Возможно, самой трудной вещью было проглотить всю ситуацию в целом.

Он на мгновение пытливым взглядом посмотрел в лицо собственного Дома, отчаянно разыскивая что-нибудь знакомое в этом отрешенном, осунувшемся профиле, но ничего не находил. Блейн сидел в углу на кресле, его взгляд был закрытым и далеким, лицо суровым, а руки перелистывали страницы случайной книги, но Курт знал, что он на самом деле ее не читал.

- Я не слышу, чтобы ты писал, Курт. Еще десять строк и приступай сейчас же, - раздался ледяной и резкий голос из пропасти, которая их разделяла, и Курт вздрогнул, а его пальцы инстинктивно плотно обхватили металлическую ручку, когда он нажал ей на бумагу и в первый раз написал строчку.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Он не лгал.

Он просто утаил определенную информацию, потому что хотел быть сильным ради самого себя. В этом не было ничего плохого. Он не желал быть перепуганным маленьким мальчиком, который рыдал, доведя себя до панической атаки, когда на него заявили права. Который впал в помешательство, когда его Дом отошел больше, чем на пять минут. Он не хотел быть сабом, который цеплялся за своего Дома, чтобы тот защитил его от всего на этой Земле.

Он не хотел соответствовать всем тем мерзким вещам, которые говорили о нем люди.

Самым главным богатством, которым Курт когда-либо владел в Лайме, была его личность, и саб чувствовал, что люди постоянно пытаются ее исказить. Строить предположения. Он был «золотоискателем». Он был мусором из Лаймы. Он был девственником - ханжой, шлюхой, мошенником. Список продолжался, и ему просто хотелось доказать, что они неправы.

Он так привык в одиночку стоять за себя. Отступать назад за собственные стены, чтобы обезопасить себя, когда на него нападали.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Он прижал ручку к бумаге, заскрежетав зубами.

И кто такой был Блейн, чтобы так рассердиться на него, когда он был тем, кто говорил, что ему нравится его необузданность? Что он восхищался его силой и тем фактом, что саб отказывался просто махнуть на все рукой и прокладывал путь дальше? Он был таким лицемерным! Но такие мысли не звучали правдиво и заставляли Курта чувствовать себя еще хуже, потому что они были столь нарочито злобными.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Он уставился на последние слова этого предложения, и наконец-то по-настоящему прочитал их, а не просто автоматический исполнял отданный приказ.

Саб понял точку зрения Блейна. Конечно, Дом мог помочь ему, если бы он находился в реальной опасности, но он был уверен, что эта история с Брэдом была тем, с чем он справится сам.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Строчки продолжали следовать одна за другой, усиливая каждое слово и отпечатываясь на сабе, словно клеймо.

Отрицание было переменчивым товарищем.

Он лгал.

Это понимание врезалось в него, словно удар по голове, заставив ее закружиться.

Возможно, это было пренебрежением, утаиванием вместо откровенной лжи ему в лицо, но Блейн был прав. Он знал, что делал, когда скрывал этот журнал бог знает по какой причине. Он знал, что делал, не упомянув ни одного случая, когда Брэд переступил черту.

Он говорил, что расскажет Блейну, если все выйдет из-под контроля и…ладно…слова превратились в очень даже реальные синяки на его коже, и, конечно же, это походило на то, что ситуация стала неуправляемой.

Так что, может быть, он и не нуждался в защите Блейна все время, но саб пообещал, что расскажет, а сам нарушил это обещание…

Так что, возможно…возможно…он заслужил этот холодный взгляд и резкие слова.

Слезы, наконец, пролились, горячо и быстро спускаясь по его щекам, и Курт закусил губы, чтобы не издавать ни звука и продолжил писать.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Его руку начало сводить спазмом, когда он заполнял бумагу строчкой за строчкой, одними и теми же словами, которые медленно начали проникать…в его сознание, в его кожу, в его сердце…

Синяк на его плече начал ныть исключительно потому, что он подумал о нем, и до саба медленно начало доходить, что, прежде всего, он не должен был его получать. Ему не следовало доходить до того, чтобы оказываться на грани слез снова и снова.

Ему не нужно было вынуждать себя усомниться в любви человека, который напряженно сидел в углу, столь сильно обиженный и преданный его действиями. По мере того, как он концентрировался, Курт по-прежнему мог ощущать в воздухе отголоски его феромонов… собственнических, защитных, заботливых.

Блейн хотел для него только самого лучшего. Это все, что он когда-либо желал, и Курт все это попрал. Принял это как должное.

Ему не должно было быть больно.

Он не должен был бояться.

И он бы не испытывал ничего из этих вещей, если бы не нарушил свое обещание Блейну.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Я не буду лгать своему Дому и снова причинять себе боль.

Строчки просверливали его разум, словно предостережение, пугая и прожигая кожу, и Курт чувствовал, как его глаза переполняются слезами. Крошечные капельки падали на бумагу и смазывали строки, которые ему удалось закончить, и саб опускал рукав своей рубашки, чтобы промокнуть их, прежде чем он должен был начать все с начала.

Он продолжал так, словно все больше и больше раскаивался с каждым дрожащим нажатием чернил, будучи несчастным из-за вины, поскольку все это произошло из-за него. Он теперь был не один, саб был частью партнерства, но он просто отсек Блейна, одним махом разрушив свой контракт и все доверие просто потому, что был упрям и ослеплен своей неуверенностью, которая даже сейчас все еще очень его пугала.

Он даже не знал, как начать извиняться.

Сто тридцать строк.

Он дважды их пересчитал, чтобы убедиться, что не совершил еще одну ошибку, но было очень тяжело сосредоточиться из-за слез, и Курт продолжал сбиваться со счета снова, снова и снова, заставляя себя удостовериться, что он сделал все так, как сказал Блейн. Сабмиссив в нем, который на данный момент контролировал его инстинкты и усиливал оголенные эмоции, требовал от него совершенства.

Он хотел сделать все хорошо.