– Правда!

– Неправда!

– Правда! У меня есть свидетели!

Мужчина, державший меня, повернулся к Хауку.

– Я полагаю, твой свидетель – это сбежавший мальчишка? – поинтересовался он.

– Это Оттар, – ответил Хаук. – Можете пойти в трактир «Латунный карлик». Там подскажут, где его найти. Другие тоже видели. Они подтвердят мои слова.

Я сглотнул, вспоминая, как вскочил на стол, перевернул кувшин и растоптал еду. Да, свидетелей там было предостаточно.

– Но это ты влез куда не следует и побеспокоил медведя, – обратился мужчина к Хауку.

Побеспокоил медведя? А про меня никто не подумал?

– Я никуда не влезал, – ответил Хаук. – Дверь была открыта. И он вошёл первым.

Хаук кивнул в мою сторону.

– Я просто пошёл следом.

– И ты решил проучить его и бросить в клетку с медведем?

Хаук пожал плечами.

– Но я же его выпустил!

– Он мог погибнуть. Его жизнь висела на волоске – по крайней мере, мне так кажется, – добавил мужчина и с любопытством оглядел меня.

– Это правда. Я чуть не погиб, – подтвердил я. – А ещё он украл мою котомку! – Я указал на пол, где она лежала. – И он не выпускал меня, он…

– А ты действительно украл его ужин?

Я почувствовал, как кровь приливает к лицу. Мне только-только начало казаться, что незнакомец на моей стороне! Интересно, как поступают с ворами в этом городе? Запирают в темнице? Изгоняют? Отрубают руки?

Мужчина сильнее сжал моё запястье.

– Отвечай!

– Я не знал, что это его ужин, – промямлил я.

– Но ты украл его! – возразил Хаук.

– Я был голоден. Меня ограбили и отобрали все деньги!

– Хм-м-м.

Незнакомец внимательно посмотрел на меня, как будто прикидывал, хватит ли длины верёвки, чтобы вздернуть меня.

– Что прикажете делать с этим, доктор? – спросил караульный, дёрнув за верёвку, которой были связаны руки Хаука.

Доктор. Я думал, он констебль или какой-нибудь другой высокопоставленный чиновник.

– Держись отсюда подальше, – обратился доктор к Хауку. – Мне неинтересно, что украл другой. Если я ещё раз увижу тебя где-нибудь рядом с медведем, ты очень об этом пожалеешь.

– А что насчёт него? – поинтересовался Хаук, бросив на меня гневный взгляд.

– Не твоё дело. Держись подальше. Понял?

Хаук пожал плечами.

– Ты меня понял?

– Да, – процедил Хаук сквозь зубы.

– Подожди-ка, – произнёс доктор. – Ты сказал, что был в «Латунном карлике». Ты моряк?

Хаук снова пожал плечами, но караульный со всей силы дёрнул за верёвку, и тот споткнулся и выкрикнул:

– Да!

– Куда ты отправляешься?

– А вам какое…

Караульный дёрнул ещё раз.

– Лондон.

Лондон. Я пытался попасть на этот корабль, но меня не взяли.

Несколько мгновений доктор молчал.

– Отпустите его, – приказал он.

– Но… – начал было караульный.

– Не думаю, что он захочет вернуться.

Караульный достал нож, разрезал верёвку и толкнул Хаука в спину. Моряк растворился во мраке.

– А с этим что? – спросил караульный, кивая на меня.

– С этим? – переспросил доктор. – Этого мы оставим.

Он отвёл меня в трактир «Латунный карлик» – туда, где я был до всей этой истории. Хотел поговорить, но сначала вернул мне котомку и пообещал накормить. Я боялся, что он соберёт свидетелей Хаука и отправит меня в констебулярию[3], чтобы… Заковать в колодки? Выколоть глаз? Пытать и четвертовать? Я хотел его пнуть, вырваться, но он крепко держал меня за руку, словно прочитал мои мысли. Сбежать не получится.

