– В баре, – наклонился к ней Одди. – Сейчас нет официантов.

За ними внезапно появилась Фрэнси. На веках у нее поблескивали серебряные тени.

– Где Уинни?

– Привет, Фрэнси, поживаю я восхитительно, спасибо, что спросила.

– Ой, прости, – сказала Фрэнси. – Привет и все такое. Придет она?

– Да, должна скоро, – сказала Нэлл, хоть и сомневалась, что Уинни действительно появится. Она написала ей два имейла и позвонила. Уинни отказалась без объяснений, просто сказала, что у нее не получится. А вчера поздно вечером она вдруг сообщила Нэлл, что передумала: «Я хочу с вами. Альма еще может посидеть с ребенком?»

– Думаю, она сейчас оставит Мидаса с Альмой и придет, – ответила Нэлл.

– А, понятно, тогда буду ее ждать.

– А я пойду возьму выпить, – Нэлл протиснулась внутрь и направилась к бару. Она заказала джин-тоник и стала вспоминать о том, как они на прошлой неделе поссорились с Себастьяном. Она стояла в ванной и чистила зубы. Перед этим она сообщила Себастьяну, что вопреки его желаниям, взяла Альму на работу.

«Нэлл», – сказал он раздраженно.

«Что?» – она посмотрела на его отражение в зеркале.

«Мы же это обсуждали. Мне кажется, ты зря это сделала».

«Почему?»

«Сама знаешь. – Он на секунду умолк. – Она же нелегалка».

Она сплюнула в раковину:

«Ты хотел сказать, у нее нет документов».

«Это не стоит того, чтобы так рисковать».

«Чем рисковать-то? Нашей столь многообещающей политической карьерой? – Нэлл прополоскала рот, прошла мимо него на кухню и включила чайник. – Вот моя политическая карьера закончилась, когда мне было пятнадцать, во дворе у Майкла Маркхама».

«Ты же знаешь, я не об этом. Сама понимаешь, тебе надо быть осторожней…»

Кто-то дотронулся до ее плеча: рядом с ней втиснулась Колетт, знаками подзывая бармена.

– Ты чудесно выглядишь, – сказала Колетт и посмотрела на ее плечо. – Я говорила, что мне безумно нравится твоя татуировка?

– Хочешь секрет? – сказала Нэлл ей на ухо и приподняла футболку. – Это мои беременные штаны. Ребенку уже два месяца, а я все еще в беременных штанах.

Колетт рассмеялась:

– Эластичный пояс – одно из великих открытий беременности. – Она посмотрела куда-то за Нэлл. – О, отлично, она пришла.

Нэлл обернулась и увидела, что у входа в одиночестве стоит Уинни. На ней было обтягивающее желтое платье, которое подчеркивало нежный блеск шеи и ключиц и живот, удивительно плоский для женщины, которая полтора месяца назад родила. Она, кажется, рассматривала людей вокруг себя.

– Вид у нее какой-то… встревоженный, – сказала Нэлл. – Да ведь?

– Да ладно? – посмотрела на нее Колетт. – Ну, а как иначе. Сложно в первый раз оставить ребенка с чужим человеком. Я еще не оставляла.

Нэлл помахала Уинни рукой, привлекая ее внимание, а потом взяла свой стакан и прошла вместе с Колетт к их столу на веранде мимо группы молодых людей, от которых сильно пахло травой.

– Привет, – сказала Уинни, протискиваясь сквозь толпу на веранду. В руке у нее был стакан.

– Все хорошо прошло? – спросила Нэлл.

– Да. Когда Альма пришла, Мидас уже спал.

– Волноваться абсолютно не о чем, – сказала Нэлл. – Она мастер своего дела.

Они сели и стали чокаться:

– За «Майских матерей»! – Фрэнси старалась перекричать музыку. – И давайте поклянемся, никаких разговоров о детях.

– А о чем же нам еще говорить? – сухо спросил Одди. – Не о своих же интересах.

– А какие у кого интересы? – спросила Юко.

– Кто-нибудь читает сейчас что-нибудь стоящее?

– Я вот только что купила новую книжку про укладывание, – сказала Фрэнси. – «12 шагов к тишине».

– А вы читали другую книгу на эту тему, про нее все сейчас говорят? – спросила Джемма. – «Французский подход» или что-то вроде того.

– Мне кажется, это как раз называется говорить о детях, – сказала Нэлл. – Колетт, давай, помоги нам. Ты сейчас что читаешь?

– Ничего. Я не могу читать, когда сама пишу книгу. У меня тогда в голове все путается.

– Ты пишешь книгу?

Колетт отвела взгляд, как будто она случайно проболталась.

