В итоге Россия покинула Косово. А позднее была опубликована версия, что марш-бросок на Приштину оказался всего лишь хитрым планом Пентагона. Сербы не должны были массово покидать Метохию и Косово, иначе США пришлось бы оказывать им финансовую помощь. А так сербы поверили в русских – и были обмануты. Косово – финальная точка в унизительной истории ельцинской России. Дальше стоять в коленно-локтевой позиции было уже невозможно.

В путинскую эпоху у России и Запада появились поводы сойтись, примириться, но неизменно это намечающееся партнерство разрушалось. США не воспринимают Москву в качестве равноценного партнера, а отношения с Европой ухудшаются. Это хорошо видно на примере российско-немецких отношений. И в ельцинскую, и в путинскую эпоху именно Германия являлась главным проводником, посредником в выстраивании отношений России и Запада.

Нечто похожее мы наблюдали и в советское время. Тогда, в конце 1950-х годов, СССР и Германия возобновили сотрудничество – прежде всего, в энергетической сфере. Реанимировали Ostpolitik (восточную политику немцев), исходящую из Рапальского договора, заключенного в 1922 году между СССР и Германией. Первые хотели международного признания, вторые планировали вернуть себе прежний геополитический статус. Это был контракт неудачников, проигравших в Первой мировой войне. Однако в 1950-х, когда Хрущев пообещал снабжать Европу газом, тогдашний немецкий канцлер Аденауэр прервал сближение с Москвой под давлением Вашингтона.

В «нулевых» Россия сближалась с Германией (во многом благодаря личным отношениям Владимира Путина и Герхарда Шредера), но многое изменилось с приходом во власть «осси» Ангелы Меркель, изначально занявшей проамериканскую позицию. Президентский срок Дмитрия Медведева, который так нравился Западу, дал надежду на возрождение отношений, но она почила во время «операции по принуждению к миру в Грузии» в 2008 году.

Россия – США, Россия – Европа – эти тандемы так и не сложились. Во многом из-за характерной трактовки Западом действий России и желания Москвы показать силушку. Есть путинский тезис «Единая Европа – от Лиссабона до Владивостока», а есть его Мюнхенская речь 2007 года. По смысловой основе они не противоречат друг другу, однако на Западе воспринимаются по-разному. Собственно, между двумя данными заявлениями находятся отношения России и Запада, где периоды надежд и теплых слов сменяются периодами угроз и взаимных санкций. Точно отношения людей, разных, но тянущихся друг к другу и при этом опасающихся будущей близости.

Подчинение и контроль – вот чего требует от России Запад, точно мужчина, цитирующий излюбленное место из Послания апостола Павла про жену, которая да убоится мужа своего, но отбрасывающего слова, в коих мужу заповедано возлюбить жену как самого себя. Москва с такой позицией не согласна. Но при этом, когда российские эксперты вещают о несправедливости Запада по отношению к нашей стране, то, конечно, «забывают» ошибки и козни самой России против своего извечного оппонента. Впрочем, тем же занимаются и западные эксперты.

Точкой же невозврата в отношениях России и Запада, безусловно, стал Крым. То, что произошло в марте 2014 года, дало начало новому миропорядку. Россия обрела колоссальный патриотический заряд, но в должной мере его так и не использовала. А Запад получил удар адреналина, очнувшись от сладкой иллюзии абсолютного контроля над международной политикой, – и резко сменил каску миротворца на колпак инквизитора. Крым подвел черту между мучительными примирениями и ссорами России и Запада. Дальше начались войны в Донбассе и Сирии, олимпийские спекуляции, отравления шпионов, хакерские игры и прочее – все то, что, будто хороший конферансье, предварило тотальную войну. Отношения России и Запада уже не будут прежними, дальше только лобовая атака, где кто-то должен свернуть в сторону. Однако, судя по тому, как развиваются события, педаль газа вдавлена максимально, а руки крепко лежат на руле.

