— Анна, что ты напридумывала? — дядя Глеб взял меня за плечи. — Саша, за кого выходит замуж Нина?

— Да рентгенолог у нас новый, месяца они не встречались, так вот сразу и замуж. Мы там ржём все. Наконец она нашла себе кого-то, правда, он пьёт прилично, но ведь ей это не мешает. Анечка, какое тебе дело до Нины?

— А ребёнок?

— Ничего не понимаю. Аня, какой ребёнок, и как Нина связана с Ильёй?

И тут я всё рассказала. И про тот разговор с Ниной, и про то, как к Ваньке заявилась с просьбой жениться на мне. И про свою беременность тоже.

Никогда не забуду выражения их лиц…

Мама обняла меня и поздравила. Представляете, ни слова осуждения. Вот такая у меня мама! А папе сбивали давление.

Он потом так долго ругался. Нет, не на меня. Он поражался подлости человеческой.

Только у меня как будто камень с души упал. Мои всё знают, Нина никогда не была беременной, а уж от Ильи — так точно.

Завтра попробую с ним поговорить. Я так решила. Завтра, обязательно завтра.

***

Утром летела в роддом как на крыльях и сразу в детское отделение.

Палату мыли. Санитарки старательно надраивали окна и панели. А маленькая девочка лежала в своём кювезе мёртвая и давно холодная.

Её просто отключили.

Как же я ревела!

Врачи пытались сказать, что она всё равно бы не выжила, так зачем давать мнимую надежду матери. Ещё говорили, что нормальной она бы никогда не была. Но ведь Глебка есть.

Я никак не могла не могла успокоиться, я винила их во всём, они просто убили её, они — люди, не бог. Бог давал девочке шанс, а люди его отобрали.

Только плачь не плачь, а жизнь обратно не вдохнёшь. Убить можно, а оживить не в нашей власти.

Меня прогнали из роддома, велели домой идти.

И я пошла, только не к себе домой, а к Илье. У него отпуск, так папа сказал.

Кафедральные все в отпусках.

Я долго звонила в двери, потом стучала. Мне никто не открыл.

Пошла к соседке, разузнать.

— Так он уехал, детка. Ключи мне оставил, цветы поливать.

— Уехал?

— Да, уехал. С сумкой такой большой, а вот куда — забыла.

========== Он вернулся ==========

Я очень долго и упорно объясняла соседке Ильи, что мне нужно войти в квартиру и оставить записку на самом видном месте.

— Понимаете, — всё повторяла и повторяла я, — я должна ему написать, чтобы он, как только вернётся, связался со мной. Это очень и очень важно.

— Кто ты ему?

— Невеста.

— Невеста его бросила. Он мне сам сказал. Давно, ещё в начале мая. Пришёл сам не свой вечером, да как долбанёт по стенке кулаком. Я услышала и прибежала. В кровь руки разбил. А он хирург. Я тогда с ним до утра сидела. Всё успокаивала, пыталась объяснить, что жизнь на бабе не заканчивается. И я тебя после этого в квартиру пущу? Да?! Да он из-за тебя съезжать собрался. Сказал, надоело всё, надо начинать на новом месте жизнь с нуля… Вот и поехал искать новое счастье на новом месте.

— Как съезжать?! Куда?! Совсем?! Так он не вернётся?!

— Вернётся за вещами и квартиру продать…

Я сползла по стенке на пол, живот скрутило, прямо сильно так, больно.

Испугалась я, ой, как испугалась. Телефон достала и давай набирать. У мамы вне доступа, от папы пришло сообщение — «не могу сейчас говорить». Ответил только дядька.

— Да, Анюта, что? У меня совещание. В темпе говори.

— Дядя Глеб, Илья уехал совсем, квартиру продавать будет. Меня соседка внутрь не пускает, записку оставить, и у меня живот схватило, а девочка умерла, её отключили.

— Где ты? Адрес давай, и попроси соседку дать тебе но-шпу. Если сильно болит — вызывай «скорую». Сейчас мать твою найду. Та девочка, из роддома?

