«Милая Трис, я не настаиваю на том, чтобы ты взяла мою фамилию. Я знаю, как для твоего рода важны формальности».

«Просто оставь меня в покое! Я заработаю денег на судне и увезу нас отсюда!»

«Меня обокрали в порту. Прости. Нам придется продать фамильное зеркало».

«Да, я пьян! И в чем же это я виноват?! Знаешь Трис, а тут и вовсе неплохо. Меня устраивает все как есть! А ты не ценишь того, что имеешь. Другие люди живут и в лачугах на берегу Пемзы, а ты… а тебе… подавай замки…»

Эти голоса пытаются свести меня с ума.

С трудом я выползаю на берег, мокрая как кошка, и долгое время кашляю в приступе рвоты, мои ноги перепачкал черный как смоль ил, он застрял между пальцами ног вместе с ракушками и пиявками, с трудом я взбираюсь на скамью.

И раскрываю рот от изумления, когда вдруг вижу перед собой фею размером с ладонь. Серенькую девушку с изумрудными глазками-бусинками. Фея внимательно смотрит на меня, громко трещит своими крылышками, и улетает куда-то восвояси, не желая больше лицезреть грязную старуху.

* * *

Тяжелый раскат грома обрушивается мне на голову.

Я обнаруживаю себя на скамье с задранной к небу головой.

Внезапный дождь беспощадно терзает мое лицо.

– Как я здесь оказалась? – спрашиваю я себя, и не могу вспомнить ничего, что произошло после выхода на улицу. – Очень зябко. Да я же до нитки промокла.

Я устремляюсь обратно к дому, хлюпая в туфельках по лужам, пульсирующим от дроби дождя, трость вязнет в земле, покрываясь комьями с червяками. Их маленькие ротики тянуться к моей плоти. Я пытаюсь их сбросить, но они повсюду, ползут из самой почвы под нестерпимый феерический писк на запах свежего мяса.

Моя нога идет по косой, я поскальзываюсь и падаю в грязь. Пытаюсь спешно подняться, но четно. Из тела ушли все силы, а земля будто тянет к себе магнитом.

Отовсюду ползут эти черви. Эти мерзкие черви.

– Пошли прочь!

Я лежу и рыдаю, и рядом некому меня утешить. Эти меленькие пустоголовые твари лишь следуют своему инстинкту, чтобы набить свои маленькие брюшка.

Они знают, что я принадлежу им по праву, и они знают, что с каждым днем я слабею. Таков он закон мироздания.

– Я не нуждаюсь в вашем сострадании!

С трудом я отыскиваю трость, и босоногая, едва удерживая равновесие, скользя ступнями по гладкой земле, продолжаю свой путь к дому.

– Мне нужно срочно в дом. Ибо что-то плохое случится, если я не успею. Я не готова к смерти. Я уже вижу входную дверь. Еще немного! Еще чуть-чуть!

В панике на ощупь я открываю дверь и падаю всем телом на ковер – мокрая и обмякшая, захлопываю дверь ногой и еще долго лежу, хватая губами холодный воздух.

Снаружи слышится гулкий раскат грома.

– Я графиня! Я графиня Орлиянская! Даже будучи грязной, даже лежа в грязи, я все равно остаюсь графиней! Я знаю! Что-то черное затаилось вон там за окном…

Только безмолвные стены моего дома знают, как мне непросто тут приходится. Мне нужно найти себе более разговорчивых собеседников, которые смогут меня понять. Я направляюсь к дубовому шкафу и вытаскиваю из-под него, потертый временем сундук. Из сундука я достаю три куклы. Я хранила их всю жизнь, как бесценный подарок рано умершего отца и, не доставала с момента переезда в особняк. Несмотря на то, что сундук перепачкан вековой пылью, сами куклы сохранились в безупречном состоянии. Они так напоминают мне детство, то беззаботное время, кода я была еще счастлива.

* * *

Я сижу с куклами за столом и раскладываю кубики рафинада по чашкам. Я люблю пить очень горячий чай, мелкими глоточками, прикусывая драгоценный напиток ломтиком хлеба с земляничным вареньем. Я люблю пить чай больше всего на свете, хотя так было не всегда. В детстве, заставить меня выпить чашечку чая, было равносильно наказанию. Но сейчас, я сижу за столом и любуюсь фарфоровым сервизом в ожидании чаепития. Чайник приятно свистит в камине, и мне пора бы его снять.

