Он не пытался перехватить инициативу, было слишком хорошо, чтобы что-то менять.
Джеймс чувствовал себя проводящим эксперимент: действие – реакция, наблюдение. Только ни один опыт не заставил бы его кровь превратиться в пламя. Ему хотелось того же, что и Джону, проверить, до чего они могут дойти, где граница. Это было похоже на балансировку на крыше. Дойти до черты, опасно наклонится над бездной и лишь слегка пересечь ее взмахом руки, в попытке удержаться. А знание о мании Джона ходить по краю приносило еще больше адреналина.
Джон был не из тех, кто сдерживал, скорее, он как раз и подталкивал Джеймса за границу своего безумия. И это была одна из причин, почему Мориарти готов был бросить все в Лондоне и уехать вместе с ним.
Джеймс прижался к Джону, чувствуя жар его плоти даже через ткань. Ему хотелось почувствовать этот огонь без преград ткани и даже кожи, внутри себя…Ему не хватало только, пожалуй, тонкого блеска ножа, чтобы привнести в их нынешнюю игру еще больше остроты. За невозможностью разрезать белье пришлось снять его. Обнаженным, раскинувшимся на кровати, готовым на все, Джон казался до невозможности соблазнительным.
Джеймс выдавил смазку себе на ладонь, и обхватил ею член Джона, скользя по стволу, широко распахнутыми глазами, наблюдая, как Джон стонет, выгибаясь. Ни о какой долгой прелюдии не могло быть и речи, Джеймс лишь слегка подготовил себя, и, сев ближе, направил рукой член Джона внутрь своего тела.
Джон стонал, выгибаясь под Джимом, он мог бы кончить от одного горячего и желанного прикосновения к члену, даже если и хотелось большего, намного большего, даже это переполняло его тело и разум удовольствием. И Джим словно читал его мысли, у самого Джона не хватило бы сил на связные слова, сейчас он только мог стонать от желания и удовольствия. Где-то на периферии сознания крутилось, что Джиму так будет больно, но сейчас это не было аргументом для Джона, он только с трудом подавил отчаянное желание резко толкнуться и сразу взять бешеный ритм. Джон смотрел в расширенные зрачки Джима затуманенным взглядом и чувствовал, что тонет в них, падает в эту пропасть, и не было ничего столь же вдохновляющего. Джим и есть его безумие, его самое желанное безумие, тот, перед кем не нужно держать себя в рамках.
Наклонив голову, Джим застонал, чувствуя, как неразогретые мышцы растягиваются, но эта боль захлестывала не хуже удовольствия, перетекала в него, вновь превращалась в боль, как Уроборос, пожирающий свой хвост, как символ бесконечности мира. Ощутив себя полностью заполненным, он на минуту замер, тяжело дыша, открывая потемневшие глаза, глядя на Джона, и медленно двинулся, задавая ритм, ладонью придавливая его к кровати, видя на горле Джона легкий красноватый след, оставшийся от его пальцев.
Джим все так же давил своим весом на его груди, затрудняя дыхание, но это была самая приятная для Джона тяжесть. Он старался поддерживать медленный ритм движений, осторожно толкаясь бедрами, проникая в него, хотя распаленное желанием тело требовало большего. Из горла вырывались хриплые стоны, Джон совершенно не мог себя контролировать и осознавать, что происходит. Одной рукой он придерживал Джима за бедро, под пальцами, приятно будоража кровь, явно ощущались линии вырезанных букв. Другой рукой провел по плечу, тут же цепко хватая его за горло и притягивая к себе, ему до безумия было необходимо впиться в его губы, ощутить их вкус. Яростно целуя, кусая губы, удерживая, но стараясь не пережать горло, Джон убрал руку с бедра, коснувшись пальцами возбужденного и такого обжигающе горячего члена Джима. Пальцы тут же с силой сжались на нем, скользя по стволу в такт движениям, медленно и неторопливо лаская, обводя большим пальцем головку и обратно к основанию. Так ярко и так остро, что Джон словно сам ощущал эмоции Джима, задыхаясь, разорвал поцелуй, облизывая пересохшие губы и судорожно вдыхая воздух.
Наплевав на боль, Джеймс поддавался, насаживаясь глубже, желание ощутить всю палитру ощущений преобладала над неприятными. Особенно когда Джон сжал его член, двигая в одном ритме с толчками, ни о какой осторожности и речи не шло. Джеймс застонал, толкаясь в его руку, и опустился назад, чувствуя жар, поднимающийся от паха.
Поцелуй иссушал, забирая весь воздух, но кто бы предпочел такое прозаичное действие, как дышать в угоду ощущениям губ Джона. Резко вдохнув, как вынырнув из воды, стоило контактам разорваться, Джеймс выпрямился, рука Джона, держащая его за горло, скользнула по плечу, и Джеймс перехватил его действие, перехватив ее, прижимая к постели, и лежащей на груди Джона ладонью прошелся выше, контролируя его дыхание. Джон уже не сдерживался, ускорял ритм, срывая с его губ неконтролируемые стоны и выдохи. Джеймс чувствовал, что тот на грани, сжал его горло, наклонившись над ним, вглядываясь в его лицо, ловя стоны и хриплое дыхание. Он сам кусал губы, насаживаясь, чувствуя, что и сам не долго продержится, ощутив, как выгнулось под ним тело, а Джон совсем на грани, он отпустил руку, впиваясь поцелуем, принимая в себя его последние, судорожные толчки. Волна жара стала самой последней каплей, Джеймс сжал руку Джона, и, дернувшись, кончил, падая, словно в омут, в черноту за закрытыми веками.
Джон мог с трудом перевести дыхание, и теперь Джим буквально вдавил его в кровать, ощущение пальцев на горле обжигало и превращало кровь в чистый адреналин, Джон даже забыл, что нужно дышать, он ощущал себя на самой грани, один шаг и сорвется. Он терял голову от плавящего удовольствия, перед глазами словно клубился туман, и желание заполняло собой весь мир, он мог дышать только поцелуем Джима, ощущением его дыхания, и Джон жадно впился в его губы, отвечая на поцелуй. Он ощутил, как все тело Джима содрогнулось, как если бы это был удар тока, ощущал обжигающий жар семени в своей ладони и будто ток перекинулся на него, сметая с пути и выбивая воздух из легких, Джон со стоном выгнулся, кончая не продержавшись дольше Джима, перед глазами потемнело, он словно проваливался в пропасть.
Отдышавшись, он, чуть придерживая Джима, помог ему лечь рядом с собой. Наверное, страх потерять будет еще долго тенью стоять за его спиной. И Джон не мог выпустить его из рук. Джеймс долго не мог прийти в себя, плавая где-то в темноте, но он чувствовал, как Джон вышел из него, как помог лечь рядом. Слышал лихорадочный стук его сердца и медленно приходящее в норму дыхание. Джеймс протянул руку, положил ладонь на грудь Джона и приоткрыл глаза. Теперь он больше не чувствовал страха, что он сорвется, или Джон уйдет или будет что-то, что могло бы им помешать.
Он доверял Джону, и, самое странное, доверял себе, что не сделает ничего, что причинило бы действительно неисправимый ущерб.
- Джон, – прошептал он, положив голову ему на плечо, как только немного пришел в себя, – кажется, вы с Мораном сработались?
Этот факт не мог не вызывать улыбки. Джеймс видел, что Себастьян довольно уважительно отнесся к перемене статуса шефа, после того разговора перед вылетом в Грецию вопрос об этом вообще не поднимался, и то, как двое, по сути, самых приближенных к Мориарти людей нашли общий язык не могло не радовать.
Джон чуть улыбнулся, повернув голову и глядя на Мориарти, сейчас было расслабленно прекрасно, спокойно, и мысли неспешно текли в его голове, даже шевелиться не хотелось, хотя стоило бы, но Джон все равно не был готов терять ощущение контакта с Джимом.
- Да, я знаю, он подозрительно относился ко мне, но, похоже, что общая цель стерла это недоверие хотя бы частично. Но вообще да… мы можем действовать вместе, это точно.
Джеймс не мог не подумать, что если дело поворачивается, таким образом… Может быть, Джон сможет работать на него? Но отмел эту идею сразу же. Слишком опасно, слишком грязно. Да и вообще, принцип не связывать работу и отношения никто не отменял.
- Кстати, ты ничего не имеешь против Сербии? – улыбнулся Джим, думая о скором отъезде. Как только он свернет здесь дела… пара дней уйдет на это и… разберется с Холмсом. Джеймс не собирался оставить безнаказанным то, что тот сделал с Джоном и то, что с ним могло бы произойти.
