"Слушай, - сказала она - надо итти внизъ, надо eхать, меня злитъ, что ты такой надутый. Неужели нельзя все {136} просто?" "Ты въ Берлинe выйдешь замужъ", - безнадежно пробормоталъ Мартынъ. Влетeла горничная, забрала чемоданъ. За ней появилась Ольга Павловна, уже въ шляпe. "Пора, пора, сказала она. - Ты все здeсь взяла, ничего не оставила? Это ужасъ, обратилась она къ Мартыну, - мы думали спокойно завтра eхать..." Она исчезла, но ея голосъ въ коридорe нeкоторое время еще объяснялъ кому-то о неотложныхъ дeлахъ мужа, и Мартыну стало такъ пронзительно, такъ невыразимо грустно отъ всей этой кутерьмы, безалаберности, что захотeлось скорeе ужъ спровадить, сбыть Соню и вернуться въ Кембриджъ, къ лeнивому солнцу.
Соня улыбнулась, взяла его за щеки и поцeловала въ переносицу. "Не знаю, можетъ быть", - прошептала она и, быстро вывернувшись изъ метнувшихся Мартыновыхъ рукъ, подняла палецъ. "Тубо", - сказала она, а потомъ сдeлала круглые глаза, такъ какъ снизу вдругъ донеслись ужасныя, невозможныя, потрясавшiя весь домъ рыданiя. "Пойдемъ, пойдемъ, - заторопилась Соня. - Я не понимаю, почему этой бeдняжкe такъ не хочется отсюда уeзжать. Перестань, чортъ возьми, оставь мою руку!"
Внизу у лeстницы билась, рыдая, Ирина, цeплялась за балюстраду. Елена Павловна тихо ее уговаривала, - "Ира, Ирочка", - а Михаилъ Платоновичъ, употребляя уже не разъ испытанное средство, вынулъ платокъ, быстро сдeлалъ толстый узелъ съ длиннымъ ушкомъ, надeлъ платокъ на руку, и, вертя ею, показалъ человeчка въ ночной рубашкe и колпакe, уютно укладывающагося спать.
На вокзалe она расплакалась опять, но уже тише, безнадежнeе. Мартынъ сунулъ ей коробку конфетъ, предназначенную, {137} собственно говоря, Сонe. Зилановъ, какъ только усeлся, развернулъ газету. Ольга и Елена Павловны считали глазами чемоданы. Съ грохотомъ стали захлопываться дверцы; поeздъ тронулся. Соня высунулась въ окно, облокотясь на спущенную раму, и Мартынъ нeсколько мгновенiй шелъ рядомъ съ вагономъ, а потомъ отсталъ, и уже сильно уменьшившаяся Соня послала ему воздушный поцeлуй, и Мартынъ споткнулся о какой-то ящикъ.
"Ну вотъ - уeхали", - сказалъ онъ со вздохомъ и почувствовалъ облегченiе. Онъ перебрался на другой вокзалъ, купилъ свeжiй номеръ юмористическаго журнала съ носастымъ, крутогорбымъ Петрушкой на обложкe, а когда все было высосано изъ журнала, засмотрeлся на нeжные луга, проплывавшiе мимо. "Моя прелесть, моя прелесть", - произнесъ онъ нeсколько разъ и, глядя сквозь горячую слезу на зелень, вообразилъ, какъ, послe многихъ приключенiй, попадетъ въ Берлинъ, явится къ Сонe, будетъ, какъ, Отелло, разсказывать, разсказывать... "Да, такъ дальше нельзя, - сказалъ онъ, пальцемъ потирая вeко и напрягая надгубье, - нельзя, нельзя. Больше активности". Прикрывъ глаза, удобно вдвинувшись въ уголъ, онъ принялся готовиться къ опасной экспедицiи, изучалъ карту, никто не зналъ, что онъ собирается сдeлать, зналъ, пожалуй, только Дарвинъ, прощай, прощай, ни пуха, ни пера, отходитъ поeздъ на сeверъ, - и на этихъ приготовленiяхъ онъ заснулъ, какъ прежде засыпалъ, надeвая въ мечтe футбольные доспeхи. Было темно, когда онъ прибыль въ Кембриджъ. Дарвинъ читалъ все ту же книгу и, какъ левъ, зeвнулъ, когда онъ къ нему вошелъ. И тутъ Мартынъ поддался маленькому озорному соблазну, - за что {138} впослeдствiи поплатился. Онъ съ нарочитой задумчивой улыбкой уставился въ уголъ, и Дарвинъ, неторопливо доканчивая зeвокъ, посмотрeлъ на него съ любопытствомъ. "Я счастливeйшiй человeкъ въ мiрe, - тихо и проникновенно сказалъ Мартынъ. - Ахъ, если бъ можно было все разсказать". Онъ, впрочемъ, не лгалъ: давеча въ вагонe, когда онъ заснулъ, ему привидeлся сонъ, выросшiй изъ двухъ-трехъ Сониныхъ словъ, - она прижимала его голову къ своему гладкому плечу, наклонялась, щекоча губами, говорила что-то придушенно-тепло и нeжно, и теперь было трудно отдeлить сонъ отъ яви. "Что жъ, очень радъ за тебя", - сказалъ Дарвинъ. Мартыну вдругъ сдeлалось неловко, и онъ, посвистывая, пошелъ спать. Черезъ недeлю онъ получилъ открытку съ видомъ Бранденбургскихъ воротъ и долго разбиралъ паукообразный Сонинъ почеркъ, тщетно пытаясь найти скрытый смыслъ въ незначительныхъ словахъ.
