– А вы представьте, что я ничего не знаю. Вот случилась со мной такая беда.

– Товарищ лейтенант, вот вы издеваетесь… – с горячностью начал было Подоляко, но Иван с ироничным возмущением прервал его:

– Я издеваюсь? Да я вас до сих пор по головке гладил. Потому что жалко мне вас. До слез. До надрыва моей широкой души. А жалко мне вас потому, что из-за своей лени, дурной тяги к нычкованию и нарушению распорядка дня вы окажетесь в таком переплете, после которого вы, доблестные воины, не скоро попадете домой к своим мамочкам, папочкам и подружкам. И будут они стоять под забором дисбата и лить горючие слезы.

– Да не трогали мы его. Не трогали, – тихо сказал Самсонов.

– А прапорщик Луцик пишет в рапорте, что вы с нецензурной угрожающей руганью толкнули его в грудь, отчего он оступился, упал на спину и получил в результате красивый синий фингал…

– Что?! – хором выкрикнули арестанты так громко, что даже Юрочкин отвлекся от строевых экзерсисов с участием своей жертвы. – Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, не было этого… Ничего не было… Честное слово!

Перебивая друг друга, они затараторили, словно политики на последних секундах предвыборных теледебатов.

– Стоп, стоп, стоп, – потребовал Иван. – Так значит, вы говорите, что ничего не было. Но почему тогда прапорщик Луцик лупит себя в грудь и утверждает обратное?

– Потому что он… – снова начал Подоляко.

– Стоп! Только без милых нашему сердцу слов. Иначе все будет понятно без дальнейших объяснений. Итак, с чего у него такая жуткая к вам любовь, золотые вы мои?

Оказалось, однажды прапорщик Луцик пришел проводить зарядку, а эти двое спрятались в кладовой. Когда Луцик их обнаружил, они стали убеждать его в том, что старшина приказал им пересчитать белье перед сдачей в прачечную. Луцик вскипел, бросился вызывать дежурного по части, но споткнулся и упал. Солдаты не сдержали смеха, а Луцик от злости пообещал им, что они его еще запомнят.

Вот это уже более походило на правду. Луцик споткнулся, солдаты засмеялись – и зловредному прапору моча ударила в голову.

– С вами уже кто-нибудь говорил?

– Ромашкин, – буркнул Самсонов. – Прибежал, говорит: ну, придурки, сидеть вам до посинения. Наперечислял кучу статей, каких-то приказов, собрал свои бумажки и снова убежал… Мы его не трогали, товарищ лейтенант.

– Ага, военные прокуроры умрут от смеха. Сказка про белого бычка, дорогие мои, – вздохнул Иван. – Никто, кроме того неизвестного солдата и Луцика, не знает, что произошло возле того забора в лесу. Луцик написал рапорт. Вонь поднимется до самых небес. Из-за вашей собственной глупости вас сожрут с потрохами. Шутить с системой не стоит!.. Вот вам по листу бумаги. Прямо сейчас пишите объяснительные на мое имя. Вы хоть и дураки, но тюрьма и людей дурнее вас не исправляла.

Идея пойти в ресторан принадлежала Руслану, тому самому из двоих друзей Вишневского, который сбежал от драки, а потом извинился за это перед Иваном. За прошедшие годы Руслан заматерел и перешел в разряд тех, кому при встрече дружески и иронично говорят: «Привет, бычара!» На поясе у него теперь неизменно болтался пейджер, а на пальце непристойно красовалась большая золотая печатка. Впрочем, впечатление, которое он оставлял, было всего лишь частью правды, дымом, пускавшимся в глаза окружающим.

Надо сказать, что Руслан имел не красящую его привычку переоценивать свои силы, внушать ложное впечатление и изрядно потом страдать от этого. Подвизался он в торговле строительными материалами, но сам из себя ничего финансово не представлял. Хуже всего было то, что Руслан иногда вел себя как раз обратно своему истинному положению – подавал себя как «крутого парня». Вальяжно, со специфическими жестами денежного воротилы.

Просто черт какой-то дернул Ивана согласиться пойти вместе с Катей в ресторан в компании Руслана и его очередной пассии. Высокая и худая девица с манерами аристократки, видимо, скрашивала его тяжкие будни, наполненные ожиданием появления потомства. Жена Руслана находилась на девятом месяце и лежала в больнице. Но на страже семейной морали стояла теща. Потому Руслану приходилось «тыкаться» (как он говорил) по ресторанам и чужим квартирам… Тяжкая доля.

