У Арега сердце оборвалось при мысли, что сторож расскажет о его проступке и опозорит его перед отцом. Стремглав подбежал он к камню, подхватил на ходу книгу и хворостину, краем глаза заметил, как на противоположном склоне ущелья от длинной тени нависших скал отделилась белая фигура Ванатура: сидя на белом коне, он одной рукой держал уздечку, а другой размахивал в воздухе чем-то странным, похожим на длинную изогнутую дубину. Ванатур находился так далеко, что с этой стороны ущелья на вид казался не больше орла, усевшегося на уступ скалы, но ведь хорошо известно, что он так же зорок, как орёл, и ничто не укроется от его глаз.
– Иду, дедушка, я за хворостиной вернулся!.. – крикнул Арег в ответ и уже сделал было шаг в направлении холма, когда перед ним сверкнула, словно плывущая над землёй, его любимая астра, которую он в спешке чуть не затоптал. Неимоверным усилием ему в последний миг удалось отпрянуть, отвернуть в сторону. Он неловко свалился на бок, больно ударившись коленом об острый камень, спрятавшийся в траве, однако быстро вскочил на ноги и тревожно оглянулся: астра стояла, как была, кротко склонив головку в сторону заходящего солнца. Он любил, любит и вечно будет любить Астхик – независимо от того, скажет она «да» или «нет»: он готов ко всему. С чувством достойно принявшего своё поражение человека глянул на разбитое колено и великодушно игнорировал ноющую боль: так даже приятней, убедительней. На ходу потерев ушибленный бок, положил книгу под мышку и, крепко сжав хворостину и уже больше ни на что не отвлекаясь, устремился вверх по склону.
– Бел-бел-бел, – остановившись на краю поля, позвал он сначала ягнят, а затем телёнка: – Бжо-бжо-бжо!.. – Однако клич его замер, не дождавшись никакого отголоска.
Ягнят не видно, но телёнок Чернуш – большой, его нельзя не заметить. Арег внимательно осмотрелся и наконец обнаружил их следы: протоптанная извилистая дорожка тянулась через поле к видневшимся впереди высоким кустам на каменном островке. Он ступил на поле и сразу же ощутил своеобразный, словно процеженный аромат, исходящий от остроконечных листьев озимого ячменя. В густой зелени, обрамлявшей каменный островок, он вскоре разглядел спины своих ягнят с мягкими колечками шерсти, а потом увидел и телёнка, его круглую, слюнявую мордочку и проворный длинный язычок, которым он лениво и как бы нехотя подтягивал к себе стебли травы и уплетал, аппетитно похрустывая. Самый большой из ягнят, молодой барашек с только что пробившимися рогами, жадный и строптивый, перестал жевать и дерзко уставился на Арега, точно недовольный тем, что ему помешали насладиться сочным лакомством. Его нахальный вид выдавал в нём зачинщика этого проступка. Арег выдворил этого барашка с поля первым.
– И тебе не совестно? Постыдись, постыдись! – попенял ему Арег теми же словами, какими иногда укорял его отец, а затем вывел с поля остальных ягнят и телёнка и погнал их вниз.
– Чернуш, – обратился он к телёнку, – назначаю тебя сторожем, присматривай за ними, больше не подпускай к полю, пока я буду искать того непутёвого. – Арег имел в виду их единственного козлёнка, своего ужасно бестолкового любимчика: глазом не успеешь моргнуть, как его точно ветром сдуло – то он на дне ущелья, то на вершине горы. – Ты понял, Чернуш?
Телёнок промолчал; наклонив голову, он безучастно посмотрел вслед уходящему Арегу, потом вытянул морду и стал обнюхивать книгу и хворостину. Ясное дело: хворостина и есть хворостина, ею погоняют, но книга не похожа ни на один известный ему предмет, даже на тот плоский камень, с которого он слизывает соль, насыпанную для него людьми. Чтобы убедиться в этом, Чернуш коротко лизнул своим шершавым языком буквы на обложке – и вдруг вспомнил материнское вымя, ощутил тугие соски и головокружительный вкус молока; он вздёрнул голову, устремил взгляд куда-то поверх ущелья и издал короткое и тоскливое мычание.
Арег обошёл все каменные островки на ячменных полях, но козлёнка так и не нашёл. С минуту он постоял в растерянности, потом, подминая траву, поднялся на макушку последнего островка и посмотрел вниз, в глубь соседнего лога. Там на противоположном берегу мелкой речки, на гребне небольшого утёса, окружённого густыми зарослями шиповника, он обнаружил своего козлёнка, который, издали заметив хозяина, махнул куцым хвостом и умоляюще заблеял.
