_• «чужой» мир – это мир этнически и/или хтонически (субстанционально), социально или культурно (и прежде всего – религиозно и идеологически) чуждый и враждебный;

_• «чужой» мир воспринимается нерасчленимо, как речь на чужом языке;

_• это мир форм множественного числа со значением однородного множества и мир нарицательных имен, в котором и собственные имена функционируют как нарицательные;

_• «чужой» мир – это мир неведомый и незнаемый (земля незнаемая) – и более того: это мир, который и не следует знать;

_• в отношении к «чужому» действует принцип воинствующего невежества – «не знаю и знать не хочу», с принятой наперед установкой на отказ от выделения отличительных признаков;

_• понятие о «чужом» не всегда поддается объяснению с точки зрения логики, поэтому отрицательно оцениваемым и отвергаемым оказывается во многих случаях не сам «чужой» мир, а его противоречащее стандартному о нем представление [Пеньковский, 1989: 57–63].

Отрицательная оценка «чужого» обусловлена серьезными культурно-историческими, этническими и социальными факторами. Прежде всего, категория «чужой», являясь частью бинарной оппозиции «свой-чужой», традиционно противопоставлена всему положительному, что несет в себе понятие «свой». Чужое/чуждое – это прежде всего незнакомое, лежащее за пределами привычного образа жизни, то есть то, на что не может сослаться собственный жизненный опыт [Bollnow, 1982], цит. по: [Куликова, 2004б: 48]. Мифологизированный характер восприятия мира способствовал распространению представления о «чужих» как существах нечеловеческой природы, демонах, богах [Виноградова, 1995; Байбурин, 1990]. Невозможность контролировать внешние процессы вселяла в людей страх, чувство бессилия перед неизвестностью, боязнь неопределенности. Таким образом, находящиеся за пределами «своего» общества считались «чужими», что, однако, предполагало возможность вхождения «чужого» на «свою» территорию и, соответственно, формировало определенное отношение к этому «чужому», закрепленное в сознании и языке группы.

В политической коммуникации ярким примером актуализации негативного отношения к «чужому» является предвыборная борьба. Г. Г. Почепцов отмечает, что основным инструментарием выборов сегодня становится «тиражирование негатива об оппоненте» [Почепцов, 2008: 20]. Возможную причину такого упора на негатив автор видит в том, что негативная информация лучше распространяется в устном общении, следовательно, она всегда выйдет за пределы официальных публичных каналов, чтобы продолжиться в неофициальных. Все это исторически связано с более важным значением для человека именно негативной информации, поскольку на нее требуется немедленное реагирование [Там же: 20–21].

В этом смысле «чужой» близок образу врага. По определению В. И. Жельвиса, «враг – это чужой, отношения с которым выясняются на поле брани в прямом и фигуральном смыслах» [Жельвис, 2001], цит. по: [Карасик, 2011: 239]. В. И. Карасик отмечает, что системообразующим признаком врага является наличие угрозы с его стороны группе людей, с которыми себя идентифицирует индивид [Карасик, 2011: 239], при этом враги различаются по характеру угрозы (уничтожение индивида либо народа, гибель души, угроза священной идее, опасность для среды обитания и т. д.), по масштабу, или степени угрозы (глобальные и локальные), по уровню (конкретные и символические), по проявлению (явные, или внешние, и скрытые, или внутренние) [Там же: 239–240]. Чужой становится врагом, если чужой проявляет любую форму агрессии по отношению к группе субъекта [Там же: 239].

Однако, даже осознавая, что «чужое» несет в себе явную негативную информацию, к нему можно относиться по-разному. Т. В. Цивьян отмечает, что «иной может принимать разные значения в поле оценочного противопоставления “хороший/плохой”, и это дает дополнительные возможности для вариативного членения мира» [Цивьян, 2009: 9]. Прежде всего это выражается в смене сугубо негативного отношения к «чужим» на терпимое отношение, которое при определенных обстоятельствах может перейти в положительное. Концепт «чужой» трансформируется в толерирующий концепт «другой».

