Жизнь в Коврове имела для поэта ряд преимуществ. Отсутствие военных тревог, позволяло сосредоточить внимание на стихах; появилось значительно больше возможностей печататься, завести знакомство с близкими по духу людьми. Хотя на Кавказе в боевых схватках куда быстрее можно было добиться выслуги, офицерского чина и, следовательно, сбросить армейскую лямку, уйти в отставку.

Но, во всяком случае, сам Полежаев радовался переводу в Ковров. В послании к А. П. Лозовскому поэт писал про себя, что он

В то время в городах Владимирской губернии уже было немало разночинной молодежи, пылавшей ненавистью к крепостному режиму. Следы их настроений почти невозможно обнаружить в печатных источниках того времени. Николаевская цензура не разрешала писать о крестьянских волнениях, о смелых речах молодежи. Но в тайных рапортах агентов полиции и жандармерии приводилось немало любопытных фактов. Так, например, в 1830 году губернатор секретно доносил в Петербург, что в районе Мурома появились «возмутительные листовки», в которых говорилось о том, что владимирские дворяне обращаются с крестьянами, как со скотиной, что необходимо уничтожить крепостное право и т. д.

Среди разночинцев в Коврове самой яркой фигурой был Николай Ильич Шаганов. С ним-то и подружился опальный поэт.

В настоящее время имя Шаганова почти забыто. Между тем, этот весьма начитанный человек умел мыслить самостоятельно и был на голову выше окружавшей его провинциальной среды.

Происходя из старинного купеческого рода, Шаганов принадлежал к тому поколению, которое воспитывалось под влиянием «грозы двенадцатого года». Уже в раннем детстве он с восторгом слушал рассказы о подвигах русских солдат в борьбе против наполеоновских полчищ, о военных походах. Навсегда запомнилось мальчику, как в их доме отдыхали три пленных французских генерала, конвоируемые через Ковров в Нижний Новгород.

Любимым поэтом Николая Шаганова был Шиллер, которого он читал в подлиннике. С жадным вниманием слушал юноша передаваемые шепотом вести о восстании декабристов, об их скорбной участи. Следует отметить, что во Владимирской губернии выписывалось немало журналов, в которых до 1826 года активно сотрудничали декабристы. У нас нет данных о том, читал ли Шаганов «Полярную Звезду», «Невского зрителя», «Соревнователя просвещения». Зато мы точно знаем, что Шаганов увлекался новиковскими журналами, издававшимися еще в восемнадцатом веке. Это было достойное чтение, если вспомнить, что на новиковских сочинениях воспитывались многие из будущих декабристов. Нет ничего удивительного в том, что поклонник Шиллера и старомодных книг XVIII века, наполненных вольнодумными мыслями, решил образовать в Коврове тайное общество молодых людей.

Для секретных сборищ была избрана комната в еще неотстроенном доме Шаганова-отца. Молодые люди не только толковали «о Шиллере, о славе, о любви», но и обсуждали запрещенные книги. Здесь раздавались пламенные речи о «проклятых вопросах» российской действительности.

В маленьком городке шагановские сходки не могли оставаться долго незамеченными. Один прокутившийся молодой человек, видимо, в порыве «раскаяния» или, желая восстановить в глазах властей свою подмоченную репутацию, выдал организующееся тайное общество. Город был переполошен облавой, устроенной на шагановский кружок, который захватили на месте. Однако дело скоро уладилось. Шаганов-отец, хотя и не был так богат, как дедушка Николая Ильича, но все же владел лавкой красного товара, амбарами на клязьминском берегу, двумя домами…

Полежаев и Шаганов быстро сблизились и полюбили друг друга. Уже в глубокой старости вспоминал Николай Ильич о своих беседах с опальным поэтом. Полежаев переписал для своего нового друга стихотворение-памфлет «Четыре нации», строфа из которого в рукописях обошла затем всю страну:

Не трудно догадаться, какое революционизирующее впечатление на молодежь производили стихи Полежаева, призывавшие к смелой борьбе с самодержавием.

