улыбки не было и в помине. Потом она воскликнула:

– Мы думали, ты потерялась!

– Нет, – неторопливо произнесла Люси ледяным тоном, – все что угодно, только не потерялась.

– Моя яхта… – обиженно пробубнил Питер, поглаживая сверкающий корпус. – Моя прекрасная яхта. Могла бы сказать, что она тебе нравится.

– Замолчи! – сердито вскрикнула Люси. – Мне есть о чем подумать, помимо твоих игрушек.

Она ничего не могла с собой поделать. Ей, истерзанной страданиями, угрожает крах прежней жизни, а тут надоедают с какой-то чепухой: подарком ее сыну от Анны.

Прозвучал гонг к вечернему чаю.

– Что ж, – наконец сказал Мур и поднялся, – даже если мы чем-то недовольны, мы должны питаться.

Люси покраснела еще больше, но, не говоря ни слова, повернулась и пошла в столовую.

– Куда ты запропастилась? – спросил Мур, когда они уселись за стол. Он был в хорошем настроении и, казалось, желал ей угодить, успокоить ее. – В это время ты нечасто выходишь.

– У меня есть свои дела, – сурово ответила Люси. Она заметила ласковые нотки в его голосе, но ее горькие подозрения никуда не делись. – Думаю, ты это понимаешь.

– Да, – мягко согласился он, – это верно, дорогая.

Снова последовала пауза, неловкая, неестественная пауза. Потом заговорила Анна.

– Забавно, Люси, – сказала она с необычной для нее любезностью, – мы с Фрэнком ехали в одном поезде и узнали об этом только в Ардфиллане.

– Действительно, – скривив губы, отрезала Люси. – Это просто невероятно.

И все же попытка выказать свое недоверие не принесла ей облегчения. Она, конечно, полагала, что Анна ее обманывает, а иначе как объяснить ее необычайную приветливость? Бедная Люси! Будь Анна в дурном расположении духа, измученная подозрениями Люси могла бы сослаться на ту же причину.

Этот ужин стал для нее просто невыносимым. Она с трудом глотала, давясь каждым куском. У нее вдруг возникло желание выбежать на свежий воздух, спастись от нестерпимого бремени мыслей. Но она не могла пошевелиться, не могла встать. Она была вынуждена сидеть, слушать и наблюдать, ибо некая нарастающая сила заставляла ее болезненно ловить каждое слово или взгляд, которым обменивались эти двое; любой жест, который мог бы подтвердить ужасную правду, терзающую и приводящую ее в ярость.

Но наконец ужин закончился. Анна сразу вернулась в гостиную. Питер побежал наверх, нежно прижимая к себе яхту. Нетта убрала со стола и ушла в кухню. Супруги были одни. Настал момент, которого Фрэнк, очевидно, тоже ждал, поскольку без обиняков спросил:

– Люси, что случилось, дорогая моя? Я думал, мы обо всем договорились.

Она поднялась, закрыла дверь, которую Нетта оставила распахнутой, потом села со сжатыми губами и посмотрела на него. Ее добрый настрой пропал, теперь она была полна горячей решимости и без колебаний твердо сказала:

– Я хочу поговорить с тобой, Фрэнк.

– Что ж, – ответил он с миролюбивой улыбкой, – это не повод делать лицо как на похоронах.

– Знаешь, оставь мое лицо в покое, – процедила она строго, – если оно тебе не нравится.

– Не надо придираться к словам, Люси, – торопясь, мягко произнес он. – Ты же понимаешь, что это шутка.

– У меня нет настроения шутить, – колко сказала она. – Более серьезной я никогда не была.

– Но, Люси, – почти умолял он, – что с тобой такое?

– Я серьезно, Фрэнк, – с внутренним напряжением произнесла она. Ее тон не оставлял сомнений в значимости ее слов. – Я кое в чем тебя подозреваю. Это ужасная вещь. Но от этого сам факт не меняется. И более того, есть лишь один выход из такого положения. Ты должен сказать правду. Ответь… – Ее голос вдруг возвысился и задрожал. – Ответь, ты был любовником Анны?

Это было обвинение.

– Что? – чуть не задохнулся он.

– И не только это! – с горячностью выкрикнула она. – Скажи, был ли ты отцом ее ребенка?

Он в оцепенении уставился на нее, и его лоб медленно залился краской. Так вот оно – объяснение всему. Она пришла к ужасающему выводу. И она ошибается – страшно ошибается.

– Так вот оно что… – с запинкой произнес он наконец. – Вот как ты думаешь обо мне.