У Ивана было с собой двадцать баксов, поэтому предложил купить закуски, выпивки и посидеть в парке. Это разумное (учитывая финансовые ресурсы) предложение было Русланом решительно отвергнуто. И, как потом понял Иван, размахом тот хотел поразить не столько свою Викторию, которая знала всю подноготную Руслана, сколько Катеньку, этот нежный цветок, оказавшийся рядом с другом. «Все будет путем, – весело шептал Руслан на ухо Ивану. – Я тебе отвечаю. Посидим как люди. Что нам по этим паркам шляться?»

Препираться с безрассудным приятелем на виду у девчонок показалось Ивану смешным и мелким. В конце концов он тоже не был лишен душевной широты и размаха. Мысленно пообещав не заказывать лично себе ничего дорогого, Иван согласился.

В ресторане, как только их усадили за столик и принесли меню, Руслан жестом миллионера на отдыхе великодушно передал меню дамам: «Заказывайте!» Иван со смутным беспокойством понял, что это только начало. Дамы, получившие карт-бланш, видимо, решили использовать его на полную катушку. «Ух ты моя прелесть», – сделав губы трубочкой и потрепав своего спутника за полную щеку, довольно произнесла Виктория – и приступила к разграблению. За мидиями в белом вине последовала горбуша, запеченная с сыром, потом куриные окорочка, фаршированные грибами. Вино для женской части и водка для Руслана (решили, что всю честную компанию развезет по домам Иван). Чем дальше, тем больше…

Пьяненький Руслан громко чмокал свою пассию и одновременно пытался объяснить Кате, как он завидует своему Ивану, потому что тот отхватил себе такую девушку… Катя же вежливо смеялась, лениво клевала безумно дорогие блюда и, казалось, не испытывала никакого дискомфорта, находясь рядом с практически незнакомыми людьми.

После первых же решительных атак Ивана она полностью ему доверилась. До этого похода в ресторан они мило погуляли по городу, несколько раз сходили в кино, посидели в кафе за чашкой кофе. И говорили… Впрочем, говорил в основном Иван. Кате было безумно интересно его слушать. Кроме того, ей льстило внимание молодого, обходительного офицера, имевшего машину и квартиру. «У тебя в жизни было и должно быть все лучшее», – говорила ей мать. А Иван Вишневский, сильный, мужественный и уверенный в себе, и был самым лучшим, потому что выгодно отличался от разболтанного поколения «унисекс», в котором напрочь стерлись границы между мужественностью и женственностью.

Парни и девчонки словно бы смешались, стали похожи друг на друга и в одежде, и в прическах, и манерой поведения. Курить, пить пиво, украшать себя фенечками, носить все безликое на размер больше, отвязно тусоваться, фоткаться, жевать резинку без сахара, смеяться над странными преподами в универе, целоваться специально на виду у всех… Короче, двигаться по жизни, не задумываясь о серьезных вещах, – это была их стихия. Но в том-то и дело, что Катенька не могла не задумываться. Так уж ее приучила мама. Из множества ее высказываний о том, как должна устраиваться в жизни молодая девушка, не лишенная привлекательности, у Кати сложилась смутная, но вместе с тем достаточно определенная картина своего будущего – машина, уютненькая квартирка, муж-добытчик, шашлыки в компании друзей на выходные, чашка горячего чая с малиной и заботливо подоткнутый плед, когда она больна, веселые и обходительные обеды с родителями, отпуск с мужем в Болгарии, на худой конец в Крыму, один ребенок…

Дальше было еще более смутно. Ребенка Катя представляла себе в виде хрупкой куколки, которая будет все время спать в своей кроватке, и ее можно с гордостью показывать родственникам и знакомым. А уж мечты о том, как они с мужем катят по дорожке коляску, вовсе приводили ее в тихий восторг.

Иван Вишневский вполне подходил на роль мужа. С чувством юмора, сильный, черноволосый, с глубокими голубыми глазами… Ростом, правда, не вышел, но фигура атлета компенсировала этот недостаток. В нем угадывалось нечто истинно мужское – способность принимать решения и прилагать все силы к их выполнению. Что касается ее самой… Она не была идиоткой и отлично понимала, к чему вели букеты цветов, прогулки, длинные разговоры и ресторанные посиделки. Мужчины, проявляя интерес, полагали, что женщины до последнего момента не догадываются об этом интересе. Как будто женщина слепо идет в ловушку, не понимая, что ее там ждет… Но она отлично знала. И ждала этого момента. Платонические вздохи под луной указывали бы только на то, что мужчина болезненно нерешителен, а с такими людьми связываться не стоило.