– Не всё тебе, – объяснил он. – Мне тоже кое-что. А свой долг ты сегодня отработаешь.

– Как?

– Сейчас узнаешь.

Они зашли в фирменный магазин электроники. Дмитрий подвёл дочь к стеллажу с ноутбуками и ткнул пальцем в самый дешёвый:

– Мне надо набирать текст и просматривать слайды. Такого достаточно?

– Достаточно… Но лучше давай купим другой, подороже. Вот этот, например.

– И ещё принтер. И подскажи, как подключиться к интернету.

Оля с дочерним смирением кивнула головой.

Вторую половину дня они провели на море. Вчерашняя непогода не оставила никаких следов; кругом властвовало лето, вода казалась ещё тёплой, а пляж, как и в разгар августа, был «завален» телами отдыхающих.

Лёжа под мягким предзакатным солнцем, Дмитрий размечтался о будущем. А вдруг его новый знакомый окажется человеком щедрым? И тогда… Но едва мысль доходила до этого «тогда», неожиданно наваливался сон. Дмитрий стряхивал его и возвращался к мечтам. И снова при попытке прикинуть, сколько может стоить написанный им рассказ, сонливость расталкивала все его мысли. В конце концов, и отец, и дочь заснули, соприкоснувшись головами, и проспали так до заката.

Оля уехала вечером в воскресенье, повеселевшая, нагруженная только что выловленной рыбой.

Уже в полной темноте Дмитрий вернулся домой и стал набивать написанный позавчера текст. Две строки вышли легко, но на третьей возникло какое-то неведомое ранее ощущение.

Он хотел писать новый рассказ! Именно сейчас! И непременно на бумаге!

Дмитрий отодвинул ноутбук и, расположив по диагонали стола стопку бумажных листов, вывел крупными буквами: «В посёлке насчитывалось тридцать дворов…»

В посёлке насчитывалось тридцать дворов. Много или мало? Если учесть, что на всей нашей съёмочной территории этот посёлок единственный, то вопрос кажется бессмысленным. Вы можете представить сами: четыре топографических листа подряд, с запада на восток, – это примерно шестьдесят километров на двести, – и ни одного населённого пункта, кроме этого! Два раза в неделю здесь садился пролётом Ан-2, привозил из райцентра продукты, к праздникам – сухое вино, – водка была под запретом, – и изредка какого-нибудь местного жителя. Наш лагерь располагался в полукилометре от посёлка и в двухстах метрах от «аэродрома», на берегу старицы. За старицей – великая река, прорывающая, ниже по течению, осевую часть хребта исполинским ущельем, почти каньоном, с бешеными порогами.

Посёлок выглядел сонным и утром, и днём, и вечером. Чем занимались местные жители, в основном, эвены, я до сих пор не представляю. Одна женщина заведовала клубом и по вечерам крутила кино, другая сидела на радиостанции, ещё пять женщин работали на маленькой ферме, где обитали три десятка мохнатых – под стать местным морозам – коров. Мужчин было мало. Население скучало. Скучали и мы, гуляющие без дела в ожидании вертолёта.

И вот, как-то в начале июня, геофизик Вася, похожий на «средней величины медведя», решил развеять многодневную скуку. Эвены обычно укладывались рано, бессонницей не страдали. Вася дождался ночи, – ночь, конечно, светлая, но всё же темнее дня, – подбил одного студента-практиканта на роль ассистента и отчалил с ним на моторной лодке впритирку к берегу. Плыли по течению, без мотора. По пути Вася разулся и вставил винные пробки меж пальцев ног. Возле посёлка он высадился на прибрежный песочек, затем, широко шагая и выворачивая ступни «по-медвежьи» внутрь, продефилировал по пляжу до уровня последней избы. Там он снова вошёл в воду и сел в лодку. Они проплыли по течению ещё с полкилометра, затем завели мотор и вернулись на базу.

Утро началось с всеобщего возбуждения, которое каким-то эфирным способом донеслось до нас. Мы побежали в посёлок. Дети метались между берегом и домами и кричали: «Чичинаус пришёл! Чичинаус!». Чичинаус – это местная разновидность снежного человека. Я замерил расстояние между следами и размер отпечатков. Было ясно, что их оставил прямоходящий антропоид высотой около двух метров и десяти-пятнадцати сантиметров. Дамы заахали. Настоящий же «Чичинаус» прошёл, как бы случайно, вдоль своих ночных следов, делая укороченные шажки и старательно выворачивая ступни наружу.