Когда мы вошли, в трактире было очень шумно. В воздухе витал аромат эля, смешанный с запахами мяса и пота, а под потолком клубился дым. Хмель завладел моряками: они пели, танцевали и притопывали в такт мелодии волынщика, который приехал издалека. Двое из них затеяли шуточную драку в центре зала, а ещё двое по соседству разругались всерьёз: кусались, били друг друга по лицу, таскали за волосы и дёргали за уши. Трактир был плохо освещён, и я с облегчением отметил, что никто, по-видимому, не узнал во мне кроличьего воришку. На самом деле никто даже не посмотрел в мою сторону. Доктор уверенно пробирался сквозь толпу и наконец указал мне на столик в самом дальнем углу трактира, откуда крики моряков казались монотонным гулом.

Он заказал ужин – большой поднос с ячменным хлебом и густой подливой из оленины – и подвинул в мою сторону, когда трактирщик опустил его на стол. Я стянул котомку с плеч и набросился на еду, как будто её могли отнять у меня в любую минуту. Мясо было жёстким, жилистым и хрящеватым, но вскоре я почувствовал приятное тепло и сытость. Я обмакнул последний кусочек хлеба в подливку, и мне больше ничего не оставалось, кроме как снова посмотреть на доктора. Всё это время он внимательно наблюдал за мной.

У него было широкое квадратное лицо – не как у толстяков, а именно широкое, как у здоровяков с крупной костью. Его насторожённый проницательный взгляд почему-то напомнил мне взгляд старого боевого коня моего отчима: всегда готовый к любым опасностям, он смотрел на мир с мудростью печального, уставшего от жизни создания, повидавшего на своём веку слишком много страданий и смертей. В свете огарка на щеках доктора выделялись маленькие рытвинки и шрамы, а в уголках его глаз и на лбу – морщинки. Он не хмурился и не улыбался, просто рассматривал меня, как загадку, которую ему предстояло разгадать.

– Когда ты ел в последний раз? – спросил он.

Я пожал плечами.

– Где твой отец?

Этот вопрос вызвал из глубин моей памяти его голос – голос отца – низкий, с тёплой хрипотцой. Прошло шесть лет, с тех пор как его жизнь унесла лихорадка. Мне тогда было шесть лет.

Я опять пожал плечами.

– Что ж, хорошо. А твоя мать? Где она?

Мама… Она, должно быть, сходила с ума от тревоги. Она даже не знала, жив я или мёртв.

– Значит, ты беглец?

Я снова ощутил знакомое беспокойство и ноги начали гудеть, в ушах застучало, сердце забилось сильнее. Я схватился за стол одной рукой и одну ногу опустил на пол, устланный травой. Как поступают с беглецами в этом городе? Отрезают им пальцы на ногах? Отправляют в рабство? Варят заживо в кипящем масле?

Но когда я снова поднял глаза, что-то во взгляде доктора остановило меня. Он смотрел на меня не как на маленького, ни на что не годного мальчишку, который в очередной раз убежал из дома, а так, как смотришь, например, на новый молот, пытаясь оценить, насколько он хорош, прежде чем заплатить за него торговцу инструментами.

– Что ж, отлично, – неспешно произнёс доктор. – Я хотел бы задать тебе ещё один вопрос. Ты хорошо ладишь с животными? Лошадьми, собаками, коровами… словом, любыми животными, с которыми тебе приходилось встречаться?

Медведь. Он хочет поговорить о медведе.

– Нет, – быстро ответил я, и мой желудок сжался от страха.

В нашем доме говорили про полярных медведей. Время от времени у нас останавливались охотники и рассказывали истории… Мы боялись белых медведей больше, чем волков и рысей, – пожалуй, больше всех на свете.

Доктор не отводил от меня взгляда.

– Понимаешь ли, – продолжил он, проигнорировав мой ответ. – Мне показалось, что ты нашёл общий язык с той медведицей. Когда я вошёл в амбар, она просто смотрела на тебя, принюхивалась. Как долго ты находился в клетке? До сих пор она нападала на каждого, кто пытался покормить её или прибрать в клетке… а на тебя – нет.

Она. Я не думал, что это она…

– Вы не заставите меня вернуться. Я ни за что не пойду в эту клетку снова! Ни за что на свете!

– Если кому-то придётся заходить в клетку, то только мне. Но если твоё присутствие – хотя бы снаружи – успокоит её, будет просто чудесно. Она целыми днями мечется по клетке и бьётся о решётку. Взрослые крепкие мужчины боятся приближаться к ней. И от меня она… как бы это сказать… тоже не в восторге.