– Вы кто такой? – без предисловий начал беглец.

– Позвольте, я же не начинаю с подобных вопросов, – изумился человек во фраке, отчего края его усов, казалось, даже слегка приподнялись.

– А я начинаю, – хмуро ответил беглец. – И, если вы не ответите, то ими же и закончу.

– Как вам угодно, – развел руками человек во фраке. – Но, если что, я к вашим услугам.

Беглец посмотрел на него как на сумасшедшего и резко шагнул к окну, резким движением раскрыл занавески, и дневной свет ворвался в комнату, залил ее. Беглеца ждала неприятность: на окне висела решетка.

– Это… что же? – он растерянно повернулся к мужчине во фраке, но тот молчал, стоя возле двери как вкопанный. Беглец снова повернулся к окну. Все было верно: это тот же самый двор, двор в его городе, хорошо ему знакомый – вот новостройки напротив, вот школа, хоккейная площадка, а он сам… Ну да, в том старом заброшенном доме, который за каким-то чертом до сих пор не снесли, хотя время такое: под снос идут целые кварталы, и падают, и горят. Но как здесь можно жить? Он никогда не замечал отсюда света, звуков, да и… это просто невозможно! Дом простоял здесь целый прошлый век, и половину этого века, как минимум, был нежилым. Здесь одни пыль и труха должны быть!

Беглец не заметил, как сказал последнюю фразу вслух. Человек во фраке повернул к нему голову и с легкой усмешкой произнес:

– Обижаете.

– Эй, – закричал беглец, схватившись руками за решетку и тряся ее, пытаясь выдернуть, но та оказалась крепкой, не поддавалась. – Эй, кто-нибудь! Подскажите! Как мне отсюда выбраться? Мне нужно отсюда выбраться…

Мимо дома, перед самым его носом, то и дело проходили люди – мамы с колясками, дети—школьники, парни небольшими компаниями, одинокие пенсионеры… «Ну уж эти-то! Ведь все равно заняться нечем!» – в отчаянии думал беглец. Никто не обращал внимания, не слышал его.

– Вот так и она, – неожиданно сказал человек во фраке. Его голос звучал задумчиво. – Кричала. Бегала вокруг окна… Молила. А, – он махнул рукой. – Приказано было не замечать. Ну а потом уж заперли ее.

Беглец уставился на него безумным взглядом. Его снова прошиб холодный пот, тело затрясло.

– Хозяйка, – пояснил усатый. – Наша хозяйка.

– Наша? – прорычал беглец.

– Выходит, так. Вы же здесь!

– Значит, так! – угрожающе закричал беглец. – А ну быстро объясняй мне, что здесь происходит, а не то…

– Так к чему слова? – вновь удивился человек во фраке. На его лице не появилось и тени испуга. – Сходили бы, проведали.

– Что вы хотите сказать, – произнес на выдохе беглец, уже понимая, что большего от этого странного типа ему не добиться.

– Вон же лестница, за углом, – услужливо произнес тот. – Возле лаза.

– Спасибо, – стиснув зубы, ответил беглец. «К черту вас всех, – пульсировали злые мысли в голове. – Возле лаза, так возле лаза. Пора заканчивать с этим всем, хватит! Затянулась шутка». Он пробежал, скрипя, по деревянным ступеням лестницы и оказался на втором этаже. Здесь снова было темно, и лишь из одной двери струился тревожный, мерцающий свет. Справа и слева от двери были еще две, приоткрытые. Беглец догадался, что над комнатой, где он только что разговаривал со странным человеком, есть еще одна, такая же. Есть на втором этаже и другая комната – те, кто здесь жили (или живут, один черт разберет их), были людьми небогатыми, но и не совсем простыми. «Среднее сословие, – подумал беглец, усмехнувшись. – Ну, как и я». Свою жизнь в последнее время он описывал просто: ни больших тебе проблем, ни маленьких, одна лишь средняя – как не сдохнуть со скуки.

Мужчина решил не терять время – если лишь в одном из помещений говорит свет, и именно туда закрыта дверь – то значит, «нам туда дорога», как слышал он в детстве в какой-то песне. Открывать дверь было очень страшно, но еще страшнее стало, когда он ее открыл.

Это была уборная. Просторная – с широкой ванной, туалетом, огромным зеркалом… Но рассмотреть ничего не успел – беглец застыл в ужасе, увидев женщину. Она была в пышном белом платье, которое он в первый миг принял за свадебное, да и сама была, как говорят, пышной. В общем, не худенькой, низкого роста и вовсе не красавицей. Беглец привык оценивать женщин сразу же, в первые секунды встречи с ними, и эту оценил как безусловно страшную. Вот только никогда еще не доводилось вкладывать в эту оценку такой – настоящий – смысл.