И чтобы предсказать, если угодно, будущее, важно проанализировать не только фактическую историю отношений России и Запада, но и саму их экзистенциальную природу. Ведь главное противоречие России и Запада заключено, прежде всего, в цивилизационной мечте их народов. Собственно, столкновение мечты русской и мечты американской во многом и является, помимо столкновений цивилизационных, геополитических, экономических и т. п., той причиной, по которой Россия и Запад никак не могут понять и признать друг друга.

Меж тем сделать это необходимо. Особенно сейчас, когда в России фонтанирует антизападная, а в Европе и США – антирусская истерия. И каждый старается выставить себя «невинной жертвой», а другого – «насильником» и «душегубом» на фоне зарева тотальной войны. Отношения России и Запада – это трагический роман о двух мессиях, страстно любящих и страстно ненавидящих друг друга. Роман, в котором насильник и жертва постоянно меняются ролями.

Так где та точка отсчета, точка разборки, что разделила Россию и Запад? В чем основная причина их конфликта? Есть соблазн, как то, например, делает Ги Меттан, сказать, что суть противоречий изначально – религиозные расхождения. И тут мы вспоминаем Великий раскол 1054 года. Тогда Рим остался центром католицизма, и позднее едва ли не все знаковые европейские лидеры пытались воспроизвести Римскую империю. Центр же православия после падения Константинополя перенесся в Москву, ставшую Третьим Римом. Спор о том, кто на свете всех святее, мимикрировав, продолжается до сих пор, обрастая новыми смыслами.

Так на каких религиозно-философских основах стоит Россия? И отвечая, безусловно, вспоминаешь концепцию Третьего Рима. В 1523–1524 годах старец псковского монастыря Филофей в посланиях дьяку Мисюрю Мунехину и князю Московскому Василию III Ивановичу сформулировал известный тезис «Москва – Третий Рим»: «Два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не быть». Под этим девизом Иван III собирал русские земли. Он выстроил Московскую Русь как новую Византию, перенял двуглавого орла, на грудь которого переместился герб Москвы, а итальянские архитекторы возвели Кремль по византийским образцам. Иоанн Грозный также был увлечен идеей Третьего Рима. Собственно, именно его инок Филофей впервые назвал русским царем: «Видиши ли, избранниче Божии, яко вся христианская царства потопишася от неверных, токмо единаго царя Иоанна Васильевича государя нашего царство благодатию Христовою стоит», – писал старец в послании к государю в 1542 году.

Неудивительно, что идея Филофея нашла в царской России серьезную поддержку. Государство нуждалось в фундаментальной идее, от которой можно было бы оттолкнуться, утвердив свое место в мире. При этом речь шла не только об идеологической, философской составляющей, но и о практической: Московскому княжеству требовалось внятное обоснование для притязаний на другие земли. «Только мы истинные носители веры, только нам можно верить», – в современной трактовке это звучало примерно бы так.

Чистота веры в то время действительно значила много. У падения Византии, конечно, существовало множество причин – экономических, геополитических, социальных, но с богословской точки зрения конец государству пришел, точно Божья кара, именно из-за уклона в католическую ересь на Флорентийской унии 1439 года. И словно за это турки, свершив кару, разрушили Константинополь в 1453 году.

Для того чтобы принять сакральную эстафету у Второго Рима, Московское княжество имело свои мотивы. На тот момент оно являлось, пожалуй, единственной независимой православной страной, а князь Иоанн III венчался с племянницей последнего византийского императора Константина XI Софьей Палеолог, которой, к слову, в Москве пришлось ой как нелегко, зато именно с ее подачи во много изменился облик центральной части города. Впрочем, в родственной связи Константинополя и Москвы есть свои нюансы. У Софьи было два брата: Мануил и Андрей – так вот последний, старший из них, и являлся титулярным императором Византии. Правда, со временем его замучили финансовые беды, и он несколько раз продавал свое право наследия и титул. Самой же Софье было пять лет, когда пал Константинополь. Выросла она на Корфу и в Риме и до замужества принадлежала к греко-католической вере.