Я кивнул ему на прощание, поспешно спустился по лестнице в фойе и вышел на улицу.

То, что я увидел на улице, поразило меня настолько, что я некоторое время стоял, словно парализованный, как мокрая курица с опущенными крыльями. Вокруг Дома дружбы шел настоящий кулачный бой. В то время, как там, в кинозале, торжественно произносили речи о мире и дружбе, здесь, на улице, трещали скулы, ломались ребра, ноги и руки в жаркой рукопашной схватке. «Тигры» Баранова, словно кошки, прыгали в воздух с криками «Мяу», выставив вперед руки и ноги, и, словно мячики, отлетали от железных кулаков стойких бойцов школы «Кекусинкай». Милиция попыталась было навести порядок, разнять бойцов клуба и боевиков школы «Вадарю», но это было все равно, что сунуться в огонь с голыми руками. Бедным милиционерам не оставалось ничего другого, как, имитируя бой, помахивать своими дубинками и держаться подальше от общей свары, дожидаясь конца сражения. Тут же стояло несколько машин скорой помощи, подбирающих павших с поля битвы. В этот вечер в больницу было доставлено около четырехсот боевиков школы Баранова с переломанными носами и костями и семь членов клуба с легкими вывихами и ушибами. Слава Богу, что никого не убили в драке.

Я старался бочком протиснуться между дерущимися, но внезапно получил такой сильный удар от облезлой кошки, что из глаз у меня посыпались искры. Двое бойцов из школы Козлова заметили меня и, предложив свои услуги, пробили брешь и вывели меня из окружения «тигров». Как только мы оказались за фронтом военных действий, я, забыв поблагодарить моих провожатых, пустился во всю прыть подальше от опасного места, массируя по дороге ушибленную скулу.

Когда я, немного успокоившись, вышел на центральную улицу и оглянулся, то увидел четверых незнакомых мне молодых парней, следующих за мною по пятам. Недремлющее око Баранова, наверняка, засекло мой прорыв из Дома Дружбы и направило вслед карателей. Я беспомощно огляделся по сторонам. Подмоги мне было ждать не от кого. Парни, заметив, что я смотрю в их сторону, остановились и стали рассматривать афишу. Тоже мне, сыщики-шерлок-холмсы. Костоломы проклятые! Я решил: «А, будь, что будет». И делая вид, что их не замечаю, отправился в кафе «Снежинка». Туда я шел так просто, для очистки совести. Во встречу с моими ночными посетителями я мало верил. Более того их странный визит я уже относил к области моего психического расстройства после тяжелого переутомления и почти был уверен, что все мне или приснилось, или галлюцинировалось в моем воображении. Если бы не фотография Карима с могильными плитами, то я даже бы и не вспомнил об этом. А так все же где-то в глубине моего сознания еще теплилась маленькая надежда: «А вдруг они придут».

Ушибленный глаз болел, я достал из кармана медный пятак и приложил его к веку. За закрытым веком часто пульсировала кровь, сходились и расходились разноцветные круги. Я подумал, что стоит вот так закрыть глаза и можно сразу попасть в другой мир. Так, вероятно, и делает страус, пряча свою голову в песок во время опасности. Ни четырех мальчиков с пудовыми кулаками, никакого страха. Я опять оглянулся, парни не отставали.

Возле кафе «Снежинка» я сразу же увидел своих ночных знакомых и почему-то нисколько не удивился. Возможно, в моменты опасности человек перестает чему-либо удивляться. Я сразу же затащил их в кафе, усадил за столик и заказал четыре порции мороженого. Они были все в той же полевой форме императорской Квантунской армии.

– Спасибо за цветы, – сказал унтер-офицер.

Я вначале не понял, но затем вспомнил, что положил полевые цветы на их могилы, махнул рукой:

– А-а, не стоит благодарности. Угощайтесь, – и я кивнул им на мороженое, поставленное официантом перед ними.

– Извините, – замялся унтер-офицер, – мы не любим мороженое.

– А-а, понимаю, тогда я закажу вам кофе.

– Ничего не нужно, – жестом остановил меня унтер-офицер.

Я не стал ни возражать, ни уговаривать, потому что не знал правил, существующих в их мире. К тому же лишней назойливостью я мог поставить их только в неловкое положение. Мороженое в стаканчиках так и осталось стоять перед ними и таять.