Женщина обернулась к нему и хищно, словно дикое животное, оскалила зубы. Беглец попятился: ему показалось что губы ее в крови, как у кошки, только что съевшей мышь. Бросив из рук предметы туалета, она ринулась к нему:

– Иди сюда, дружочек, – зашипела она, и в страшных, черных глазах ее отразилось пламя свечей, расставленных в уборной повсюду.

Беглеца спасла нерасторопность – короткий и тяжелый шаг – низкой женщины. Он выскочил из уборной и дрожащими руками задвинул щеколду. «Слава Богу, – шептал он. – Слава Богу».

Не став ждать ни секунды, он бросился вниз – ведь там был какой—никакой, а живой человек. С которым можно было поговорить. Рядом с которым – отдышаться. Рядом с которым – не так страшно, не так дико, нечеловечески страшно. Беглец поскользнулся на повороте лестницы и скатился по ней, едва не упав снова в подвал.

– Эй! – кричал он. – Эй! Что это такое? Что это за чертовщина?!

Человек во фраке ожидал его в комнате. Он, казалось, не сдвинулся со своего места и был все так же спокоен.

– Это ты ее там запер? – крикнул беглец, схватив человека за грудки.

– Помилуйте, ну разве ж так можно! – воскликнул тот, мягко отводя его руки. – Ну что ж вы за грубый человек такой?

– Я? Грубый? А вы какой человек? Что вы за человек вообще?

– Как бы вам это объяснить, – он ненадолго задумался. – Я здесь для ответов на ваши вопросы. Но не любые… а по существу. Сообщить, рассказать, сориентировать… Я что-то проводника… вот, что-то вроде скрепки в «Ворде». Понимаете?

Беглец замер от неожиданности.

– Да ну, – только и смог сказать он.

– Истинно говорю вам, – кивнул человек. – Видите, это мое место. Вы всегда можете обратиться ко мне.

– Кто эта ведьма? – выпалил беглец.

– Не стыдно ли вам отзываться так о бедной девушке? – покачал головой человек-«скрепка»

– Нисколько, – ответил, улыбнувшись через силу, беглец.

– Она всю жизнь страдала… Знаете ли вы, что значит – страдать целую жизнь! – он вздохнул. – Когда она подселилась сюда, то думала, что будет счастлива… Этот дом – он, знаете, не был достроен. И только эта квартирка – сдана и освоена к сроку. Хоромами ее, конечно, не назвать, но какая уж есть… Досталась одному господину. Он вроде, не богат был, но и не беден, делами занимался сомнительными… Но кое—какие средства водились. Но был он очень одинок – не сказать, женщины сторонились его общества, но с некоторых пор он тяготился тем, что жил один. И вот… нашел себе бедную девушку, сиротинушку, значит, нашел…

– Я щас расплачусь, – вставил беглец.

– Это можно, – ответил человек во фраке, не поняв иронии. – Я сам иногда плачу, как вспоминаю… У девушки той ничегошеньки не было за душою… Не знала, как жить, как честным трудом зарабатывать. А тут – отдельная квартирка, тепло, уют, заботливый человек рядом. Это как она, бедняжечка, представляла. Но забота его заключалась вот в чем: не дозволял он ей шагу ступить без своего разрешения, не выходил с ней в свет – да на прогулки, и те не ходил с нею! Чем, как живет она, что движет ею, что интересует – его все это не заботило, не тревожило. Не говорил он с нею ни о чем, лишь только так, ночами… Приходил к ней в комнату, надолго запирался… А днями его снова не было, бывало – и неделями. Она одна, голубушка, жила здесь… Да. Была она просто игрушка ему, ведь без нее он – просто одинокий человек в четырех стенах…

– И где же он?

– Извольте же дослушать! – слегка возмутился человек, но все же не удержался от пояснения: – Где он теперь – там все мы скоро будем… М—да уж. И был он жесток к ней, и холоден, и не дозволял ничего… Как я говорил уже. Стали они спорить с нею, ссориться. Он запирал ее в квартире, а всем, кто мог услышать слезы и мольбы несчастной – строго—настрого приказывал «свой нос в его семейные дела не совать». Да и кому охота? Слухи о нем ходили такие, что… Знаете, без носа могли остаться.