Полежаев не мог не рассказывать о своем свидании с Николаем I, про которого современники говорили, что он обладал взглядом гремучей змеи. Позднее другой владимирский изгнанник — Герцен со слов Полежаева описал эту встречу. Полежаева ночью привезли во дворец, и Николай приказал поэту читать «Сашку» вслух. «Волнение Полежаева, — пишет Герцен, — было так сильно, что он не мог читать. Взгляд Николая неподвижно остановился на нем. Я знаю этот взгляд и ни одного не знаю страшнее, безнадежнее этого серо-бесцветного, холодного, оловянного взгляда.

— Я не могу, — сказал Полежаев.

— Читай! — закричал высочайший фельдфебель.

Этот крик воротил силу Полежаеву, он развернул тетрадь. Никогда, говорил он, я не видывал „Сашку“ так переписанного и на такой славной бумаге.

Сначала ему было трудно читать, потом, воодушевляясь более и более, он громко и живо дочитал поэму до конца. В местах особенно резких государь делал знак рукой министру. Министр закрывал глаза от ужаса.

— Что скажете? — спросил Николай по окончании чтения. — Я положу предел этому разврату, это все еще следы, последние остатки, я их искореню…»

Таким образом Николай I рассматривал поэта, как последователя декабристов, которых царь всегда ненавидел и боялся.

Постепенно у Шаганова скопилось несколько тетрадей со стихам, и Полежаева. Было в этих тетрадях и неизвестное стихотворение «Ренегат». Но из этого произведения до нас дошли лишь две строки:

Плодотворно начавшейся дружбе не суждено было продолжаться. Тяжелые испытания ждали впереди Полежаева, чей полк летом 1833 года был переведен в Москву.

Исследователи творчества Полежаева, в частности автор многих книг о поэте И. Д. Воронин, считает, что пребывание изгнанника в Коврове способствовало развитию демократических взглядов писателя.

Много различных передряг предстояло пережить Шаганову в омуте провинциальной жизни. Не будем касаться его деятельного сотрудничества во владимирской газете. Это тема для отдельного разговора. Скажем сейчас о том, что, по утверждению современников, обширная библиотека и находившиеся в ней рукописи Николая Ильича были расхищены во время его продолжительной болезни: перед смертью Шаганов ослеп!

Мы, вероятно, ничего бы не знали об идейной близости и дружбе Шаганова с замечательным русским поэтом, если бы рассказы об этом любопытном событии не были бы записаны выдающимся владимирским краеведом А. В. Смирновым, автором словаря наших земляков.

Владимирский краевед еще в конце прошлого века писал о пропаже тетрадей с полежаевскими стихами. Но некоторые ковровские старожилы утверждают, что, якобы, видели тетради со стихотворениями Полежаева в 1939 году! Конечно, стихи Полежаева расходились в многочисленных списках и трудно сказать, выплывали ли на белый свет шагановские тетради или они безвозвратно утрачены, как многие произведения подпольной литературы, сопутствовавшей русскому освободительному движению. Но ведь пока никто на земле владимирской по серьезному не занимался поисками стихотворений опального поэта.

ОСЕНЬ В АБРАМЦЕВЕ

ОЛОТУЮ осень в Подмосковье незаметно сменила пора листопада. Кострами догорают нарядные клены, в сухом прозрачном холодном воздухе кружится медная листва; сладко пахнет рыжеватая хвоя. Эти дни прекрасны везде: и на берегах Клязьминского водохранилища, и в декоративных аллеях Останкинского заповедника, и на Московском море… Но едва ли где в другом месте вы испытываете такой живительный восторг и светлое чувство, трогающее самое сокровенное в душе, как в Абрамцеве. Здесь в дружеском рукопожатии слились и очаровательная природа, и искусство в высоких образцах нашего национального гения, и родная отечественная поэзия.