В это время в кафе заглянул один из парней. Он пристально посмотрел на меня и стаканчики с мороженым на столе, потоптался на месте в нерешительности и вышел.

т досады я закусил губу, подумав, что они так просто не оставят меня в покое. Заметив мое расстройство, унтер-офицер спросил:

– У вас неприятности?

– Еще какие! – словно накипевшая боль, вырвались у меня из груди слова отчаяния. – Видели, сейчас в кафе входил детина? Так вот их еще трое поджидают меня на улице, от самого Дома дружбы преследуют. Фингал под глаз поставили. Боюсь, что все ребра мне пересчитают, когда я выйду отсюда.

Унтер-офицер повернул голову к коренастому, с короткой стрижкой солдату и сказал:

– Синдзи, иди, разведай обстановку.

Солдат бесшумно вскочил и вышел из кафе. Через несколько минут он вернулся и доложил что-то унтер-офицеру по-японски. От его сообщения оба, унтер-офицер и фельдфебель, сделали удивленные лица и произнесли японское восклицание с поднимающейся интонацией в конце:

– Э-э-э!!

– Что такое? – всполошился я.

– Он сказал, что их на улице уже не четверо, а двенадцать человек. Могут подойти еще и другие.

У меня сердце ушло в пятки.

– Вы хорошо бегаете? – спросил меня унтер-офицер. Я обалдело молчал. Ему пришлось повторить вопрос.

– Бегаю по утрам, – наконец, придя в себя, ответил я срывающимся голосом. – Но какое это имеет значение?

– Нужно отсюда убираться, а то их станет больше, – заметил фельдфебель.

– Но как?

– Можно попробовать, – спокойно продолжал унтер-офицер. – Мы их задержим, а вы бегите как можно быстрее.

– Но как вы их задержите? – воскликнул я взволнованным голосом. – Их двенадцать, а вас всего трое. Нет, все пропало!

– Не паникуйте, – улыбнувшись, сказал фельдфебель и, кивнув на унтер-офицера, заметил: – Господин Мацуяма был чемпионом джиу-джитсу в полку. Я тоже занимался кэндо и каратэ, а Синдзи – он просто зверь в драке. Как-нибудь выпутаемся.

Я их поблагодарил, слабо веря в успех предприятия.

– Жаль, что не удалось поговорить, – с сожалением вздохнул я.– Я вижу, вы очень интересные люди.

Я расплатился с официанткой, мы встали и направились к выходу.

Как только мы вышли из кафе, меня тут же обступила плотным кольцом дюжина крепких парней, оттеснив к стенке японцев. Я с отчаянием посмотрел в сторону военнопленных, потеряв всякую надежду на их помощь. Да и что они могли сделать в этой ситуации, единственно разумное для них было тихо-мирно унести самим ноги.

– А-а, попался, голубчик, – злорадно произнес здоровенный детина, который заглядывал в кафе. – Не дождался помощи от гаденышей своего брата.

И он занес кулак перед моим лицом. Я зажмурился, ожидая удара. Но в это мгновение все же одна мысль пронеслась в моей голове: «Неужели он не заметил японцев, сидящих рядом со мной? Странно, что никто не обратил на них внимания, когда мы вышли из кафе». И в это время я услышал истошный вопль парня. Я открыл глаза и увидел его лежащим в двух шагах от меня, как подкошенная трава, на тротуаре. Двое других, зажав животы, словно рыбы, хватали ртами воздух, как будто неожиданно кто-то нанес им удары в солнечные сплетения. Вся когорта «тигров» пришла в смятение, они размахивали в разные стороны кулаками, как будто не видели противника, а трое моих японцев спокойно и точно наносили им удары в самые болезненные места. Это походило на игру «Я тебя в упор не вижу» и еще на тренировку, когда тренер на ринге бьет боксера с завязанными глазами, приучая его к ориентированию в пространстве.

– Бегите же, – крикнул в мою сторону унтер-офицер Мацуяма, делая подсечку стоящему в растерянности напротив меня парню.

Тот, как подкошенный, рухнул на асфальт. Я рванулся с места в освободившееся пространство и успел сделать шагов десять, пока очухались «тигры» и бросились за мной в погоню. Неизвестно откуда взявшийся белобрысый, длинный, как жердь, детина бросился мне наперерез со стороны перекрестка. Я замедлил бег, но сзади раздался крик Мацуяма: