А потом он заговорил, сначала приказав «обжорам», тоскливо доедавшим огурец:
– Приведите себя в порядок и встаньте в строй, товарищи солдаты… Хочу спросить у вас… У всех вас: почему? Почему это возможно – трое втихаря жрут, а остальные смотрят? Вы же сослуживцы, песни под гитару в сушилке вечерами поете, на физо вместе умираете, спите все в одной казарме… А завтра объявят тревогу – экипажи на машины, и вперед в поля! А там кухня подзадержится, и кто-то с пакетиком снеди устроится под какой-нибудь сосенкой и будет… питаться, не разделив хлеб с товарищами… Такое может быть? Может? – возвысил голос ротный, осматривая ряды своих солдат, невольно вытянувшихся по стойке «смирно». – Я спрашиваю: может или нет?!
– Нет, не может, – прозвучал в тишине голос командира отделения сержанта Великодного.
– Не спрашиваю теперь, почему, – продолжил капитан Миронов. – Наверное, все понимают. Но спрошу: почему здесь, в казарме, возможно? На полевом выходе, на войне – нельзя, а тут можно?
Молчание было ему ответом. Строй стоял, не шелохнувшись.
– Я все сказал, товарищи солдаты. Готовьтесь к обеду. Вольно. Разойдись!
Ротный повернулся и вышел из казармы.
Строй некоторое время стоял в том же положении. Потом, словно очнувшись, распался. Но без привычного оживления.
Никто не смотрел друг другу в глаза.
Взводный хотел было сказать что-то, но передумал. Говорить после ротного Миронова было глупо.
* * *
Войдя в канцелярию второй роты, Иван застал Миронова в размышлении над листком, вырванным из ученической тетради. Листок был исписан крупными буквами.
– День добрый, Михалыч, – жизнерадостно поздоровался Иван.
– Здорово, здорово, – кивнул Миронов, откладывая листок и вставляя в мундштук сигарету. Курил он исключительно отечественные сигареты, пренебрегая повсеместно распространенными громкими зарубежными марками, и только через мундштук. Вкупе с этой деталью дымчатые очки и чуть всколоченная седая шевелюра делали его похожим на ужасно интеллигентного физика времен разгула социализма.
– Хочешь посмеяться? – спросил Миронов и подал исписанный листок. – Читай.
«Я радавое Сингаевски пашол на пошту патаму што хацел бросiць письмо сам. Но тут миня поймал прапаршчык Луцык и сказал почему я не в казарме. Я сказал што хацел забросiць писмо. Он сказал что запишет меня патаму што я не застегнут. Это все што я магу сказать па этаму вапросу.
13 июня 199… Рад Сингаевски»
Иван сдержанно хрюкнул, возвращая листок.
– По письму – дурак дураком, – сказал Миронов, попыхивая сигаретой. – А ведь это совсем не так. Нормальный пацан. Как все. Может быть, даже сообразительнее некоторых. А мне говорят: наказывай. За что? За то, что дебильный прапор, носящийся по всему гарнизону, как раненый олень, встретил его расстегнутым в жаркую погоду, а потом самоотверженно доложил об этом коменданту? А этот солдат, хоть и не умеет писать грамотно, зато любую машину с завязанными глазами починит. Вот и посуди, в каком я положении. За ерунду готовы сожрать солдата со всеми потрохами. И про твоих уже слышал. Подоляко у меня служил, его я знаю. Конечно, он тот еще жук, но совсем не дурак. Связываться с Луциком в открытую не стал бы. Кто там еще с ним?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