– Скажи! – снова прокричала она пронзительно. – Не видишь – я жду!

– Но, Люси! – пробормотал он, совершенно сбитый с толку и смущенный, словно вправду был виноват. – Не глупи. Все это… абсурдно.

– Не так уж абсурдно! – воскликнула она, понимая, что он по-настоящему страдает, и сама едва дыша. – Не так уж абсурдно, раз это тебя расстраивает.

Ее чувства напряглись до предела, она безотчетно шарила глазами по его лицу, старалась уловить любую перемену в настроении, в интонации. И, поймав на себе этот испытующий взгляд, он снова вспыхнул:

– Зачем ты меня разглядываешь? Мне это не нравится.

– Значит, тебе есть чего бояться? – Ей показалось, что он оправдывается, и она с горечью добавила: – Знаешь, по глазам вижу, что ты виноват. Меня не обманешь, Фрэнк. Я тебя знаю. О-о! Почему ты не можешь быть мужчиной и честно признаться?

Слова выскакивали с поспешной горячностью, одно за другим, и под таким напором Фрэнк беспокойно заерзал, покраснел еще сильнее, поскольку отдавал себе отчет в своей бесхарактерности и чувствовал, что подтверждает ее подозрения.

– Это безумие! – выкрикнул он. – Я не имею никакого отношения к этому делу. Никакого! Ты же наверняка знаешь, что я тебя люблю. Никогда в жизни у меня ничего не было с Анной. Если не веришь мне, спроси у нее.

– У Анны?! – яростно вскинулась она. – Ты полагаешь, я унижусь и спрошу Анну? Мне, твоей жене, унижаться перед ней! К тому же, – она фыркнула, – чего можно ожидать от Анны? Уж точно не правды! Не сомневаюсь, между вами существует какой-то ужасный сговор.

– Боже правый! – воскликнул он, чувствуя, что не способен справиться с ситуацией, и выходя из себя. – Чего ты добиваешься? Ты все неправильно поняла, говорю тебе. Чертовски неправильно!

– Все неправильно, – в сердцах откликнулась она, – и в этом твоя вина.

– Пусть будет по-твоему! – прокричал он. – Если тебе нравится возводить на меня напраслину, то и черт с тобой!

В этом противостоянии они дошли до неимоверного напряжения. Потом вдруг ее сердитое лицо смягчилось. Она была охвачена неудержимым порывом нежности к мужу, глаза больше не выражали обиду, а призывно сияли.

– Неужели ты не понимаешь, Фрэнк, – зарыдала она, – как меня это терзает? Давай все выясним. Тогда мы сможем начать сначала.

Но теперь он пришел в бешенство и с упрямством нерешительного человека отказывался слушать. Вместо этого он вскочил на ноги:

– С меня довольно! Не могу больше этого выносить.

Она взяла его за руку и быстро заговорила.

– Фрэнк, ты ведь знаешь, что я тебя люблю, – горячо уверяла она. – Ты знаешь, я все для тебя сделаю. Все, что угодно. А ты даже не можешь попросить прощения.

Не взглянув на нее, он направился к двери.

– На что мне твое проклятое прощение? – бросил он. – Держи его при себе, пока о нем не попросят.

– Не уходи, Фрэнк! – в отчаянии умоляла она. – Это лишь убеждает меня в том, что ты виноват.

Досадливо вскрикнув, он стряхнул ее руку:

– Ради бога, оставь меня в покое!

Развернувшись, он выскочил из комнаты.

Он ушел. Она неподвижно сидела с полными слез глазами, устремленными на закрытую дверь. Он отрицал ее обвинения. Да, этого и следовало ожидать. Но то, как он все отрицал, лишь подтверждало ее ужасные подозрения. Если бы только он был честным. О-о, с какой радостью она простила бы его, если бы он признался. Но вместо этого он в ярости кинулся прочь. Это был не Фрэнк, не тот мужчина, которого она любила, – его истинное лицо было скрыто под скорлупой, под маской. Она знала о его безволии, переменчивости настроения, о его странности. Именно поэтому она стремилась одолжить ему свою силу. Люси привлекали не те качества, которыми мог бы обладать Фрэнк, – она любила в нем глубинную суть, что не поддается никакому определению. И любя старалась помочь ему. Они были счастливы восемь лет. Он не мог не признавать ее преданности, а теперь она оказалась перед лицом этих невероятных кошмарных обстоятельств. По его поведению она заключила, что даже сейчас между ним и Анной могло что-то быть.