В приятных хлопотах, я возвращаюсь обратно за стол уже с чайником, где куклы сидят в терпеливом ожидании начала церемонии. Одетые в пышные бальные платья, кружевные чепчики, и у каждой куклы свой неповторимый цвет кукольных глаз.

Дрожащей рукой я разливаю напиток по чашкам. Чашку горячего чая получит каждая кукла. Белый пар приятно вздымается над чайной гладью. Теперь я не одна, а с рыжеволосой Пэтти, светловолосой Бэтти и темноволосой Анфисой.

«Куклы с человеческими волосами».

Теперь у меня есть с кем перекинуться свежей сплетней.

– Сегодня я видела на потолке старика Хариса, девочки. Я бы сказала, что он порядком раздобрел, и если так пойдет, скажу я вам по секрету, наш толстячок, разучится ползать кверху брюхом, – поднимаю ладонь к губам и смешливо шепчу: – Кому-то пора завязывать с молью.

Но куклы не разделяют мою прекрасную сплетню. Возможно, мне стоит перевести разговор на другую тему и прибавить толику остроумия:

– Говорят, в Медланде, современные модницы предпочитают носить мужские штаны вместо платьев, можете себе такое представить? В наше время только кочегарки носили мужские штаны.

Но куклы упорно отказываются мне отвечать.

– Вижу вам вовсе не смешно… – говорю я им. – Что ж. Можно поговорить о погоде. Сегодня отличный денек.

Я направляюсь к окну, чтобы откинуть шторки. В комнате становится светлее.

Куклы сидят, выставив ручки перед собой, будто собираются пить ими чай.

Разговор не клеится.

Я начинаю терять самообладание.

Быть может за годы одиночества, я разучилась вести светские беседы. Я собираю всю волю в кулак и мягким голосом спрашиваю:

– Пэтти милая, как тебе чай?

Но Пэтти молчит.

Тогда я сама поворачиваю голову Пэтти к себе и отвечаю детским голосом: «Спасибо, Трис дорогуша, я очень люблю чай. Он такой вкусный и душистый».

– А тебе, Бэтти? Как тебе чай, милая? – Я заговариваю тем же голосом, но на этот раз стараюсь сделать его писклявым: – Сказать по правде Триси, я больше предпочитаю «кофэ» или горячий шоколад.

– А мне вообще не нравится ваш чай, госпожа графиня, – высокомерно отвечает Анфиса. – Я предпочитаю газированную воду.

– И почему же? Чай благородный напиток аристократов…

– После того как ты вышла замуж за грязного солдафона, ты потеряла всю свою аристократичность, подруга.

От удивления я лишаюсь дара речи.

– Что ты сказала?

А ведь Анфиса права: многие традиции и манеры, я уже давно не использую в быту, а все из-за той жизни, которой я прожила с Себастианом.

– Может быть, конечно и так, но твой тон…

И тут я вдруг очнулась: я действительно говорю с куклой. Я, сперва, не придала этому значения. Сперва, не придала. А сейчас пришло озарение – кукла заговорила со мной сама.

* * *

Чашка чая опрокидывается со стола и падает на пол. Я жду, что кукла вот-вот моргнет своими глазами сапфирами, но напрасно. В воздухе повисает такая немая пауза, что впору вешать топор. За нами наблюдают две сонные мухи с потолка, которые, почему-то не думают впадать в спячку. Я вновь смотрю на куклу, ожидая продолжения, но Анфиса больше, не говорит, ни слова. А посему я решаю, что возникший между ними разговор был галлюцинацией.

Но неприятное впечатление осталось. Я испытала настоящий конфуз.

– За грязного солдафона… – рассеяно повторяю я. – Себастиан был лучшим гвардейцем короля, вполне себе достойная партия для графини. И с чего это мое воображение обозвало его грязным? – Минута превращается в вечность, тишина начинает звенеть, и я наконец подвожу итог: – Он был сыном мясника и этим все сказано.

Через стол, в большом старинном зеркале, я вижу старуху, застукавшую меня за непристойным для взрослой женщины поведением.

– Ну вот и спятила старая грелка. Играем в куклы.

Я знаю, что до добра такие игры не доведут. В грядущем сумасшествии я не сомневаюсь. Я понимаю, что время мое на исходе и, что мне нужно, как можно скорей исследовать дом, чтобы раскрыть все тайны Себастиана, и возможно отмыть свое имя от грязи. Доказать свою невиновность призракам прошлого, прежде чем уйти на покой.