— Господи, какая девочка умерла? — соседка захлопотала около меня. — Тебе плохо детка, давай ко мне заходи, сейчас принесу воды, сколько но-шпы? — слышала она, что ли, то, что дядька говорил? Ну да, у меня же громкая связь включена. — Ага, две таблетки, да? — продолжала соседка. — Или давай ампулу дам, выпьешь ампулу, вкус мерзкий, но ничего, действует быстро. Нет у меня в таблетках, а желчный приступы даёт, вот Илюша и велел ампулы но-шпы в доме держать. Он мне и колет, и вообще сколько раз он мне жизнь спасал…

Я полулежала у незнакомой тётки на диване, ампула довольно быстро возымела своё действие, и мне стало легче, физически легче.

— Так он не вернётся? — сквозь слёзы опять спрашивала я.

— Я ж сказала, приедет. С животом что?

— Ребёнок!

— Ильи ребёнок?

Я только головой кивнула.

— А какого ты его прогнала?

— Да мне наговорили всякого.

— Сама ещё ребенок, как погляжу. Вот горе луковое Илюше-то досталось… А такой парень видный. Теперь у него двое детей, не считая сына. Вот же ты горе луковое!

Она причитала, жалея Илюшу, и взмахивала руками. Расхаживала по комнате, что-то говорила, рассуждала, а я не слушала, потому что все мои мысли были направлены на моего ребёнка, мою девочку. Ей сейчас было плохо, и так хотелось ей помочь. Ведь она должна жить. Должна родиться и жить. Обязательно!

Приехал дядя Глеб с мамой, вызвали «скорую», и я залегла на сохранение.

***

Капают и капают, конца и края этим капельницам не видно. А от Ильи ни слуху ни духу. Зато Ванька звонит чуть ли не каждый день.

Уже три дня прошло. А я реву, день и ночь реву. Потому что я сама ещё тогда, давно, удалила номер Ильи из телефона, и позвонить я ему не могу. Просила папу позвонить. Он рассердился.

— Аня, ты считаешь что тебе всё позволено? Хочешь — гонишь, хочешь — зовёшь? Нет, жди, приедет — тогда и поговорите. Если поговорите.

Дядю Глеба просила, он повторил папины слова. Как сговорились. Только ещё добавил, что за свои поступки надо отвечать, да и за слова тоже.

Ваньке сказала, что беременная, так он заявил, что его любви на троих хватит. Глупый, у моей девочки есть отец. Я верю, что есть.

Про мои слёзы врачам донесли соседки по палате, и в результате на ночь мне сделали снотворное.

Ещё отругала меня врачица, что я спокойной должна быть ради ребёнка, а я истерю. Сильно отругала, даже грубо. Со мной в жизни так никто не разговаривал.

А под утро мне приснился сон, что Илья в палату рвётся, а его не пускают, санитарка про часы посещений что-то говорит. Сладкий сон такой, и Илюша мой совсем как настоящий. Просыпаться мне не хотелось, хотелось дальше сон смотреть, только снилось уже что-то другое. Не помню что, да и не важно.

Но потом я всё-таки открыла глаза. Думала про процедуры, про завтрак мерзкой кашей и про капельницы. Повернулась на другой бок, а у моей кровати он.

— Анюта, выспалась? Слухи ходят, ты тут концерты устраиваешь? — говорит, вроде ругает, а у самого в глазах чёртики прыгают.

— Ты! — Я вскочила и повисла у него на шее. А он просто подхватил меня.

Больше всего боялась, что отпустит.

Мама в своё время эту фразу мне говорила, про папу. Только сейчас я её истинный смысл поняла.

Больше всего опасалась, что уйдёт, что попросят его из гинекологии. Нет, не ушёл. Тётки в палате перешёптывались, обсуждали, но мне не до них и не до разговоров.

Он мне рассказал, что поехал он к маме, в глубинку, она там фельдшером до сих пор работает, хотя уже по возрасту пенсионерка. Медик на деревне — это не профессия, это жизнь. Он у неё каждый год отпуск проводит, помогает, больных принимает, да всё, что приходится, то и делает. И в доме дел полно, дом содержать мужик нужен, отец умер, сестра с двумя детьми в другом посёлке. Вот он и старается, где по работе подсобить, где по дому. А мать пока на огороде возится да заготовки на зиму консервирует. И ей подспорье, и он с собой домой берёт.

Мать к нему переезжать не хочет, ей дома привычней, и подружки у неё, да и могилу мужа оставлять вроде как грех.

Связь там плохая, так что сообщение от соседки получил не сразу, а только вчера, когда в город за продуктами приехал.

Вот, вернулся. Родителей разбудил ни свет ни заря, узнал, где я, и ко мне прорвался.