И вотъ, плывя по рeкe подъ низкими цвeтущими вeтвями, Мартынъ вспоминалъ, провeрялъ, испытывалъ разными кислотами послeднюю встрeчу съ ней, - прiятная, хотя не очень плодотворная работа. Было жарко, сквозь закрытыя вeки солнце проникало томнымъ клубничнымъ румянцемъ, слышенъ былъ сдержанный плескъ воды и далекая нeжная музыка плывущихъ грамофоновъ. Погодя Мартынъ открылъ глаза и въ потокe солнца увидeлъ Дарвина, лежащаго въ подушкахъ напротивъ, въ такихъ же бeлыхъ фланелевыхъ штанахъ и открытой рубашкe, какъ и онъ. На ютe этой плотоподобной шлюпки съ плоскимъ, неглубокимъ днищемъ и тупымъ носомъ стоялъ Вадимъ и налегалъ на упорный шестъ. Потрескавшiяся бальныя {139} туфли сверкали отъ брызгъ, на остромъ лицe было внимательное выраженiе, - онъ любилъ воду, онъ священнодeйствовалъ, искусно, плавно орудуя шестомъ, вынимая его изъ воды ритмическими перехватами и снова на него налегая. Шлюпка скользила между цвeтущихъ береговъ; въ прозрачно-зеленоватой водe отражались то каштаны, то млечные кусты ежевики; иногда падалъ лепестокъ, и было видно въ водe, какъ изъ глубины спeшитъ къ нему навстрeчу отраженiе, и вотъ - сошлись. Мимо, лeниво и безмолвно, если не считать воркотни грамофоновъ, проплывали такiя же плоскiя шлюпки, а изрeдка байдарка или пирога со вздернутымъ носомъ. Мартынъ замeтилъ впереди открытый цвeтной зонтикъ, который колесомъ вращался то вправо, то влeво, но отъ женщины, тихо вращавшей его, ничего не было видно, кромe руки - почему-то въ бeлой перчаткe. На кормe стоялъ молодой человeкъ въ очкахъ и очень неумeло дeйствовалъ шестомъ, такъ что шлюпка виляла, и Вадимъ кипeлъ презрeнiемъ и не зналъ, съ какой стороны ее перегнать. На первой же излучинe она неуклонно пошла на берегъ, при чемъ выпуклый зонтикъ обернулся въ профиль, и Мартынъ узналъ Розу. "Посмотри, какъ забавно", - сказалъ онъ, и Дарвинъ, не мeняя положенiя толстыхъ заломленныхъ рукъ, посмотрeлъ по направленiю его взгляда. "Запрещаю съ ней здороваться", - сказалъ онъ спокойно. Мартынъ улыбнулся: "Нeтъ-нeтъ, непремeнно". "Если ты это сдeлаешь, - протяжно проговорилъ Дарвинъ, - я отшибу тебe голову". Было что-то странное въ его глазахъ, и Мартыну сдeлалось не по себe; но именно потому, что онъ разслышалъ въ словахъ Дарвина нешуточную угрозу и испугался ея, Мартынъ, {140} проплывая мимо застрявшей въ кустахъ шлюпки, крикнулъ: "Алло, алло, Роза!" И она молча улыбнулась, сiяя глазами и вертя зонтикомъ, и молодой человeкъ въ очкахъ уронилъ со шлепкомъ шестъ въ воду, и въ слeдующее мгновенiе поворотъ ихъ закрылъ, и Мартынъ опять закинулъ голову и сталъ смотрeть въ небо. Черезъ нeсколько минуть молчаливаго скольженiя вдругъ раздался голосъ Дарвина: "Здорово, Джонъ, - рявкнулъ онъ. - Подплывай сюда!"
