[... Увлекшаяся Элиза вздрогнула, подняла голову и оторопела: в двух шагах от нее трепетал от дикого восторга и буквально-таки исходил обильной слюной неслышно подкравшийся тощий ефрейтор неизвестного рода войск - он носил странные петлицы с изображением растревоженных гадюк, с длиннющих языков которых цинично капал яд в подставленные чаши. На воинское звание указывали одинокие желтые полосы поперек черных погон, неровно пришитых к офицерскому кителю нараспашку. Под кителем виднелись широкие розовые подтяжки, натянутые поверх зимнего белья с начесом. Гимнастерка отсутствовала, а вконец застиранное галифе было ушито до предела и не позволяло ногам полностью распрямляться. Вместо положенных сапог ступни гадюконосца были обуты в домашние тапочки без задников. Потертый кожаный ремень, превращенный с помощью перекиси из черного в грязно-желтый, мягко свисал с солдатских чресел, доставая начищенной бляхой аккурат до возбужденных гениталий - хлопчатобумажная ткань в этом месте крупно вибрировала, грозя вот-вот лопнуть...
Быстро овладев собой, Элиза оглянулась и начала тихонечко пятиться, ничуть, впрочем, не удивленная услышанным. Папины егеря, хорошенько расслабившись у костров после удачной охоты, изъяснялись на ее счет не менее откровенно (правда, вполголоса и исключительно в сослагательном наклонении), ну а ландскнехты расхваливали прелести дочки их временного хозяина с завидным постоянством и практически не стесняясь в выражениях вкупе с ритмическими телодвижениями. Другое дело, что даже при самых благоприятных обстоятельствах вряд ли кто-нибудь из них отважился бы на поступок, столь приятно поданный разгоряченным воображением. А вот у этого противного малого, кажется, намерения серьезные!
Противный малый тотчас это подтвердил своими решительными действиями. Круговым движением острых плеч, он сбросил китель; затем, пару раз двинув тощим задом, освободился от ремня, который при падении угодил ему тяжелой пряжкой по щиколотке (чего даже не заметили), и основательно ухватился обеими руками за ширинку. Тут из аппарата на столе, продолжавшего исправно транслировать события в пиршественной, по совершенно случайному совпадению донеслось следующее рассуждение:
- Ах, рыцарь Фридрих, как прискорбно знать, что вы забыли солдатскую честь, забыли Бога, потворствуя своей разнузданной похоти! Тяготы военной жизни и естественное воздержание никак не могут служить оправданием. Педофилия - большой грех, сравнимый разве что с неуплатой налогов! Или даже со скотоложеством. Сколь омерзительно совокупление с невинными детьми, а также с овечками, козочками и, тем более, свинками...
- Хрю-хрю... Хрю-ю-у-уу-уппп!..
Двойное наложение очень похожих звуков было последним в недолгом безремонтном существовании субэлектронной машины для тайного подслушивания и подглядывания. Неизвестно, что именно хотел выразить своей имитацией хрюканья раздраженный нравоучениями наемник - возможно, просто поддразнить назойливого проповедника, - а вот распаленный внезапной страстью ефрейтор нанес резкий удар локтем по аппаратному корпусу с явным желанием раз и навсегда пресечь его говорливую деятельность. В чем он и преуспел, ибо означенный корпус со всем своим сложным содержимым грохнулся со стола на выщербленный камень пола и развалился на несколько частей.
Огорченная таким поворотом событий, Элиза тихонько ойкнула и ритмично завздыхала, чем высвободила у своего преследователя дополнительную порцию сексуальной энергии. Его пальцы заработали в самом низу живота с удвоенной тактовой скоростью, правда, все с тем же нулевым результатом. Конечно, вследствие бездумного автоматизма действий пять пуговиц на ширинке подверглись многократному расстегиванию-застегиванию в произвольном порядке с последующим удалым рывком галифе вниз, но эффектному разоблачению нижней части тела всякий раз препятствовали мощные импортные подтяжки, о которых впопыхах напрочь позабыли. Правда, если судить по очередным, все более жалобным трескам материи, ее сопротивление подходило к концу...
Между тем сообразительная дочь барона благополучно достигла цели своего отступления - ей являлся закрепленный в дальнем углу комнаты прозрачный колпак с небольшим рычагом внутри него. Из полуистершейся пояснительной надписи на незнакомом языке ничего понять было нельзя, однако размещенные чуть пониже рисунки в виде яркого пламени и руки, бьющей по стеклу, снимали все вопросы.
