Это было похоже на вход в Нарнию – шагаешь через дверь КПП, похожую на шкаф, и попадаешь в необыкновенное место, которого нет. И где все знают друг друга.

Но нужно еще добавить, что в Северодвинск со всей страны стекались и научные сотрудники – он был не только военным центром, но и наукоградом. А теперь представьте себе место, в котором остались от шестидесятых годов культ образованности и культ шутки, прибавьте к этому культ защиты, и вы поймете, что Северодвинск даже восьмидесятых и начала девяностых годов вполне может стать местом, в которое отчаянно хочется вернуться.

Или которое хочется построить. Так что «АндерСон» – кафе с сильным и личным бэкграундом, его настоящую идею очень трудно украсть.

Потому что нельзя создать наполненный подробностями мир, если этот мир изначально не твой.

Нельзя украсть хюгге.

История с «каждый в кафе знает каждого», которая вдохновляла Анастасию, – это тренд, набирающий последние несколько лет популярность и силу.

Это датское хюгге.

Мы опять возвращаемся к скандинавской теме – но куда от этого деться в «АндерСоне»? Хюгге – понятие, которое датчане считают одной из основ своего общества и о котором они готовы говорить так же часто, «как итальянцы о еде».

Сейчас модно открывать хюгге-кафе. Как они выглядят?

Ричард Оранж (The Guardian) так описывает аутентичное хюгге-кафе: «Это непереводимое ощущение места, людей и единения, которое датчане ценят выше всего.

Это свечи, точно… освещение. Совсем не то, что большие лампы на потолке. И мебель: вам кажется, она куплена в разных местах, как в старом кинозале. Возможно, здесь все знакомы. На первый взгляд кажется – все связаны, место наполнено общением, даже если никого нет».

В общем, хюгге-кафе – это место, которое продает чувство дома.

Сделать кафе в этом стиле непросто, считают датчане: нужно слишком долго собирать вещи, которые вызовут умиление, удивление, узнавание и усмешку одновременно.

И да – вы не можете просто купить хюгге, как пакет программного обеспечения. На это нужно потратить свое время.

Возможно, «АндерСон» – первое хюгге-кафе в России, но мы этого еще не знаем. Мы должны понять, какими вещами команда «АндерСона» наполняет свои заведения и как строит свои отношения с гостями – теми, кто пришел к этому «месту социального водопоя».

– До «АндерСона» у меня было четыре основных места службы, четыре работы, и из каждой я вынесла знание, чем никогда в жизни точно не буду заниматься.

Сначала это было рекламное агентство, в котором я работала рекламным агентом. Надо было по телефону звонить и что-то кому-то предлагать. А я интроверт в критической степени. Даже сейчас для меня нет большего ужаса, чем корпоративные мероприятия, на которых надо выступать. У меня за неделю депрессия начинается.

Когда мне надо понять, что происходит в кафе (если что-то там не складывается), я ни с кем там никогда не разговариваю. Я просто сижу и слушаю, что говорят гости за соседним столом, покупатели около витрины, люди на празднике, официанты между собой. Я не разговариваю – я смотрю. Могу, разумеется, задать нужный мне вопрос. Но это неэффективно, потому что, во-первых, мне правды никто не скажет, а во-вторых, слова – это способ создания дополнительных смыслов. По большей части они лишние.

Когда нужно что-то придумать, я придумываю образ и картинку, а ее уже описываю словами. В моем мире деловые партнеры должны говорить друг другу не «я тебя услышал», а «я тебя увидел».

Конечно, рекламное агентство вообще не моя работа была.

Но я начала смотреть, как устроен этот бизнес, и подумала, что некисло кто-то придумал: наняли людей, зарплату им не платят, платят только проценты… Я тоже так могу.

И смогла. Восемь лет я руководила собственным рекламным агентством. Это было самое начало дикого рынка, когда все занимались всем. У меня было несколько печатных станков и цех, в котором мы делали наружную рекламу. Это и стало специализацией – полиграфия и наружка.