Спустя час все разошлись. Вася был чрезвычайно горд своим розыгрышем. Повторять этот финт он, конечно, не захотел – боялся, что какой-нибудь не в меру бдительный абориген сможет «засечь» его или сопровождающий катер.

Однако через два дня нам стало не до смеха. Таким же ранним утром на нашу базу прибежал поселковый пацанёнок с выпученными глазами. «Чичинаус пришёл! Опять! Но другой!» – выпалил он с ходу. Мы переглянулись и бросились за ним. Действительно, на дальней от нас окраине посёлка была чётко видна вереница следов – примерно таких же, то есть с растопыренными пальцами, но без выворота ступни. Вася долго чесал затылок и затем в течение целого дня был непривычно задумчив и молчалив. Мы, конечно, сперва подозревали его, но после поняли: на такое актёрство он не способен. В тот же вечер к нам заглянул один из жителей – пожилой, по здешним меркам, пятидесятилетний шофёр, обслуживающий ферму.

– А я понял, кто у нас по ночам ходит, – заявил он и указал взглядом на Васю.

Я с жаром стал доказывать, что, по меньшей мере, всю минувшую ночь он никуда не отлучался. Сам Вася с полным равнодушием слушал наш спор и не встревал. Когда гость напился чаю и убрёл домой, я предположил, что кто-то из местных жителей догадался, кто есть настоящий Чичинаус, и отплатил нам той же монетой. Нашёл я и вероятных кандидатов – главу поселковой управы и одного русского пенсионера.

Вася в ответ скривил физиономию:

– Ты видел вторые следы? Они точно такие же, как у меня. Но в этой деревне нет ни одного подходящего мужика. Одни замухрышки.

Мы улетели на следующий день. Вернулись через три месяца. Как выяснилось, Чичинаус больше не появлялся, и местные жители приписали появление его следов нашим, геологическим козням. Вскоре лёг первый снег. Мы торчали на базе в ожидании специального рейса Ан-2, и однажды, направляясь по единственной проторённой колее в сторону фермы, я увидел следы больших женских ботинок. На ферме работало пять женщин, но все они будто бы не подходили по комплекции на роль снежного человека. Хотя…

Киношница! Вот кто! Среднего роста. Но ботинки, как лапти сорок третьего размера. Как же я раньше не догадался?

Вернувшись, я поделился соображениями с Васей. Тот вздохнул и покачал головой, дав понять, что пришёл к такому же выводу.

Затем промямлил:

– Уж лучше бы Чичинаус…

И снова грустно вздохнул.

Ближе к полуночи позвонила Оля. Добралась она без происшествий, но устала, и прямо сейчас падает в кровать. Отец пожелал ей хороших сновидений.

Наступил вторник. В пол-одиннадцатого Дмитрий сложил листки в картонную папку – их оказалось всего четыре – и отправился в центр города.

«И всё же лето начинает сдаваться», – подумал он, ощущая лёгкий озноб между лопаток. Горожане, видимо, тоже поняли, что каникулы кончились – впервые с середины мая на улицах появились джинсовые куртки и лёгкие джемпера.

Валериан Юрьевич сидел за тем же столом под навесом и пил кофе.

– Уже вторая, – произнёс он с многозначительной интонацией, указав на полупустую чашку. – Чтобы прийти в норму, мне надо как минимум две.

– Я, наверное, сделаю то же, – ответил Дмитрий и, прежде чем подойти к стойке, положил на край стола папку.

Усевшись друг против друга – каждый со своей маленькой белой чашечкой – они несколько минут неторопливо попивали кофе. Наконец, Валериан Юрьевич провёл по губам указательным пальцем и углубился в чтение.

В первую минуту Дмитрий чувствовал себя как ученик на уроке – и это забытое ощущение слегка позабавило его. Ещё бы: последние двадцать лет он провёл на должностях не самых низких – от начальника отряда до начальника поисково-съёмочной партии. А тут – экзамен. Но вскоре, возможно, от крепкого кофе, ему стало спокойно, и он с интересом начал всматриваться в лицо читающего Валериана Юрьевича. Тот, правда, не проявлял никаких эмоций; даже губами не шевелил.