Пожалев свой маленький беззащитный кулачок, Элиза совершила предложенное спасительное действие носком правой туфельки, описав ею в воздухе изящный высокий полукруг. Из-под сарафана соблазнительно мелькнула обнаженная девичья коленка - и защитный колпак мгновенно превратился в стеклянное крошево. Далее заветная рукоять была надежно зафиксирована в крайнем нижнем положении, после чего девочка зажала ушки и присела в ожидании оглушительного сигнала пожарной тревоги.
Последовательность событий, однако, была запланирована несколько иной: вначале с вязким мучительным скрипом угловая панель отошла в сторону, открывая узкий черный проход, и только потом где-то в небесной дали, не ближе, послышалось жиденькое "дзынь-дзынь-дзынь". Зато весьма странно отреагировал потолок, который вдруг разразился протяжными женскими позевываниями и ленивыми репликами: "Щас, щас... дайте обуться, ироды! Чай, не сгорите зараз, не бумажные, поди!" Затем наверху деловито простучали каблуками взад-вперед, сделали остановку в самом центре, где и принялись со все возрастающей энергией топать и в такт топанью матюкаться. В итоге после пятого подпрыгивания с одновременным зычным обращением к неведомо чьей матери, опять-таки совокупившейся с неизвестным лицом, не выдержала и рухнула вниз десятисвечная люстра, а из образовавшейся пыльной дыры высунулся и заблестел единственным глазом ржавый перископ. Произведя всестороннее визуальное обследование, он уставился на приоткрывшую в удивлении ротик Элизу, и, очевидно, опознав ее, радостно посоветовал захлопнуть пасть, ибо рановато еще такой "маленькой лярве" мечтать о мужском... Закончить свою откровенную мысль оптическому прибору не удалось из-за хорошей плюхи, которую в верхнем помещении кому-то со вкусом отвесили. Почти сразу же донеслись пронзительное бабье верещание: "За что, Трохимыч? Не углядела я возгорания-то!", и ответное басистое рычание: "Ты спросонья и... в... не углядишь, а мне потом из-за тебя, дуры калуцкой, под трибунал итить?! Там же секлетный комплекс, дер-р-ревня!! Туши!!!"
Под разобиженные причитания и всхлипы уехавшего вверх перископа, в потолке одно за другим начали открываться многочисленные нумерованные отверстия, из которых тоненькими струйками забрызгала мутноватая жидкость правда, не из всех, а из каждого третьего или четвертого. Но вот незадачливому ефрейтору досталось по полной программе. Очередной "номер тринадцатый" внушительного диаметра по стечению обстоятельств распахнулся как раз над ним и, секунду помедлив, разродился, по меньшей мере, ведром противно пахнущей хлоркой воды.
Спасаясь от брызг, Элиза поддернула свой сарафан и живо отпрыгнула бочком в сторону аварийного выхода, не сводя блестящих глаз с продезинфицированного и обильно охлажденного парня. Увы, все это, очевидно, только укрепило его силы, так как решительного рывка форменных штанов книзу, последовавшего сразу вслед за принудительным омовением, венгерские подтяжки не выдержали...
Самое время было удирать со всех ног. Однако уже проскользнув в черную угловую щель, девочка не вытерпела и бросила на полуобнаженного героя-любовника последний любопытный взгляд. Тот воспринял его в качестве допинга и с хриплым страстным стоном ринулся вперед. Из разреза оставшихся на нем кальсон немедленно вырвалось наружу гордо вздернутое мужское достоинство весьма приличного размера...
...Взволнованная, полная новых незабываемых впечатлений, Элиза стремительной припрыжкой неслась по полутемным лабиринтным коридорам. Она поднималась, спускалась, сворачивала наугад, куда придется, в поисках света и свободы. Сзади активно лупили босыми пятками по влажному бетону, неоднократно падали, шумно дышали наподобие паровой машины с давно выработанным ресурсом, но практически не отставали. Вот только окончательно догнать беглянку не позволяла вовсю разошедшаяся эротическая фантазия преследователя, который на бегу умудрялся взахлеб рассказывать сам себе, в какой очередности и как именно он будет развлекаться со своей жертвой. А будущей жертве мешало спастись аналогичное чрезмерно возбужденное состояние, иначе она давно бы заметила указатели направления в виде выбитых в камне стрелок, то и дело появлявшихся на стенах.