Вопрос о разграничении понятий «чужой» и «другой» поднимается в психологии и философии [Вальденфельс, 1995; Корчак, 2006], этнокультурологии и межкультурной коммуникации [Визгин, 2001; Гришае-ва, 2003а; Иссерс, Рахимбергенова, 2007 и др.]. В широком смысле оппозиция «свой-другой» характеризуется как когнитивная основа для формирования толерантной личности [Гришаева, 2003б]. С точки зрения межкультурной коммуникации одной из причин восприятия «чужого» как «другого» является стремление эмпатически войти в другую культуру, идентифицироваться с нею, освоить ее изнутри, не теряя «своего» в процессе взаимодействия культур [Пивоев, 1998: 12].

В исследованиях европейских лингвистов нет четкого терминологического разграничения «чужого» и «другого», однако делается акцент на функциональной двойственности понятия others, особенно характерной для политического дискурса. Так, по утверждению Л. П. Сего, «политическая чужеродность, в противовес распространенному мнению, не является абсолютно негативной. Политика, сама по себе, за исключением очевидных оскорблений, не так агрессивна» [Sego, 2001: 110].

Идея двойственного отношения к «чужим» или «приходящим извне» закреплена в языке и имеет очень глубокие корни, проявляясь в специальных значениях понятия «чужой». Анализ древних языков позволил выделить следующие значения: 1) чужестранец; 2) чужестранец, пользующийся правами гостеприимства; 3) тот, кто приходит извне; 4) тот, кто находится вне пределов общины [Бенвенист, 2010: 368]; 1) гость; 2) купец; 3) враг [Черных, 1999]; 1) чужой как друг и чужой как гость, пользующийся покровительством; 2) чужой как враг, угрожающий, как соперник, или враг в собственном смысле слова [Сараджева, 2005: 31].

Дихотомия «свой-чужой», являясь базовой для политической сферы, наиболее удачно подходит для осуществления политических манипуляций, «ибо априори заключает негативные/положительные смыслы и способна быть наполненной любым содержанием, отражающим интересы различных социальных групп» [Григорьева, 2010: 328]. Дискурс о других (чужих) может принимать форму либо прямой дискриминации при общении с «другими», либо непрямого письма или речи в негативной форме о «других» [Wodak, 2008: 295].

В политическом дискурсе концепт «чужеродность» может использоваться для выделения особенностей так называемой «воображаемой оппозиции», «воображаемого противника», взгляды которых расходятся с позицией данной политической группы. Чужеродность в политической коммуникации не несет в себе открытой вражды, а лишь является вероятной, но не реальной возможностью появления борющейся совокупности людей, противостоящей другой, точно такой же совокупности. Враг есть только публичный враг, поэтому все соотнесенное с такой совокупностью людей, в особенности с целым народом, становится в силу этого публичным. Осознание существования «врага» вовсе не предполагает его немедленного уничтожения. Напротив, «враг» заслуживает обходительного обращения, поскольку представляет потенциальную угрозу [Диспозиция…, 2007: 124].

Итак, при интерпретации отношений чужеродности в русле гуманитарных наук необходимо учитывать семантическую неоднозначность понятия «чужой» и определять его не только как неизвестное, непонятное, враждебное, таящее в себе угрозу, но и как потенциально нужное, привлекательное, требующее толерантного отношения. В связи с этим отношение к «чужим» в политическом дискурсе может варьироваться от негативного до нейтрального или положительного. Понятие «чужой» всегда опосредовано понятием «свой», поэтому не является объективной категорией и зависит от интерпретации и установки адресанта: с изменением перспективы исследования меняется установка на то, кто является «чужим» в данных конкретных условиях (народ – власть, правящая партия – оппозиция, Восток – Запад, Россия – Великобритания, Conservatives – Labourists, Cameron – Brown и др.). Социальный и культурно-исторический контексты являются определяющими при интерпретации отношения к «чужим» в политическом дискурсе. Конструирование чужеродности обладает рядом характеристик, свойственных процессу идентификации групп. Поскольку идентификация групп осуществляется через репрезентацию в дискурсе, можно заключить, что отношения чужеродности также конституируются в дискурсе как форме социолингвистической реальности.