Все трое вооружились пистолетами и стояли бок о бок, готовые обнажить шпаги.

Дог все еще нюхал воздух, повернув массивную голову к огромному дереву, и глухо рычал. Должно быть, он учуял врага.

Кто-то из авангарда полусотни крикнул:

– Ay, perrito![30]

Пес, услышав эту команду, яростно бросился вперед, надеясь схватить зубами таинственных соперников, не осмеливающихся показаться.

Мендоса, не сводивший с животного глаз, был готов к стрельбе. Он раздробил собаке череп, а в то же время граф и гасконец открыли огонь по полусотне, стреляя не целясь.

Испанцы, полагая, что им противостоит крупный отряд этих ужасных, никогда не промахивающихся буканьеров, моментально исчезли в болотных тростниках.

– Разбежалась полусотня! – рассмеялся гасконец. – А нам теперь придется поработать ногами, потому что завтра утром они вернутся сюда и, когда узнают по нашим следам, что имели дело всего с тремя противниками, пустятся в погоню. Самое время удирать, сеньор граф!

– Такие-то чудесные прогулки совершаются в Сан-Доминго, – сказал Мендоса. – Я лично предпочитаю прогуливаться по палубе «Новой Кастилии».

И они пустились бежать так, словно за ними гналась по пятам стая огромных псов.

Гасконец, обладатель самых длинных ног, мчался с невероятной скоростью вдоль лесной опушки, отступив все же за первые ряды деревьев, из боязни быть замеченным полусотней, оправившейся от неожиданности и снова сформировавшейся для погони.

– Этот плут поклялся уморить меня! – ворчал Мендоса, сопевший тяжело, словно буйвол. – И долго еще будет длиться эта история?

Казалось, гасконец наделен невероятной выносливостью и стальными мускулами, так как он ни на секунду не замедлял свой бег.

Сын Красного Корсара оказался не менее выносливым, у него и скорость была высокой, как будто он давно привык к длинным пробегам.

Это бешеное галопирование продолжалось около часа, потом гасконец остановился.

– Возможно, и достаточно, – сказал он. – Полусотня боится больше нас и не осмелится пуститься за нами в погоню, прежде чем не встретит другую полусотню или не разживется собаками, а на это надо время, и мы сможем добраться до виллы маркизы без новых приключений.

– Но вы же даже не знаете, где мы находимся! – еле выговорил Мендоса, пыхтевший, как кузнечный мех или свежий ночной бриз.

– Если идти не останавливаясь, можно попасть даже в Париж! – парировал Баррехо.

– У меня на родине говорят, что все дороги ведут в Рим, – добавил граф.

– Но не на виллу Монтелимар! – не сдавался Мендоса, бывший, как казалось, в плохом настроении.

– Вы, приятель, все время ворчите на своего капитана. Это нехорошая привычка, – сказал гасконец.

– Исправлюсь со временем.

– Вы, пожалуй, уже стары для этого.

– Флибустьеры всегда молоды. Испанцы об этом знают.

– О, я этого не отрицаю, дружище! У вас всегда в груди горит огонь.

– Только вот ваших ног нет.

– Ну, так что мы теперь будем делать, дон Баррехо? – спросил граф.

– Что касается меня, то я бы позавтракал, – сказал Мендоса. – После этой гонки у меня разыгрался акулий аппетит.

– Пока что удовольствуйся своей трубкой, – посоветовал граф. – Если не поможет, затяни потуже пояс.

– Хороший совет, – согласился гасконец.

– Только он никого до добра не доведет, – пробурчал Мендоса. – Вот и займитесь его применением на практике.

– Вы ничего другого не можете предложить, дон Баррехо? – спросил граф.

– Могу, давайте ляжем в эти свежие травы и будем отдыхать до утра.

– А кайманы? – спросил Мендоса. – Совсем недавно вы очень боялись этих животных.

– Они далеко отсюда, а потом, мы же не будем закрывать глаз.

– Поскольку нет ничего лучшего, придется выполнять этот совет, – сказал граф и повалился в траву, с видимым удовольствием вытягивая ноги. – Уже двое суток, как я и этот вечный ворчун не отдыхали. Не так ли, Мендоса?