– Погоди-ка. Мы дружим четыре месяца, и ты только сейчас решила с нами этим поделиться? – спросила Нэлл.

Колетт пожала плечами:

– Ну, как-то не заходило речи о работе.

– А что за книга? – спросила женщина с ярко-оранжевыми ногтями, которая сидела с другого конца стола. У нее, насколько Нэлл помнила, были близнецы.

– Мемуары.

– В твоем возрасте? Ничего себе.

Колетт закатила глаза:

– Да ничего особенного. Это не мои мемуары. Я литературный раб.

– Это как? – спросила Фрэнси. – Ты пишешь книгу за какую-то знаменитость?

– Ну, что-то вроде того. Я бы сказала, за кого, но… – Колетт махнула рукой и посмотрела на Уинни. Нэлл заметила, что та не отрывалась от телефона с тех пор, как села за стол. – Все нормально? – спросила Колетт.

– Да-да, – ответила Уинни и заблокировала экран.

Нэлл обратила внимание, что ногти Уинни были обкусаны до мяса. Несмотря на улыбку, в ее взгляде сквозило плохо скрываемое беспокойство. Уинни призналась Скарлет, что у нее совсем нет сил, но Нэлл раньше замечала, что Уинни рассеяна и стала намного реже приходить на встречи.

К их столу подошел побритый налысо официант с сережками-гвоздиками на брови:

– Началось обслуживание столиков, дамы, какой будет заказ?

Нэлл коснулась руки Уинни и спросила:

– Ты что будешь? Я угощаю.

Уинни улыбнулась:

– Чай со льдом.

Нэлл откинулась на стуле:

– Чай со льдом?

– Да, он тут хороший. Без сахара.

– Хороший чай со льдом без сахара? Так не бывает, – она подняла брови. – Не хочу вести себя, как девятиклассница на выпускном, но сегодня обязательно надо нормально выпить.

– Нет, спасибо, – сказала Уинни и посмотрела на официанта. – Просто чай со льдом.

– Дело твое, – сказала Нэлл, поднимая стакан. – Мне еще один джин-тоник. Кто знает, когда я в следующий раз окажусь в баре.

– Я и представить не могу, как ты на это решилась, – сказала Фрэнси, когда официант принял заказы и отошел от столика. – Ты выходишь на работу на следующей неделе!

– Да ерунда, – сказала Нэлл. – Все будет хорошо. И вообще, мне, по правде говоря, не терпится вернуться на работу. – Она отвела взгляд, надеясь, никто не догадается, что на самом деле ей нехорошо от одной мысли о том, чтобы через пять дней выйти из декрета. Она была не готова расстаться с ребенком так рано, но у нее не было выбора. Компания «Саймон Фрэнч Корпорейшн», в которой она работала, самое крупное журнальное издательство в США, вынудила ее немедленно вернуться на работу.

«Тебя, конечно, никто не заставляет, Нэлл, – Йен позвонил ей из офиса три недели назад, чтобы “проведать”. – Просто, понимаешь, ты главный технический директор, сейчас мы переходим на новую систему безопасности, и, собственно, для этого тебя и нанимали. – Он помолчал. – Только ты можешь это сделать. Момент неподходящий, но это важно».

«Что важно?» – Нэлл очень хотелось спросить это у Йена, своего босса, у которого на голове был хохолок, словно у какого-то мультяшного персонажа. Йена, который носил нарочито стильные ремни в стиле преппи: голубой с розовыми китами, салатовый с вышитыми ананасами. Что именно важно? Удостовериться, чтобы никто не взломал их секретные файлы? Предотвратить попытки загадочных русских хакеров получить доступ к невозможно дурацкому интервью с Кэтрин Фэррис, звездой какого-то телешоу? Не дать им раскрыть ее всеми силами охраняемый секрет чистой кожи (две чайные ложки рыбьего жира утром и чашка чая с жасмином перед сном)?

Нэлл вгляделась в лица женщин вокруг стола и увидела на них сострадание:

– Да ладно вам! – сказала она. – Детям полезно видеть, как мамы уходят на работу. Это развивает в них самостоятельность.

«А мне-то как быть?» – думала она. Она не могла рисковать этим местом, учитывая нью-йоркские цены, учитывая, во сколько им обходится двухкомнатная квартира в двух кварталах от парка, и то, что они еще не расплатились с кредитом на обучение. Она зарабатывала в два раза больше, чем Себастьян, который работал помощником куратора в Музее современного искусства, и они жили в Нью-Йорке благодаря ее зарплате. Она не могла всем рисковать ради четырех недель неоплачиваемого декрета.