– Дурачок! – недовольно фыркнул Арег и побежал вниз по склону.
Перейдя речушку, он несколько раз обошёл утёс, но не сумел отыскать прохода в непролазных зарослях. Как козлёнок проник внутрь сквозь эту плотную колючую стену и оказался на вершине утёса, понять было невозможно. Он прижимался к камням, и его тонкие, хрупкие ножки подрагивали от страха.
– Как влез, так и спускайся! – приказал Арег.
Козлёнок глянул на него сверху и отозвался жалобным блеяньем: «Ме-е…»
Арег махнул рукой, втянул голову в плечи, лёг на землю и осторожно пополз сквозь кустарник. Весь исцарапанный, он вскоре вылез по другую сторону зарослей, поднялся на ноги и, отряхнувшись, стал пытаться вскарабкаться на утёс. Однако в своей верхней части эта каменная глыба оказалась такой гладкой, что продолжать восхождение было невозможно. Тогда Арег опёрся ногой на небольшой выступ, напрягся всем телом, протянул руку и, кое-как ухватив козлёнка за заднюю ножку, стал подтягивать его к себе, но тот заупрямился и, горестно вскрикнув, застыл на месте, оцепенев от ужаса. Арег повторил попытку, встал на цыпочки, вытянулся и на сей раз так дёрнул козлёнка за ногу, что тот упал на живот, распластался и начал сползать, осыпая Арега щебнем; при этом один из острых обломков врезался ему в щиколотку. Арег вскрикнул от боли и чуть не свалился вместе с козлёнком, но неимоверным усилием сумел удержаться; боком прижавшись к скале, он другой рукой схватил козлёнка за передние ноги и стащил его себе на плечи, после чего осторожно спустился. Когда наконец он снова продрался сквозь кусты шиповника и опустил козлёнка на землю, грудь и руки у него были ободраны в кровь; боль была такая, словно его искусал целый рой разъярённых ос. Мордочка и ноги козлёнка тоже были исцарапаны; он так перепугался, что не смел шевельнуться. Потерянный, жалкий, он дрожал всем телом. Арег взял его на руки, обмыл водой из речушки его раны, точь-в-точь как заботливая мама моет грязнулю-сына.
– Ну, теперь иди, – перебравшись на другой берег, Арег опустил козлёнка на тропинку и шлёпнул ладонью по его пушистому хвосту. Козлёнку не было и двух месяцев; совсем ещё несмышлёныш, он не знал, как ему надо себя вести после всего, что случилось: может ли он снова прыгать и резвиться, бегать куда ему вздумается, шалить или он должен спокойно ждать, пока Арег решит, как ему следует впредь поступать? Он сделал несколько неуверенных шагов, потом остановился, выжидая, и, повернув голову, посмотрел назад кротким и невинным взглядом: нет, пожалуй, я лучше понаблюдаю, как умывается Арег. Арег улыбнулся. Наклонившись над водой, он увидел в ней своё отражение и очень понравился самому себе. Он – герой. Всё, что он делает, он делает на глазах у Астхик, ради неё, словно она незримо стоит рядом, следит за каждым его шагом и восхищается им. Арега обрадовала мысль, что сейчас он уже достоин Астхик, в нём крепла надежда, что теперь-то она не останется к нему равнодушной.
Ведя за собой козлёнка, Арег выбрался из лога и, миновав ячменные поля, увидел, что его ягнята улеглись в тени невысокого бугра. Прилепившись друг к другу, они мирно дремали, а телёнок, лёжа чуть в стороне, рядом с хворостиной, быстро поматывая головой, отгонял назойливую мошкару и безмятежно жевал свою жвачку, полузакрыв глаза. Его хвост покоился на книге Арега. Арег рассмеялся.
– Братец Чернуш, – упрекнул он телёнка, – книги читают не хвостом, а глазами. – Наклонившись, Арег бережно приподнял и передвинул телячий хвост, освободив книгу. Телёнок хотел было поднять глаза на Арега, но поленился и продолжал жевать как ни в чём не бывало. Надоел ты мне со своей книгой, откровенно говорил весь его облик.
– В чём дело? – призвал Арег к порядку барашка, заметив, что тот недовольно фыркнул, когда мимо прошёл козлёнок, едва не коснувшись его морды. Козлёнок, впрочем, не обратил на того никакого внимания; приблизившись к телёнку, он лизнул его в нос своим маленьким, тонким языком и пристроился рядом, словно говоря: Чернуш – мой друг.