– Может быть, и больше двух суток, – проговорил Мендоса, подражая графу.

Гасконец внимательно поглядел во всех направлениях, потом встал на колени, приложил ухо к земле, внимательно прислушался, а потом в свой черед вытянулся в траве, объявив:

– Ничего, мы можем отдыхать.

Но закрыть глаза было нелегко.

Непрерывно рокотали крупные жабы, и рокот их становился все громче; кайманы во всю старались подражать им, а лягушки соревновались между собой в силе своего исступленного посвистывания, как будто все они договорились помешать Мендосе вздремнуть хотя бы с четверть часа.

Было, однако, уже очень поздно, и рассвет вот-вот не замедлит явиться. На широте Мексиканского залива солнце заходит очень рано, но и восход не задерживается.

Летом в половине четвертого небо окрашивается первыми красками зари и гаснут звезды.

Трое флибустьеров (поскольку и гасконца уже можно было причислить к рыцарям удачи) отдыхали пару часов, не прекращая напряженно прислушиваться из страха, что собаки полусотен могут застать их врасплох; и вот мрак начал редеть.

– В дорогу, сеньор граф, – сказал гасконец, быстро поднимаясь. – Я попытаюсь сориентироваться.

– Исправилась буссоль в вашем мозгу? – рассмеялся Мендоса.

– Солнце займется ее проверкой, – парировал искатель приключений.

– Надеюсь, что светило будет хорошим механиком.

– Увидите, приятель.

Они уже собирались отправиться в путь, когда услышали выстрел; стреляли где-то вблизи.

– Полусотня! – подскочил Мендоса.

– Которая стреляет из своих алебард! – заметил с улыбкой гасконец. – Я-то полагаю, что это подходит наш завтрак. Сеньор граф, у вас есть знакомые среди буканьеров?

– Ну, если не меня, то по крайней мере трех корсаров они хорошо знают: Красного, Черного и Зеленого.

– Из этой аркебузы наверняка стрелял буканьер.

– Пошли его искать, – ответил сеньор ди Вентимилья.

Они бегом продрались через густой кустарник и, оказавшись на его окраине, заметили стоящего посреди поросшей травой поляны плохо одетого мужчину, скорее уже пожилого.

На нем был кожаный передник, а голову прикрывала широкая фетровая шляпа; он стоял возле умирающего гигантского дикого быка. Увидев чужих, охотник отступил на несколько шагов и угрожающе крикнул:

– Кто вы? Отвечайте, или я перестреляю вас, прежде чем вы сумеете ко мне приблизиться!

– Мы флибустьеры, переодевшиеся в испанцев, – ответил граф на чистейшем французском языке, потому что именно на нем раздалась угроза. – Я сын Красного Корсара и племянник Зеленого и Черного.

– Черного Корсара! – изумился буканьер, выронив аркебузу и подаваясь вперед. – Того самого вожака, который вместе с Граммоном, Лоренсом и ван Хорном взял Веракрус? Я дрался под его началом! Громы и молнии Бреста! Сеньор, я к вашим услугам! Приказывайте!

Индейцы с больших островов в Мексиканском заливе называли словом «букан» человека, вялившего или коптившего шкуры и мясо убитых на охоте животных, ютившегося в простом шалаше, сооруженном порой из плохо переплетенных веток. От этого слова произошло и название «буканьер».

Эти грозные охотники, поставившие столько людей флибустьерам Тортуги и причинившие столько неприятностей испанцам, предпочитали селиться на острове Сан-Доминго, самом богатом дикими животными.

По большей части это были французские, английские и фламандские авантюристы, бежавшие с родины из-за нищеты или от преследований за преступные деяния.

Одеяние буканьеров состояло из груботканой рубахи, вечно испачканной кровью, пары штанов из такой же ткани, пояса из необработанной шкуры, к которому цеплялись короткая сабля, пара ножей и две сумки, набитые порохом и пулями, а также бесформенной шляпы и башмаков из свиной кожи.

Самое большое желание буканьера заключалось в обладании хорошей аркебузой, стрелявшей пулями весом в унцию, и сворой в двадцать пять – тридцать бладхаундов[31], которых используют в охоте на диких быков, весьма многочисленных в те времена в Сан-Доминго, как уже было сказано.