Обычное агентство, которых в Москве миллион. Вернее, был миллион – до централизации рынка. Но тогда крупные сетевые агентства только зашли в Москву, только открывали свои представительства, так что рынок не был еще поделен и всегда была возможность перехватить большой заказ.

Однажды нам достались два крупных клиента. EY и «Алмазы России – Саха». «Алмазы» заказали большую партию сувенирной продукции и не платили за нее год. А потом вдруг заплатили. Им под конец отчетного периода надо было куда-то деньги скинуть, предполагаю. Я от счастья чуть с ума не сошла. Машину себе купила.

А EY с присущей им элегантностью делали кубок по гольфу. Они хотели какие-то необычные призы, и мы ударили местной экзотикой – предложили им призовые кубки, расписанные под гжель. Разместили свой заказ на гжельском фарфоровом заводе. Обо всем договорились. Приехали забирать – и не нашли в цехах ни одного вменяемого человека. Вокруг – прекрасная пьющая деревня. Вечер.

В цеху стоит наш заказ, сделанный наполовину, и ответственный за производство товарищ нам говорит: «А приезжайте вы где-то этак навскидочку через месяц». А мне завтра заказ в Москву везти нужно. Поехала по деревне собирать мастеров, которые к вечеру еще физически могли что-то там разрисовывать.

Парень, который заказывал у меня тогда призовые кружки, сейчас управляющий партнер EY в России, его зовут Александр Ивлев. Такой у нас с ним получился параллельный карьерный рост.

Я, участвуя в конкурсе EY в 2016 году, увидела его, вспомнила всю эту гжель. Говорю: «Александр, хочу с вами еще раз познакомиться». А он мне отвечает: «Я вас прекрасно помню». Я не стала его спрашивать, почему он меня помнит. Мы сдали гжель за пять минут до начала турнира. Видимо, что-то было в тот день в моем лице, что не дало ему возможности забыть меня все эти годы.

А тогда я подумала и решила, что все, хватит. Больше не хочу. Просто появилось ощущение, что дальше будет все одно и то же. Что лучше ничего не случится, потому что я просто не знаю, как это сделать лучше. Я продала имущество, трудоустроила своих людей и ушла в найм. Было у меня ощущение, что большая компания – это большой и интересный мир, которого я не знаю.

Этих миров, этих компаний у меня в итоге оказалось три. Назовем их так: мир А, мир В и мир С. Все три компании до сих пор существуют, они очень известны, поэтому я не хочу упоминать их названия, да это и не важно. Важно то, что я для себя из этих миров вынесла.

Я никогда в принципе не хотела быть похожа на какого-либо конкретного человека. Зато нашелся человек, на которого я так остро не захотела быть похожа, что это обстоятельство оказало влияние на все, что со мной происходило дальше в бизнесе. Меня перло от идей, я могла круглосуточно вкалывать и постоянно чувствовала отдачу. Ты работаешь, а вокруг все крутится, растет, увеличивается, становится лучше. Зарплата у меня была в три раза больше, чем на предыдущем месте работы. При этом имелась гигантская служба внутреннего контроля, но такого воровства, как там, я вообще нигде не видела.

Это был опыт про то, что никакой бюджет не спасет, если у тебя работает двадцать тысяч человек и они все ненавидят свою компанию. Ненавидят, но держатся за места. Потому что бюджеты, белая зарплата, возможность затеряться в толпе и ничего не делать. А если ты все-таки захочешь что-то сделать, то надо костьми лечь, чтобы продраться через дикое количество интриг, контролеров, чьих-то детей бесконечных. Через полтора года я все-таки ушла. Для меня все это было просто невозможно. Деструктивно. Вырваться из этого мира, кстати, тоже было не так-то просто, но в конце концов мне удалось убедить акционеров, что на этом месте им нужен другой человек.

За эти полтора года я окончательно поняла, что есть то, что я никогда в жизни не буду делать. Я никогда не буду строить компанию как маленькую модель государства. Не мой путь.